Металлы Виктора Сосноры

Lyudmila Zubova. The Metals of Victor Sosnora

Я смотрю с интересом:
Кесарь я или слесарь?

Виктор Соснора.
«Семейный портрет»

Первые сборники стихов Виктора Сосноры были опубликованы в шестидесятых годах ХХ века: «Январский ливень» (1962), «Триптих» (1965) и «Всадники» (1969).

При всей вдохновляющей оттепели идеологическая и эстетическая цензура в СССР была весьма строгой, опубликовать книгу совсем молодому автору было очень непросто, почти невероятно. Тем более поэту, пишущему нестандартно. На издание сборников существенно повлияли рекомендации Н.А. Асеева и Д.С. Лихачева. Конечно, и Асеев, и Лихачев, хорошо зная идеологические предпочтения издательской политики, подчеркивали в своих предисловиях к этим сборникам социальный статус Сосноры: слесарь машиностроительного завода. Возможно, рабочая профессия автора повлияла на их выход больше, чем рекомендации поэта и ученого.

Но эта профессия во многом определила также идеологию и образный строй поэзии Сосноры и в раннем, и в позднем его творчестве.

В книге «Тиетта» (1963) есть такое стихотворение:

А ели звенели металлом зеленым!
Их зори лизали!
Морозы вонзались!
А ели звенели металлом зеленым!
Коньками по наледи!
Гонгом вокзальным!

Был купол у каждой из елей заломлен,
как шлем металлурга!
Как замок над валом!
Хоть ели звенели металлом зеленым,
я знал достоверно:
они деревянны.

Они — насажденья. Зеленые,
стынут,
любым миллиграммом своей протоплазмы
они — теплотворны,
они — сердцевинны
и ждут не дождутся:
а может быть — праздник?

Зима не помедлит
и не поминдалит.
В такие безбожные зимы,
как наши,
обязано все притворяться металлом,
иначе...
известно,
что будет
иначе...

(«А ели звенели металлом зеленым...» — с. 260) [1].

Высказывание обязано все притворяться металлом оказалось не просто декларацией.

И само слово металл, и названия разных металлов, и названия изделий из металла встречаются у Сосноры очень часто [2], возможно, чаще, чем у всех остальных поэтов [3]. Обращает на себя внимание то, что слово металл, его производные и гипонимы помещаются в лирические, преимущественно пейзажные контексты:

Что же ты не спишь, кузнечик?
Металлической ладошкой
по цветам стучишь, по злакам,
по прибрежным якорям.

(«Кузнечик» — с. 286)

Дождевые вылезали
черви,
мрачные,
как шпалы,
одуванчики вонзали
в них свои стальные шпаги!

(«Когда нет луны» — с. 266)

Время!
Деревья торчат грифелями.
Грустный кустарник реет граблями.

А над дорогой — зимней струною —
звонкое солнце,
ибо стальное.
(«Зимняя дорога» — с. 371)

Октябрь.
Ох, табор!
Трамваи скрипучи —
кибитки, кибитки!
Прохожие цугом —
цыгане, цыгане!
На черном асфальте —
на черной копирке
железные лужи лежат в целлофане.
Октябрь!
(«Октябрь» — с. 162)

Стояла осень.
О, сентябрь!
Медовый месяц мой, сентябрь!
Тропинка ленточкой свинца
опутывала парк.
Парк увядал...
Среди ветвей
подобны тысяче гитар,
витали листья.
Грохотал
сентябрь:
— Проклятый век!
(«Два сентября и один февраль» — с. 300)

Наши быстрые буквицы — мир неживой:
сколько лавров и терний!
Ничего не осталось у нас, ничего —
и ни тем, и ни тени.

Наши буквицы — бой петушиных корон,
ни сомнений, ни солнца.
Лишь летучие мыши мигают крылом.
Да свинцовые совы.
(«Вечер в лесу» — с. 509)

Вот муравей —
работает,
хоть маленький чуть-чуть,
у ворона от хохота
дрожит чугунный чуб!
(«Танец девочки с деревянной бабочкой» /
«Город, в котором заблудился юмор» — с. 203)

Это было,
когда в деревне жил мужик —
Федот Шевардин.
Жил он в бане.
Батрачил.
На зиму сушил себе рыбу и лук.
Он всю зиму питался рыбой и луком
и пел одинокие песни.
И в особо морозные ночи
из трубы вместо домашнего дыма
поднимались к чугунному зимнему небу
его одинокие песни.
(«Каталог дня»/«Хроника Ладоги» — с. 358)

Когда замигает бронзой
вечерний колокол моря
и восемь веселых лун
расставят свои зеркала, —
обманывайся, товарищ! —
тогда накануне страха
опущенными парусами
развлекается тишина.
(«Когда на больших бастилиях...» — с. 414)

Небо заалело.
В городе, как в зале,
гулко.

Но аллеи,
видимо, озябли.
Приклонили кроны
к снегу — олову,
жалуются громко:
— Холодно, холодно.
(«Аллеи» — с. 81—82)

В системе тропов металлы предстают субъектами сравнения редко, причем уподобление оказывается неожиданным:

Жила-была крыша, крытая жестью.
От ржавчины
жесть была пушистая, как шерсть щенка.
Жила-была на крыше труба.
Она была страшная и черная,
как чернильница полицейского.
(«Сова и мышь» — с. 253)

А в ночи час, откуда ни возьмись,
по полю Марсову и так и сяк я
хожу, святой и хуже — василиск,
и новый наводнениям историк.
Я слышу меди хоботы, полки,
под эполет идущие и к шагу,
я вижу воды — белые платки
у волн, текущих от ноги к Кронштадту.
(«Anno Iva» — с. 719)

Во втором из этих контекстов генитивная метафора меди хоботы вполне прозрачна по смыслу: медь сравнивается с хоботом по зрительному подобию трубы и хобота — на основе традиционных синекдохи и символа: музыкальный инструмент (труба) из меди → медь → слава (ср. поговорку пройти огонь, воду и медные трубы).

