Владимир Даль и кровавый навет

 

В № 104 «Нового литературного обозрения» была опубликована моя статья «К исследованию "еврейской темы" в истории русской словесности: Сюжет о ритуальном убийстве». Проблематика, о которой шла речь в этой работе, имеет преимущественно филологический и историко-антропологический характер. Одной из основных задач статьи был анализ генезиса и функцио­нальных особенностей легенды о «еврейском ритуальном убийстве» в доре­форменной России. Я попытался показать, что формирование этой группы фольклорных и литературных мотивов было в существенной степени об­условлено динамикой религиозных практик (в частности, развитием евха­ристического культа) в католической Европе. Поскольку древнерусская культура не была знакома с кровавым наветом, то импорт этой легенды в Рос­сийской империи конца XVIII — первой половины XIX вв. вызвал известное недоумение у светской и духовной администрации. В результате кровавый навет был адаптирован к уже сформировавшемуся в это время «антисектант­скому» дискурсу. Однако во второй половине столетия легенда о еврейском ритуальном убийстве претерпела в России существенную эволюцию, позво­лившую ей воспроизводиться и помимо ассоциации с якобы существо­вавшими и существующими «изуверскими сектами». Я, однако, не счел возможным подробно остановиться на распространении и культурной спе­цифике кровавого навета в России последних десятилетий XIX — начала XX вв., полагая, что этот вопрос заслуживает отдельной работы, и собираясь вернуться к нему в будущем.

В заключительной части своей статьи я специально остановился на исто­рии и проблеме авторства «Розыскания о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их», напечатанного в 1844 г. Министерст­вом внутренних дел и впоследствии переиздававшегося под заголовками «Сведения о убийствах евреями христиан для добывания крови» (1878) и «Записка о ритуальных убийствах» (1913). Атрибуция этого меморандума остается дискуссионной. Хотя ряд косвенных доказательств и мемуарных свидетельств позволяет предположить, что одним из авторов «Розыскания...» был писатель и лексикограф В.И. Даль, эту гипотезу неоднократно пытались оспаривать и профессиональные ученые, и публицисты.

Признаюсь, что меня не очень занимала сама по себе проблема авторства этого текста. Более важным для моих рассуждений было то, что именно в «Розыскании... » была предпринята попытка встроить легенду о еврейском убийстве в официальный «сектоведческий» дискурс. В этом контексте имя Даля имело значение, поскольку он был автором одной из первых «антисек­тантских» книг на русском языке — напечатанного в том же, 1844 г. «Иссле­дования о скопческой ереси» (затем она была дополнена и переработана Н.И. Надеждиным). Не считая необходимым заниматься поиском архивных документов, доказывающих либо опровергающих ту или иную точку зрения касательно авторства «Розыскания...», я привел лишь несколько дополни­тельных текстологических аргументов, свидетельствующих в пользу участия Даля в составлении этого меморандума.

Мои соображения вызвали резкую отповедь со стороны одного из наиболее рьяных противников гипотезы об авторстве Даля — журналиста С.Е. Резника. В № 107 «Нового литературного обозрения» он опубликовал пространное письмо в редакцию, озаглавленное «Зачем же снова пятнать В.И. Даля?». Расширенная и дополненная версия того же текста помещена в сетевом аль­манахе Евгения Берковича «Заметки по еврейской истории» (июнь 2011 г. № 6 (141))[1]. В обеих публикациях С.Е. Резник довольно сурово отзывается о моей статье, обвиняя меня в «показной учености», и отстаивает свою позицию, не приводя, как мне кажется, никаких новых аргументов и, наоборот, путаясь в противоречиях собственной позиции. Понимая, что продолжение дискуссии с предубежденным оппонентом на основании опубликованных источников не имеет особого эвристического смысла, но считая, вместе с тем, необходимым откликнуться на выступление С.Е. Резника, я решил предпринять соответ­ствующие архивные исследования и лишь затем вернуться к полемике. О ре­зультатах этих исследований речь пойдет ниже, для начала я хотел бы кратко ответить на критические замечания, высказанные С.Е. Резником в мой адрес.

