события

17-18.05.19

Европейский университет в Санкт-Петербурге | Гагаринская ул., 6/1, литера А

Страх — базовая эмоция человека, оттенки которой выражаются в языке множеством способов: страх, испуг, ужас, паника, тревога, трусость, трепет, боязнь, опасение...

Страхи бывают биологические (связанные с угрозой жизни), социальные (несущие угрозу социальному статусу или самооценке) и экзистенциальные (страх смерти, страх, вызванный размышлениями о человеческой жизни); последние связаны со свободой выбора: чем шире «свобода выбора» у индивида, тем более он способен к творчеству и тем более вероятны сопутствующие ему переживания страха и беспокойства (Серен Кьеркегор); страх порождается неизвестностью, неопределенностью свойств объекта, неуверенностью в последствиях выбора той или иной возможности, ограничивает стремление человека к неизвестному (Силван Томкинс и Кэррол Изард).

В религиозной философии (в частности, в иудаизме) различали два разных страха: благодетельный, спасительный «страх Божий», страх собственного несовершенства, который укрепляет душу человека и которому нужно учиться; и разрушительный и опасный для личности страх: трусость, страх насилия, «страх раба» (Ефим Курганов).

В различных культурах в целом существуют области, регулируемые страхом наказания, и области, регулируемые стыдом («страхом стыда»); соответственно, есть нормы, регулируемые страхом и нормы, регулируемые стыдом; (страх стыда — высшая форма отрицания страха — Юрий Лотман); «Устрашение есть могущественный инструмент политики, и международной, и внутренней» (Троцкий); существуют системы государственного управления, основанные преимущественно на страхе (Михаил Геллер).

Главная социальная функция страха — регулировать властные отношения; страх — результат взмаха того самого «меча сюзерена», который Мишель Фуко считал инструментом «юридической власти» (juridical power), основанной на запретах и подкрепленной страхом наказания. Практически любые человеческие сообщества скреплены властными отношениями, демонстрируют властные неравенства, и очень часто элементами этого скрепления являются страх и его оборотная сторона — запугивание.

Мы предполагаем обсудить на конференции следующие вопросы:

• Как передаются навыки страха от взрослых к детям, от одних групп к другим? И где граница между ограждающим «нельзя!» ребенку, протянувшего руку к раскаленной сковородке, и предупреждающим «молчание — золото» излишне откровенному студенту?
• В какой момент спасительный страх как инстинкт физического самосохранения превращается в губительный страх проявить оригинальность, инициативу, «агентность» (agency), превращается, иными словами, в «бегство от свободы» (Эрих Фромм)?
• Какие существуют в конкретных сообществах механизмы преодоления страха? Особые ритуалы, которые помогают преодолеть чувство обреченности, ввести события жизни и смерти в привычную череду обязательных механических действий? Каковы социальные функции трусости и храбрости?
• Как отражается страх в текстах? как и зачем показывают страх в кино? Как и зачем рассказывают о нем в литературных произведениях? Каковы социальные функции «фильмов ужасов», готических рассказов и детских страшилок?

Рабочие языки конференции — русский, английский (без перевода).

Трансляции из Конференц-зала:

---

О проекте

Редакция журнала «Новое литературное обозрение» и Европейский университет в Санкт-Петербурге, исходя из общей заинтересованности в продвижении нового гуманитарного знания и в целях поддержки и развития международных академических связей, договорились об учреждении долгосрочного проекта: организация серии ежегодных международных конференций под общим названием «Слова и вещи: антропологический поворот в гуманитарных и социальных науках».

Конференция мыслится как площадка для продвижения гуманитарной российской мысли в международное научное сообщество, как инструмент формирования нового поколения ученых-гуманитариев в России, создания условий для становления новых гуманитарных центров в регионах страны, противодействие изоляционистским тенденциям в научной и общественной сфере.

Термин «антропологический поворот» используется здесь для обозначения мощного интеллектуального тренда, набиравший обороты на протяжении всего ХХ века. Сегодня можно констатировать уже произошедшую «антропологизацию» гуманитарного знания, появлению новых дисциплин, таких как историческая, философская, культурная, социологическая, экономическая, медицинская и проч. антропологии. Большинство «дисциплинарных мод» последнего 30-летия — устная история, гендерные исследования, урбанистические штудии, история эмоций, память, травма, история повседневности, теории телесности и т.д. — все так или иначе вписываются в большой антропологический тренд.

Творчество разных и по возрасту, и по методам исследования ученых позволяет увидеть сходный вектор движения отечественной гуманитарной мысли. Его можно крайне схематично представить как переход от жестких обобщенных тотальных построений к более гибкому, детализированному, индивидуализированному изучению человека и культуры, от текстоцентричности — к визуальности и телесности, от бинарных оппозиций и интертекстуальности — к культурной и философской антропологии.

Отчасти этот «антропологический поворот» связан с крушением советской эпохи со всей ее системой социокультурных мифологем, что поставило перед российскими гуманитариями (и русистикой в целом) задачу критического переосмысления перспектив и инструментария собственной профессии, выработки новых понятийных категорий и эстетических ориентиров, реформирования культурного поля и его институтов.

В то же время широкая рамка «антропологического поворота» призвана не столько ограничить проблематику интеллектуального диалога, сколько способствовать его расширению и развитию в направлении новых методологических подходов, адекватных интеллектуальным вызовам наступающей эпохи.

Мы надеемся, что наш проект позволит привлечь коллег из смежных областей и будет способствовать выходу отечественных ученых из «славистического гетто» в международное интеллектуальное пространство.