Гораздо чаще металлы становятся образами сравнений. Возможно, это связано с тем, что в картине мира Сосноры свойства металлов являются эталонными для познания и описания действительности, а также для создания собственной художественной действительности.

Вероятно, самое заметное явление при взгляде на лексику металлов в поэзии Сосноры — это образы металлообразной телесности.

Во многих текстах части тела людей и других существ предстают металлическими деталями.

В стихотворении «Медная сова» (1963) при изображении памятника Петру I на первый план выдвигается именно медь:

По городу медленно всадник скакал.
Копыто позванивало, как стакан.

Зрачок полыхал — снежнобелая цель
на бледно-зеленом лице.

Икона! Тебя узнаю, государь!
В пернатой сутане сова-красота!

Твой — город! Тебе —
рапортующий порт.
Ты — боцман Сова, помазанник Петр.

Из меди мозги, из меди уста.
Коррозия крови на медных усах.

И капля из крови направлена вниз, —
висит помидориной на носу.
Ликуй, истеричка, изверг, садист!
Я щеки тебе на блюдце несу!
(«Медная сова» — с. 248—249)

Название поэмы Пушкина «Медный всадник» анаграммировано в первой строке: медленно всадник, при этом неподвижности монумента противопоставлен образ движения — с позваниванием копыта. Слова Из меди мозги, из меди уста. / Коррозия крови на медных усах не просто детализация изображения: в этих строках речь идет уже не столько о памятнике, сколько о Петре I — человеке, к которому в последней строфе обращена и брань, и декларация собственной жертвенности. Собственно, слова из меди мозги (заметим, что на памятнике мозг не изображается) — тоже брань. Фразеологизм медный лоб имеет значение ‘Бран. Об упрямом, тупом, ограниченном человеке’ [Бирих, Мокиенко, Степанова 1998: 345] [4].

Многие примеры представления телесного как металлического связаны с традиционной символикой стали (стальной — ‘твердый, непоколебимый’ — о человеке, характере; ср. культовую для советской идеологии повесть Н.А. Островского «Как закалялась сталь», фамилию-псевдоним Сталин и мн. др.). Одна ко если общеупотребительное переносное значение слова стальной основано преимущественно на положительных коннотациях слова сталь, то в стихах Сосноры есть и явное изображение стального как бесчувственного:

И человек хватает револьвер, вот тот,
который рос, как яблоко в саду, — курок! —
о, честен выстрел — падают очки,
чулок убит, каблук упал за куст. В лучах
идет к дитю тот, в кепке, он — спасен! Дите
опять струю, как саблю, меж колен зажал. Пята
отца стальна, он бьет босой пятою в дверь, — а что?!
(«Пастораль, или Эстонская элегия» — с. 557)

О кратер оло —
ва любви, — не мед.
Охватит око, —
зуб на зуб неймет.
Вы молодость,
вы — возраст для измен:
ведь мало даст,
а все возьмет взамен.
Лишись одной...
быть не быть — не вопрос, —
лишь одино —
чество, камин и пес,
лишь сталь лица
и палец-бумеранг...
Листается
латынь моих бумаг!
(«О кратер оло —...» — с. 643)

В последнем примере сталь лица противопоставлена кратеру олова любви. Олово в этой генитивной метафоре, вероятно, — образ мягкости, способности к расплавленности, но слово кратер указывает на опасность извержения вулкана.

В следующем контексте прилагательным стальной названо болезненное ощущение:

я ничуть не тяжелее звездочки одуванчика,
я, вес-елый, пере-весился через перила
и повис на одиннадцатом этаже,
ухватившись пальцами за толстую плиту-пьедестал (балкона).
<...>
Снял меня Ю-биляр художник ЭН.
Оказывается:
пальцы мои примерзли к тому пьедесталу,
кожу со всей хиромантией этой сорвало,
от холода и от про-висанья —
челюсти в судорогах стальных, на губах —
пурпурные пузырьки пены.
Силы святые (что ли?) под-держивали меня на
одиннадцатом этаже?
(«Несостоявшееся самоубийство» — с. 526—527)

Возможно, метафора в судорогах стальных семантически производна от фразеологизма железная хватка, тем более что о судороге говорят, что она схватила.

Некоторые авторские метафоры и сравнения основаны на таком свойстве стали, как свет, блеск:

Сердце души моей в мире — светлая сталь.
Что мне бояться, — библиотек, Бабилона, бульваров?
Кого? — бедуинов?
Чьей чепухой еще унижаться мне, униату?
(«Новая Книга — ваянье и гибель меня...» — с. 638)

Воду поджарим на сковородке, в нее окунем чеснок и
кильки хлебнем до дна.
Ночью носки в стирке протрем и будем, как боги, бежать
в носках на Закат,
мифы морализуя, эхо Эллады в Грецию запустив.
Кто вы, маэстро, с машинкой пишущей? Стрижен, как сталь,
в бане пивом отпарился и вышел, дыша, но и трясясь, как тростник.
(«О себе» — с. 558)

В первом из этих примеров объединены признаки света и твердости. Совмещение разных признаков при нестандартном употреблении названий металлов и их производных в тропеической системе Сосноры — явление частое. Например, в слове чугунный Соснора активизирует такие свойства чугуна, как цвет и тяжесть:

Розы, как птицы, меня окружают, листами махая,
трогаю, и шипят, и кусают, рты разевая.
Птицы, как лодки, меня окружают и, как парашюты десанта,
веслами бьют и, приседая на крыше, стреляют из ружей,
окна открыты с луной, коршуны, жаворонки, чайки и цапли
вьются у горла веревкой, в рот набиваются паклей.
Снится, что я черная птица, лечу как чугунный,
снизу охотник стреляет, а пули из воска и тают, как капли,
и падают в бездну.
И,
опрокинуты когти,
падаю в бездну.
(«Розы, как птицы, меня окружают, листами махая...» — с. 772)

Если в общеупотребительном языке существуют такие языковые метафоры, как золотые руки, золотое сердце [5], то в поэзии Сосноры появляются золотые губы, очи, глаза, колени, нос:

Я нить свою тяну из стран теней,
оттуда роза вянет больше, — годы! —
в шкафу, где с полной вешалки туник
выходят моли, золотые губы!
(«Anno Iva» — с. 730)

В лифте летал Аполлон. Лилипут. В голубом.
Ласточкой галстук. С красной кифарой.
<...>
Вот что о баре. В баре сидел настоящий сатир. Современник.
Может быть, с рожками, только в кудрях затерялись.
Кудри его! Не описываю. Не фантаст.
Девы дышали, как лошади, кудри его пожирая очами.
Очи его! Очи ангелов или гусаров, они — цвета злата!
Ноги его! На копытах! Ну, что тут прибавить?
Руки его!.. Впрочем, ручки с похмелья гуляли.
Есть небольшая деталь... так, не деталь, а штришок:
голый ходил. Даже не в чем мать родила, куда бы ни
шло, а — голее.
<...>
Выпив свою сардоническую бутылку
и обведя аборигенов золотыми от злобы глазами, вставал
и — вылетал, как скальпель, в дверь под названием «Выход».
И...
в море купался. Как все!
Марсий, — о нем говорили. Фамилия: Марсий.
(«Мой милый!» — с. 539)

Уходят,
их губы в рогожках, в песцах, в каплях, как звук.
У холла
попытка возврата, ступеньки стучат, отключаю звонок.
Их чаши
забыты за бунт на коленях моих золотых, где гремел алкоголь.
Прощайте,
из памяти, числа, я их рифмовал, алгоритм.
(«Уходят женщины» — с. 784)

Золотой нос в одноименном стихотворении предстает эталоном разнообразных совершенств, начиная с обоняния:

В юности бисер к чему? — если вокруг жемчуга,
это сейчас я мечу, и обнюхивают, и вот вам клинический диагноз:
критик по кличке Золотой Нос.
Он еще обнюхивал Данте в Равенне и кричал, что у него пахнет серой
из ушей [6].
Уши вы уши, модели миражей! <...>
Если атеизму стол есть стол,
то у Орфея пели древесина и камни — тоже ведь столы,
у Пифагора не золотое бедро [7], а Золотой Нос,
разве ж не он отшлифовывал оптику, чтоб жечь перс-флот,
делал бизнес и этот сидонец, новатор «пи»,
известное еще китайцам по «Шелковому пути».
А святой из сиропных струй,
аленький цветочек, кормитель пичуг и львов,
Франциск Ассизский за какие кии был обожествлен,
он — первый из монахов взял патент на торговлю вином,
и всяк Наук работает на одну Войну,
и цель человекофилов — Золотой Нос.
(Смотри на свой —
уже золотится в неких предопределенных «веках»).
Ах!..
<...>
Ты газель голубая как лед
войди в ванну, возьми зеркало и карандаш
и пиши себя — на листке:
темя волосы лоб
брови веки ресницы глаза Золотой Нос
щеки скулы губы уши подбородок кадык
шею ключицы плечи локти пальцы до ногтей
и ногти ладони линии сгибы фаланг
груди соски ребра живот пупок
родинки волосяной покров у лобка
член или отверстие ноги колени голени стопу, —
мне не говори, я увижу кто смог, а кто нет.
<...>
Кто-то стучится в дверь — это кости стучат.
Выгляну в окно — всюду ходит Золотой Нос,
то он аист, то самка, то он туфли, то и Гоголь он,
то как откушенный член с алебардой у дверей.
Двери закрываются.
Он очень нежен, душист, умен, как венгерский стручок,
и надо же! — даже как дуэльный пистолет,
морален как шаги Командора и лукав как микроб.
То есть он вездесущ. Обонятелен. Куда б нырнуть,
знает, как щука. И как крысиный хвост.
(«Золотой Нос» — с. 830—837)

Не исключено, что персонаж критик по кличке Золотой Нос указывает на известного критика Михаила Золотоносова, весьма почитаемого в литературных кругах неофициальной культуры.

Строчки и цель человекофилов — Золотой Нос. / (Смотри на свой — / уже золотится в неких предопределенных «веках»), — возможно, отклик Сосноры на слова Иосифа Бродского: «Если главным отличием человека от других представителей животного царства является речь, то поэзия, будучи наивысшей формой словесности, представляет собой нашу видовую, антропологическую цель» [Бродский 2000: 108].

Связь образов металлов с телесностью проявляется и в иносказаниях, в которых слово металл, особенно в сочетании мой металл, становится перифразой пениса:

Я оставил последнюю пулю себе.
Расстрелял, да не все. Да и то
эта пуля, закутанная в серебре, —
мой металл, мой талант, мой — дите.