Упрекая меня в том, что в своей статье я не упомянул сочинений В.Г. Ко­роленко, а также вообще не остановился на соответствующей полемике о еврейских ритуальных убийствах в России начала XX в. и культурном кон­тексте дела Бейлиса, С.Е. Резник упускает из виду, что моя работа посвящена более ранним стадиям истории кровавого навета в русской культуре. «Писать об отражении в русской литературе легенды о еврейских ритуальных убий­ствах, — говорит С.Е. Резник, — не упомянув центрального для этой темы имени Короленко, отдавшего ей много творческих и душевных сил, все равно, что писать о русской поэзии, не упомянув А.С. Пушкина». Интересно, а в ис­следовании о Симеоне Полоцком тоже обязательно упоминать Пушкина? Как мне кажется, конец 1870-х гг. стал поворотной точкой в истории крова­вого навета в России. Анализ дальнейших метаморфоз этой легенды не мог уместиться в рамки одной журнальной статьи, а логика последней позволяла мне остановиться именно на «Братьях Карамазовых». Стоит добавить, что я вообще не упомянул многие известные мне исследования и публикации, связанные с историей кровавого навета в Европе и России. По этой теме на­писано значительное число работ, я же готовил не диссертацию и не библио­графическое пособие, имея поэтому право упоминать лишь то, что мне представляется наиболее важным. Собственно говоря, я не упомянул бы и работ С.Е. Резника, если бы не вопрос об авторстве «Розыскания...», которому была посвящена специальная статья моего оппонента.

По всей видимости, С.Е. Резник обиделся на то, что в своей работе я назвал его дилетантом. Я, однако, вовсе не стремился его оскорбить и лишь указал на вполне типичную для гуманитарных наук проблему: когда журналист (тем более — одержимый какой-то конкретной идеей) решает высказаться по поводу того или иного дискуссионного для исследователей вопроса, у него подчас может не хватить знаний, упорства, внимания и сугубо «ремесленной» подго­товки для формирования и изложения квалифицированного мнения. Именно так, по-моему, обстоит дело с публикациями С.Е. Резника, посвященными кровавому навету и истории антисемитизма в России. Боюсь, что ни мне, ни кому-либо другому уже не удастся научить С.Е. Резника последовательной и непредвзятой аналитической работе. Поэтому я не считаю необходимым под­робно разбирать его промахи и ошибки. Такой разбор занял бы много места и принес бы мало пользы. Отмечу лишь, что критика С.Е. Резника в мой адрес тоже не лишена дилетантизма. Он утверждает, что в своей книге о христовщине и скопчестве я высказал уверенность в принадлежности «Розыскания...» перу Даля, а затем, ознакомившись с его якобы чрезвычайно убедительными сочи­нениями, был вынужден «спасать лицо» и искать дополнительные аргументы для обоснования своей позиции. Из этого утверждения следует, что мою книгу С.Е. Резник не читал и был введен в заблуждение существующими правилами составления библиографии (ссылка на переиздание текста под именем Даля вовсе не означает безоговорочного признания такой атрибуции). На самом деле в своей книге я писал следующее: «Справедливости ради нужно отметить, что авторство Даля <...> является дискуссионным. Так, Ю. Гессен полагал, что "Розыскание... " написано не Далем, а директором департамента иностран­ных исповеданий Скрипицыным или генерал-майором Каменским <...>. Од­нако аргументы Гессена нельзя признать достаточно вескими»[2]. Если С.Е. Рез­нику так интересны изменения моих взглядов на атрибуцию «Розыскания...», то я могу о них рассказать более подробно. Когда я писал книгу о хлыстах и скопцах и посвятил один из ее разделов истории кровавого навета в Европе, я не занимался вопросом об авторстве этого меморандума. Вместе с тем, я пола­гал, что никаких окончательных доказательств в пользу атрибуции «Розыскания... » тому или иному автору пока что не опубликовано. Решив написать специальную работу по истории сюжета о ритуальном убийстве в России, я нашел несколько дополнительных аргументов в пользу причастности Даля к работе над этим текстом. Тогда же я прочитал соответствующие работы С.Е. Резника. Его аргументация показалась мне неубедительной.