И чем дальше, тем, может быть, больше больней
это время на племя менять.
Ты не плачь над серебряной пулей моей,
мой не друг, мой не брат, мой — не мать.

Это будет так просто. У самых ресниц
клюнет клювик, — ау, миражи!
И не будет вас мучить без всяких границ
мой ни страх, мой ни бред, мой — ни жизнь.
(«Я оставил последнюю пулю себе...» — с. 548)

— Продолжайте, — так я сказал.
— Был художник с лицом сырого стекла
был он баловень утром но умница
был на лестнице с псом
с поводком для прогулок
поводком привязал
снял ремень
припоясал пса к животу
вниз не нужно глазами —
броситься вниз
(там кистями этаж ремонтировали маляры)
семью лестниц он падал
на первой упал...
Ваш, я вижу! Как ракурс рассказа?
(Мой металл процитировал мотоцикл.
Фонарь — электроянтарь!)
(«Не о себе»/«Хутор потерянный») [8]

Ходили на лапах тяжелые львы.
Мозг
мой
к ним
приязнь
имел.
За давностью дев
любопытство любви, —
любви ли?
Я
их
не
искал.

Кто муж героизма
мой меткий металл
осмелился
бы
осмеять?
Лишь Статую выставил
буквомарал.
Лишь статую, —
камнем
карать.
(«Дон Жуан» — с. 692)

У туч очутись, где в рисунках янтарь,
где курс — это маятник яхт...
Учи, ученица, не аз и не ять,
учи, ученица, меня.

Ученье у черни, у терний (поплюй,
червячник, пред ловлей кольца!).
По телу потратится твой поцелуй,
двупястье мое — до конца.

Что в ребрышках рыбки в отверстиях колб,
нырянье у ню во моря...
Не лучик, не ключик, ни Бог и ни Блок, —
учи, ученица, меня.

По пояс по стиксам пастись, где, венец
из вод извлекая, как цепь,
клянясь: — Уцелеть бы, где Овн и Телец! —
клянись себе: — Не уцелеть!

Клянись мне, как лотос клянется у Будд
на всечеловечий мяук:
мы в дом не уйдем, и у битв не убьют,
клянемся, — нас, медиум-двух!

Когда же все отнято, все отданó,
для тела — металл муравья,
от ста оставляя меня одного,
учи, ученица — меня!
(«У туч очутись, где в рисунках янтарь...» — с. 699)

Рисованье кувшина, будто он ню,
рот, неспящий, при полной луне засыхает,
это память вибрирует в желтых тонах,
рученьки белые, лягут.
Это волки кричат с далеких камней,
слышимы беглый огонь, и луна, и бокалы,
плач забытых теней, берег смытых дней,
ночи безумные, очи!
Небо не ценит, если металл устал [9],
и поднимает удар на летящих, неловко,
и срываются корабли с механизмов туч,
рученьки белые, бьющиеся.
Тех, кто любил, никому не скажу,
лодки не слезы, их крепят цепями,
ночи безумныя, рученьки белыя,
ночи да очи!
(«Рисованье кувшина, будто он ню...» — с. 775)

Сочетание пот железный и абсурдно, и логично:

Но ад, он одарен альковным днем,
когда с плечом блестящим и нагая
восход-заря взойдет над нашим дном,
как рыба, мордой ввысь, как наугад я.
О рыба розовая, лом-налим
осенний!..
Рокот, мол, ночное море...
Уж месяц-мироносец мне не мил!
Не любо небо родины в миноре!
Я дом отдам!.. (чуть вечный, ледовит
дом человечный!), выжму пот железный...
Уж осенью, а гуси не летят,
Ты, Господи, гусей тех, пожалей их.
(«Возвращение к морю /попытка/»— с. 746—747)

Слово железный в этом контексте можно понимать по-разному:
а) Как относительное прилагательное, образованное от существительного железá (ср. термин потовые железы). Тогда выжму пот железный может означать ‘приложу все силы’.
б) Как относительное прилагательное от существительного желéзо. В этом случае субъект высказывания выжму пот железный заявляет о своей готовности сделать на первый взгляд невероятное — заставить железо потеть. Но о железе, как и о стекле, и в общеупотребительном языке говорят, что они запотевают, потеют: «Процесс запотевания дверей заключается в образовании конденсата, причина — явно выраженная разница температур между воздушными потоками и железным полотном, которое способствует изменению агрегатного состояния воды» [Почему потеет входная железная дверь].

Такое понимание вполне естественно в контексте, в котором дом назван ледовитым.

в) Как метафорическое качественное прилагательное, если воспринимать это словосочетание все-таки как абсурдное. Это вполне возможно, потому что относительные прилагательные в нестандартных сочетаниях с существительными архаичны для современного языкового сознания. Они проявляют тенденцию обозначать не конкретный, а обобщенный признак и легко метафоризируются, особенно в поэзии (см. подробнее: [Шатерникова 1940: 446—455; Зубова 2000: 370—378]). В общеупотребительном языке метафорическое значение прилагательного железный представлено очень широко: железными называют волю, терпение, хватку, мускулы, нервы, здоровье, дисциплину, аргументы, логику, доводы.

Последнее толкование правдоподобно еще и потому, что примеров уподобления металлов жидкостям и жидкостей металлам по самым разным признакам у Сосноры немало, например:

Лица дожди стегают
металлическими пальцами [10].
Листья с деревьев стекают
плоскими каплями крови.
(«Лица дожди стегают...» / «Две осенние сказки» — с. 268)

Бахчисарай!
Твой хан Гирей
коварно и кроваво правил.
Менял внимательно гарем
и слезы на металлы плавил.
(«Фонтан слез» — с. 393—394)

В комнате у меня канделябр —
семь свечей, как семь балеринок в огненно-красных платочках.
Балеринки балуются:
чокаются рюмочками и смеются.
Я — советский султан.

В комнате у меня, в сумраке — семь львов.
Львы не дрессированы,
у львов библейские очи и расстояние между клыками, как
между Сциллой и Харибдой.

В комнате у меня и готические и современные шпаги.
Любой Лобачевский перепутает энную цифру нулей,
перечисляя плебеев, временщиков и антигероев,
искалеченных мной во все времена —
от Гренады до Иерусалима.
Эта сталь — для дуэлей.
<...>
Все пропало.
Балеринки погасли.
Львов съели.
Всю мою иллюзорную современность
(я с такими усилиями и с бабочками ее сочинял)
поглотила и эта гроза.
Взбешенный,
я выхватил шпагу, но...

шпага за шпагой, как сосульки, таяли — капля за каплей,
капли металла растворялись в каплях дождя.
(«Живое зеркало» — с. 424—426)

А сверху белый круг сверкает с крыш,
по мавзолеям катятся, как боги,
древнейших вод железные шары,
мне в баньку бы по-черному да на бок.
Но к берегам не отводите челн,
воспетый мной, он с лодкой одинаков,
иначе этой ночью эта чернь
в свой пепел-плач весь белый свет оденет.
(«Anno Iva» — с. 732)

И... очнулся на льдине.

Льдина была вся в воде (билась вода!)
я стоял на коленях (боялся!) не встать, я уже весь вспотел,
пот выплывал из-под меха,
расплывался по морде,
заплывал под подбородок,
и выплывал на живот,
виноградные капли пота скатывались по животу,
размякла спина, заливало ее легким алюминиевым перламутром.
Так что — тошнило.
Руки окостенели от пота... Я уснул.
<...>
И рвало меня прямо в стальной воде,
и барахтался я и вращался,
и хватался судорожно за какие-то льдинки побольше и
поменьше,
плыл под водой, опускаясь и выбрасываясь, как всхлип,
и никакого дна ноги не ощущали (болтались!)
(«Несостоявшееся самоубийство» — с. 529, 532)

Потом придет моя Марина,
мы выпьем медное вино
из простоквашного кувшина
и выкинем кувшин в окно.
(«Февраль» — с. 382) Большинство прилагательных от названий металлов в поэзии Сосноры — прилагательные качественные, из приведенных ранее примеров — железные лужи, свинцовые совы, чугунный чуб (у ворона), к чугунному зимнему небу, в судорогах стальных, алюминиевым перламутром, в стальной воде, медное вино. На переход относительного прилагательного в качественное ясно указывает и его краткая форма в функции предиката: пята отца стальна.

Но еще более отчетливо трансформация относительных прилагательных в качественные проявляется в контекстах с парадоксальным совмещением названий разных металлов (или названий других материалов, веществ) и их производных в едином образе:

На ели елочки и шишки — куколки из клея.
(Помни: птица Хлоя!)

Железный медный дождь в лесу мне ливень льет.
(Лубок!)
(«Строки»/«Закат в дождь» — с. 615)

Бедный ребенок с лицом алкоголика
в платье чугунного серебра,
как ты жонглировала ладонями
в зале, где люди, как фрукты в корзинах,
фрукты в соломенных воротничках!
(«Певица»/«Мотивы К.И. Галчинского» — с. 496)

Стою с бокалом. И не брошусь.
Стою вне Вас, бокал — за Вас!
Я пью вино — златую бронзу, —
и счастлив мой глагол и глас!
(«Кристалл любви, кристалл надежды...» — с. 414)

О, ночь сибирская, —
сирень!
Мое окно стеклянной бронзы.
Как статуэтки сигарет,
стоят безумные березы.

Безумные стволы из меди,
из белой меди арматуры.
В ночи безжизненно цементен
архипелаг архитектуры.
(«О, ночь сибирская...» — с. 271)

Следующие два контекста демонстрируют взаимообратимость метафорического уподобления стекла и стали, вероятно, по признакам твердости и блеска:

Ходит и ходит
на цепи птица
с костяным клювом.

И стучит клювом
по стальным стеклам
моего неба.

Кто ты есть, птица?
Ты — судьба стаи?
Ты — ничья клятва?

Ты — мои мысли?
Ты — мои крылья?
Ты — мои цепи?
(«Ходит и ходит...» — с. 458)

Я битвы ломал, как широкие свечи,
костюмы меняя от фижм до сапог,
от бомжей до красной одежды Тибета,
и не намагничен мой черный компас.

Но, чисто листая страницы Страбона,
мне стул не подходит, и проклят мой стол,
неловкие души ломаются быстро,
им мирные рамы — стеклянная сталь.
(«И белые ночи, и черные речи...» — с. 774—775)

Парадоксальное совмещение лексики металлов и других веществ наблюдается и в генитивных метафорах:

Есть суть натуры:
Цезарь книг не жег,
он их писал. Петр — жег, женоподобен.
А потому, что ум не тот, и ус
то ль недобрит, то ль недобита утварь,
успеха нет у зависти у Муз…
<...>
Тот — не мореход, а всадник,
сжег корабли. А этот — корабел,
с конем — никак, боялся, как живых всех.
Не видя индивида, Фальконе
в медь бронз, — а ну-ка, солнце, ярче брысьни!
Всех Всадником пугают на Коне...
Не бойтесь, он матрос, с водобоязнью.
(«Возвращение к морю (попытка)» — с. 742—743)

Кстати, Никиппа. В ней-то и дело. Любила она отдаваться.
Нравилось ей. У нее были белые ноги,
ну, и она их время от времени раздвигала.
Вот Аполлон. Это — жених.
Ну, а жених — это тот, кто ждет своей очереди к невесте.
Марсий, к примеру.
Этот — гений флиртов и флейт.
Марсий — любил, а она хорошо мифологию знала.
Был и в Москве какой-то Гигант. Но этот был — настоящий поэт:
в «Юности» публиковался. Пел под окном, как Лопе де Вега.
И колебалась в стали стекла шляпа его с шаловливым павлином
и кружевное жабо с мужскими усами.
(«Мой милый!» — с. 539—540).