Здесь необходимо одно разъяснение. Одним из доказательств участия Даля в работе над «Розысканием...» следует, как я думаю, считать упомина­ние о якобы существовавших в России раскольничьих толках или «сектах» «тюкальщиков», «сократильщиков», «самосожигателей», а также «детогуб- цев», присутствующее и в «Розыскании...», и в «Исследовании о скопческой ереси», и в «Толковом словаре». С.Е. Резник отводит этот аргумент, по­скольку «названия четырех сект», как ему кажется, мог упомянуть не только Даль, но и любой другой автор, пишущий на сходные темы. Это, однако, не совсем так. Прежде всего, С.Е. Резнику следует иметь в виду, что никаких толков старообрядцев или последователей так называемого «старого рус­ского сектантства», практиковавших ритуальное убийство и / или самоубий­ство, не существовало. Речь в данном случае идет об «антисектантском» типе легенды о ритуальном убийстве, который В.Д. Бонч-Бруевич в свое время назвал «кровавым наветом на христиан»[3]. Надо сказать, что применительно к средневековой европейской культуре «антисектантская» версия кровавого навета, судя по всему, значительно старше «антииудейской»[4]. Разумеется, ра­дикальные старообрядческие общины действительно устраивали массовые самоубийства (прежде всего — самосожжения) начиная с конца 1660-х гг. Од­нако их вряд ли можно назвать «ритуальными»: речь идет о своеобразной форме социального психоза, не имевшей догматического обоснования и об­условленной эсхатологическими страхами[5]. Самосожжения и прочие виды самоубийств практиковались разными согласиями старообрядцев, так что ни о какой «секте самосожигателей» речь идти не может. Что касается вымыш­ленных обрядов «детоубивателей» или «детогубцев», то эта легенда, стоящая ближе всего к «антииудейской» версии кровавого навета, была заимствована русскими в начале XVII в. из Европы и популяризована, в частности, Димит­рием Ростовским в «Розыске о раскольнической брынской вере»[6]. Вместе с тем, упоминания об особых толках «самосожигателей» и «детогубцев» дей­ствительно встречаются в различных антистарообрядческих текстах XVIII— XIX вв. и могли быть заимствованы из них кем угодно. Сложнее обстоит дело с пресловутыми тюкальщиками и сократильщиками, которых, как я хотел бы подчеркнуть, тоже в реальности никогда не существовало. Насколько я могу судить, впервые они фигурируют именно в «Розыскании... » и «Исследовании о скопческой ереси», то есть в анонимных работах, приписываемых Далю. Мне неизвестны упоминания об этих легендарных сектах до 1844 г., когда были напечатаны «Розыскание... » и «Исследование...», да и в позднейших «сектоведческих» работах они фигурируют крайне редко. С.Е. Резник ука­зывает, что о тюкальщиках и сократильщиках несколько раз упоминает П.И. Мельников-Печерский в своей «Записке о русском расколе», состав­ленной в 1857 г. для великого князя Константина Николаевича[7]. Это дей­ствительно так, однако, например, в «Кратком обозрении существующих в России расколов, ересей и сект» (1853), составленном И.П. Липранди, ни о каких тюкальщиках и сократильщиках не говорится, хотя автор упоминает о старообрядческих самоубийствах («морельщики», «самосожигатели», «со­единяющиеся со Христом»)[8] и неоднократно ссылается на переработанное Надеждиным «Исследование о скопческой ереси». Нет упоминаний об этих якобы существовавших раскольничьих толках и в других «антисектантских» документах середины XIX в. Не исключено, таким образом, что Мельников-Печерский заимствовал эти термины именно у Даля. Откуда взял их послед­ний, еще предстоит выяснить. Возможно, что одним из источников для «изобретения» тюкальщиков и сократильщиков полицейскими сектоведами 1840-х гг. послужило дело о самоубийстве последователей Спасова согласия в Саратовской губернии в 1827 г. (см. ниже).