Есть у Сосноры и такой текст, в котором генитивная метафора парадоксальна не семантической противоречивостью элементов, а, напротив, семантической избыточностью — плеоназмом. В следующих строчках латинский химический термин дублируется общеупотребительным словом с тем же значением:

Кузмин казним форелью...
Стой зависть! Пересмешник-переводчик:
у нас есть крепость, в крепости есть кресла, —
пиши по шее получай свой сикль.
Чей сад? Чьи вам читатель чудеса? —
плюмбум свинца? или сонет свинины?
(«Дидактическая поэма» — с. 681)

Плюмбум свинца — здесь перифрастическое обозначение пули как метонимии расстрела. В стиле «пересмешника-переводчика» слово плюмбум может быть ономатопеей, то есть звукоподражанием, похожим на глагол плюхнуть и междометие плюх.

Этот фрагмент продолжается строчками, в которых тема «пересмешника- переводчика» развивается — с искаженными знаменитыми цитатами из поэзии Пушкина и Блока, а также «переводом» термина четырехстопный на четвероног:

библейки? рильки? лорки? элюарки? —
чья форма — арифметика для рифм?.. [11]
Четырехстопный ямб менаду ел,
он чтой-то чересчур четвероног,
четвероножье же — питающ млеком...
О ртуть моя! Журнал моя! До боли
нам ясен путь: он — пятистопный ямб.
(«Дидактическая поэма» — с. 681)

В этом контексте замена слова Русь на ртуть весьма показательна: ртуть у Сосноры регулярно связана с ядом и смертью, выражение гремучая ртуть указывает на взрывоопасность [12]. Кроме того, плюмбум свинца перекликается с блоковской стрелой татарской древней воли, потому что в этом контексте Соснора передразнивает знаменитые слова Блока О, Русь моя! Жена моя! До боли / Нам ясен долгий путь! / Наш путь — стрелой татарской древней воли / Пронзил нам грудь («На поле Куликовом»).

При синестезии создается парадокс уподобления запаха металлу:

Но есть иная жизнь, где нет Начал,
союз луны и глаз и вёсла сада,
где страсть новорождённая как ночь,
и с сигаретой дочери Содома.
Здесь я чужой среди домов и плит,
поставленных с окнами вертикально,
и не течет по морю черный плот,
и запах вин как золото литое.
(«999—666» — с. 846—847)

Сравнение здесь основано на признаках крепости и цвета (крепкое вино и золотистый цвет — языковые метафоры). В таком случае можно говорить о перенесенном сравнении, подобном перенесенному (метонимическому) эпитету типа пушкинских эпитетов быстрый карандаш, кибитка удалая.

В этом контексте, как и во всем контексте поэзии Сосноры, термин из сочетания золото литое связывается с представлением о том, что вино льют.

Вообще метонимия и синекдоха — чрезвычайно активные тропы у Сосноры (см.: [Зубова 2009]).

Вот несколько примеров, когда синекдохой стали названия металлов:

Я хочу написать об Анне Ахматовой.

Для романа за рюмкой — Блок, Модильяни.
Повесть пафоса — муж-стихотворец, жуан и игуан, неотъезд из
Отчизны,
неарест, остракизм, брызги бронзы, Никольский собор [13].
На рассказ — не рискну. Мемуары? — но мало ли мемориала?
(«Об Анне Ахматовой» — с. 625)

Не помнишь, как падали листья?
А ты попытайся, припомни:
как листья играли, как трубки из маленькой меди,
с еще малолетних деревьев уже опадали,
уже увядая, еще не желтея,
они опадали зеленого цвета.
(«Слепые» — с. 413)

Чей праздник здесь жил, волосами звеня?
Чьи флейты мистерий? Чьи магий мантильи?..
Меня не любили — болели меня...
(Чье сердце столиц?)... и, естественно — мстили.
Дай зеркало, друг! Дай стекляшку (где сталь?)
О мим-монголоид! С сумою семантик!
(«Хутор потерянный» — с. 603)

Стол в кружевцах-эстафетках (не тот, не сталь).
Машинка моя под хромированным колпаком (дурацким).
Слушаю (слышал) здесь — птица, простите:
пернатая Хлоя с хвостом (она — людоед).
(«Воскресенье (каталог без людей)» — с. 621);

Как я полз по пескам вороньих лап,
или летал на железе по городам и странам,
как я шагал шесть раз ногой вокруг земли,
всюду как клоун поднимая сабли и горны!
(«Выпавший, как водопад из Огня...» — с. 791—792)

Сочетание брызги бронзы в стихотворении «Об Анне Ахматовой» представляет собой высокую степень компрессии примерно такого смысла: ‘знаки почтения, подобные бронзовым памятникам’.

В стихотворении «Слепые» слово медь, элемент сравнения листья играли, как трубки из маленькой меди, указывает на медные музыкальные инструменты, может быть, литавры, что объясняет странное прилагательное в этом сравнении. При этом мотивацией сравнения является полисемия глагола играть: здесь ‘кружиться в воздухе’ (о листьях) и ‘исполнять музыкальное произведение’. Кроме того, словом медь здесь обозначен обычный цвет осенних листьев, хотя дальше говорится, что они еще не пожелтели, опадали зелеными.

Смысл синекдохи в обоих контекстах из стихотворения «Хутор потерянный» и слов летал на железе из поэмы «Флейта и прозаизмы» вполне ясен, называние самолета железом воспринимается как снисходительно-ироническое.

Уравнивание сущностей нередко представлено у Сосноры аппозитивными сочетаниями — лексическими биномами:

Мой дом стоял, как пять столбов, на холме с зеркалами.
Топилась печь, холод хорош, а стекла-ртуть зачем-то запотевали.

Как говорится, грусть моя не светла, направо дверь-дурь белела.
Да в жилах кровь, как мыльный конь, к пункту Б бежала.
(«Босые листья» — с. 677)

Музицирует время. Я — Маленький с буквы большой.
Что мои зайцезвуки — на цезарь-скрижали!
Фраза: «Гости съезжались на дачу». Киваю башкой:
— Ну, съезжались...

Простаков, Хлестаков, Смердяков да Обломов, т. п. —
татарва да пся крев, жидовня да чухонцы...
Слава Вам, кино-Конь! Пульт Петра, сталь-столица — теперь!
Что ж ты хочешь?
(«Мой монгол» — с. 601)

Чирикают цикады. Бледность.
Ты
мерещишься мне птицей у плетня
(сталь-санаторий, ну, и сталь-плетень!)
на двух ногах, а на лице — два глаза!
Не бойся. Час у бесов — не сейчас.
Я камень поднимаю, но не кину.
(«В Гагре» — с. 567—568)

Общий взгляд на лексику металлов в поэтике Виктора Сосноры позволяет увидеть, что он внимателен к металлам постоянно — начиная с как бы «производственной лирики» и в последующие годы все больше и больше совершенствуя способы представления этой темы в художественных образах. При этом наибольшее его внимание сосредоточено преимущественно не на общекультурных переносных значениях, коннотациях и символах, свойственных такой лексике, а на собственном представлении о мире.

В одном из интервью Соснора сказал:

Проблема, которая встает перед писателем, — идти ли по этой дороге [повторяя банальности. — Л.З.], писать ли впустую, самонаслаждаясь, или же смотреть на мир. <...> Если же я смотрю, если я более-менее оригинален — значит, что-то не то, что вы, я увижу. И напишу. Не важно, что величина предмета или события не играет никакой роли. Важно, что я увидел то, чего не видел никто. Увидел что- либо, отличное от других, — только в этом есть смысл художника. Ни одного нового чувства в этом мире я не опишу. И ни одного чувства нового нет ни у Шекспира, ни у Пушкина, ни у Гёте — все это старые чувства. Есть только новое видение мира [Соснора 1991: 8].

Библиография / References

[Бакакин 2019] — Бакакин В.В. Антология химических элементов, или Стихохимия // http://www.alhimik.ru/fun/stihochem20.html (дата обращения: 08.07.2019).

(Bakakin V.V. Antologiya khimicheskikh ehlementov, ili Stikhokhimiya // http://www.alhimik.ru/fun/ stihochem20.html (accessed: 08.07.2019).)

[Бирих, Мокиенко, Степанова 1998: 345] — Бирих А.К., Мокиенко В.М., Степанова Л.И. Словарь русской фразеологии: Историко- этимологический справочник. СПб.: Фолио-Пресс, 1998.

(Birikh A.K., Mokienko V.M., Stepanova L.I. Slovar’ russkoy frazeologii: Istoriko- ehtimologicheskiy spravochnik. Saint Petersburg, 1998.)

[Бродский 2000] — Бродский И. Большая книга интервью / Сост. В. Полухиной. М.: Захаров, 2000.

(Brodskiy I. Bol’shaya kniga interv’yu / Ed. by V. Polukhina. Moscow, 2000.)

[Гамбарян 2012] — Гамбарян И. Металл в стихах // http://site-metall.com/lir/236-metallv-stihah.html (дата обращения: 06.06.2019).

(Gambaryan I. Metall v stikhakh // http://site-metall.com/lir/236-metallv-stihah.html (accessed: 06.06.2019).)

[Григорьев, Шестакова и др. 2001] — Словарь языка русской поэзии XX века / Сост. В.П. Григорьев, Л.Л. Шестакова (отв. ред.) и др. М.: Языки славянской культуры, 2001. Т. I.

(Slovar’ yazyka russkoy poehzii XX veka / Ed. by V.P. Grigor’ev, L.L. Shestakova et all. Moscow, 2001. Vol. I.)

[Зубова 2000] — Зубова Л.В. Современная русская поэзия в контексте истории языка.М.: Новое литературное обозрение, 2000.

(Zubova L.V. Sovremennaya russkaya poehziya v kontekste istorii yazyka. Moscow, 2000.)

[Зубова 2009] — Зубова Л.В. Синекдоха в поэзии Виктора Сосноры // НЛО. 2009. № 97. С. 204—219.

(Zubova L.V. Sinekdokha v poehzii Viktora Sosnory // NLO. 2009. № 97. P. 204—219.)

[Зубова 2010] — Зубова Л.В. Языки современной поэзии. М.: Новое литературное обозрение, 2010.

(Zubova L.V. Yazyki sovremennoy poehzii. Moscow, 2010.)

[Иванова 2004] — Иванова Н.Н. Словарь языка поэзии (образный арсенал русской лирики конца XVIII — начала XX в.): Более 4500 образных слов и выражений. М.: АСТ; Астрель; Русские словари; Транзит - книга, 2004.

(Ivanova N.N. Slovar’ yazyka poehzii (obraznyy arsenal russkoy liriki kontsa XVIII — nachala XX v.: Bolee 4500 obraznykh slov i vyrazheniy. Moscow, 2004.)

[Кожевникова, Петрова 2017] — Кожевникова Н.А., Петрова З.Ю. Материалы к словарю метафор и сравнений русской литературы XIX—XX вв. Вып. 4: Камни, металлы; вып. 5: Ткани, изделия из тканей / Отв. ред. Л.Л. Шестакова. М.: Языки славянской культуры, 2017.

(Kozhevnikova N.A., Petrova Z.Yu. Materialy k slovaryu metafor i sravneniy russkoy literatury XIX—XX vv. Vol. 4: Kamni, metally; vol. 5: Tkani, izdeliya iz tkaney / Ed. by L.L. Shestakova. Moscow, 2017.)

[Маковельский 1999] — Маковельский А.О. Досократики: доэлеатовский и элеатовский периоды. Минск: Харвест, 1999.

(Makovel’skiy A.O. Dosokratiki: doehleatovskiy i ehleatovskiy periody. Minsk, 1999.)

[Максимова 2005] — Максимова Е.В. К вопросу об особенностях метафорического употребления названий металлов и производных от них прилагательных в поэтической речи // Вопросы русского и сопоставительного языкознания. Вып. II. Сборник научных статей преподавателей и аспирантов. Махачкала, 2005. С. 127—135.

(Maksimova E.V. K voprosu ob osobennostyakh metaforicheskogo upotrebleniya nazvaniy metallov i proizvodnykh ot nikh prilagatel’nykh v poehticheskoy rechi // Voprosy russkogo i sopostavitel’nogo yazykoznaniya. Vol. II. Makhachkala, 2005. P. 127—135.)

[Максимова 2006] — Максимова Е.В. Функционально-семантическая характеристика названий металлов и производных от них прилагательных в русском и немецком языках: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Махачкала, 2006.

(Maksimova E.V. Funktsional’no-semanticheskaya kharakteristika nazvaniy metallov i proizvodnykh ot nikh prilagatel’nykh v russkom i nemetskom yazykakh: Avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. Makhachkala, 2006.)

[Павлович 1995] — Павлович Н.В. Язык образов: Парадигмы образов в русском поэтическом языке. М.: Эдиториал УРСС, 1995.

(Pavlovich N.V. Yazyk obrazov: Paradigmy obrazov v russkom poehticheskom yazyke. Moscow, 1995.)

[Почему потеет входная железная дверь] — Почему потеет входная железная дверь. Причины появления конденсата и способы устранения // https://vse-pro-dveri.com/pochemu-poteet-vhodnaya-zheleznayadver-prichiny-poyavleniya-kondensata-isposoby-ustraneniya.html/ (дата обращения: 06.07.2019).

(Pochemu poteet vkhodnaya zheleznaya dver’. Prichiny poyavleniya kondensata i sposoby ustraneniya // https://vse-pro-dveri.com/pochemu-poteet-vhodnaya-zheleznayadver-prichiny-poyavleniya-kondensata-isposoby-ustraneniya.html/ (accessed: 06.07.2019).)

[Соснора 1991] — Соснора В. «Лучшего времени у нас еще не было…»: интервью Ларисе Усовой // Россия. 1991. № 33 (14). 24—30 августа. С. 8 (http://www.ruthenia.ru/60s/sosnora/rossija.htm (дата обращения: 10.07.2019)).

(Sosnora V. «Luchshego vremeni u nas eshche ne bylo…»: interview to Larissa Usova // Rossiya. 1991. № 33 (14). August 24—30. P. 8 (http://www.ruthenia.ru/60s/sosnora/rossija.htm (accessed: 10.07.2019)).)

[Соснора 2006] — Соснора В. Стихотворения. СПб.: Амфора, 2006.

(Sosnora V. Stikhotvoreniya. Saint Petersburg, 2006.)

[Топоров 1988] — Топоров В.Н. Металлы // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. М.: Советская энциклопедия, 1988. Т. 2. С. 146—147.

(Toporov V.N. Metally // Mify narodov mira. Ehntsiklopediya: In 2 vols. Moscow, 1988. Vol. 2. P. 146—147.)

[Филиппов, Грузман 2016] — Филиппов М.А., Грузман В.М. Образы металлов в науке и поэзии: учебное пособие для направления подготовки 22.03.01 — «Материаловедение» и 22.03.02 — «Металлургия». Екатеринбург: УрФУ, 2016.

(Filippov M.A., Gruzman V.M. Obrazy metallov v nauke i poehzii: uchebnoe posobie dlya napravleniya podgotovki 22.03.01 — «Materialovedenie » i 22.03.02 — «Metallurgiya». Ekaterinburg, 2016.)

[Шатерникова 1940] — Шатерникова Л.Н. Из истории синтаксической роли относительного прилагательного // Ученые записки Вологодского гос. пед. ин-та. Вологда, 1940. Вып. 1. С. 176—205.

(Shaternikova L.N. Iz istorii sintaksicheskoy roli otnositel’nogo prilagatel’nogo // Uchenye zapiski Vologodskogo gos. ped. in-ta. Vologda, 1940. Vol. 1. P. 176—205.)