Впрочем, я понимаю, что в данном случае сугубо текстологические дис­куссии не могут дать оснований для окончательной атрибуции «Розыскания...». Более того, подобную полемику довольно трудно вести с С.Е. Резни­ком, зачастую оперирующим совершенно произвольными рассуждениями о том, что мог и чего не мог написать Даль. Так, в своем отклике на мою статью С.Е. Резник утверждает, что фраза, начинающаяся со слов «Составитель сей записки лично знал в западных губерниях наших ученого и образованного врача», не может принадлежать Далю, поскольку она «неграмотна»: «Не­возможно ЛИЧНО знать ОДНОГО человека во МНОГИХ губерниях. Про­фессиональный писатель и кудесник языка Даль не мог написать эту бессмыслицу»[9]. На самом деле такая форма в середине XIX в. была вполне допустимой; мы встречаем ее и в художественных произведениях Даля. В его повести «Небывалое в былом, или Былое в небывалом» (1846), например, читаем: «В столицу приехал поверенный какой-то княгини или графини. желавшей наложить руку на последнее родовое достояние свое, на прекрасное, хотя и расстроенное имение в 1000 душ, состоявшее в западных губерниях»[10]. Здесь речь, без сомнения, идет хотя и не об одном человеке, но об одном имении. Дело в том, что выражение «западные губернии» могло употреблять­ся и во времена Даля, и позднее как специальный географический термин, обозначающий конкретную территорию.

Примеров такого рода можно приводить много, но я, как и обещал, этого делать не буду. Попробуем прибегнуть к более веским доказательствам, а именно — к документальным источникам о подготовке «Розыскания...».

Для начала надо заметить, что единственным известным мне исследова­телем, который упоминал об архивных документах, связанных с историей этого текста, был Ю.И. Гессен. Упоминания эти сводятся к следующему. В статье «Из текущей литературы. Писал ли В.И. Даль о кровавом навете?»[11] историк сообщает: «Состоя при Перовском, Даль, несомненно, принял, так сказать, механическое участие в деле составления "Розыскания". Так, на­пример], сохранилось письмо одного протоиерея к Далю по поводу слу­хов о похищении в Петербурге в [18]20-х годах христианского ребенка двумя еврейками; когда петербургский генерал-губернатор сообщил Перов­скому, что по наведенным справкам подобного случая не было, Даль об­ратился к протоиерею с просьбой сообщить все, что ему известно по этому поводу»[12]. На следующей странице Гессен пишет: «Я имел случай видеть рукопись, содержание которой вполне совпадает с "Запиской о ритуаль­ных убийствах", ныне вышедшей под именем Даля. Часть основного тек­ста написана рукой переписчика; значительные же поправки — вставки и сокращения — принадлежат другим лицам, но отнюдь не Далю. Поль­зуясь известностью литератора и ученого, Даль занимал слишком видное положение, чтобы можно было предположить, что он написал первоначаль­ный набросок (переписанный канцеляристом), проредактированный позже другим лицом. Речь о Дале может идти в данном случае лишь как о редак­торе, но именно важные редакторские поправки, имевшие целью усугубить доводы в пользу обвинения евреев в ритуальных преступлениях, сделаны не рукою Даля»[13].

Как мы увидим далее, Гессен сказал не всю правду. Мне трудно судить, почему он поступил таким образом. Возможно, что у него попросту не было времени и возможности подробно ознакомиться с документами, о которых идет речь. Приходится допустить, к сожалению, и другое предположение: Гессен, писавший свою статью непосредственно после окончания дела Бейлиса, когда обсуждаемые нами вопросы были вполне злободневными, действи­тельно опасался, что «на определенные круги имя Даля произведет впечат­ление», вследствие чего намеренно маскировал и отчасти подтасовывал вы­воды, следующие из упоминаемых им документов[14].

Как бы то ни было, рукописи, которые видел Гессен, никуда не пропали. Документальные материалы, отражающие историю «Розыскания...», сохра­нились в архиве Канцелярии министра внутренних дел, где они составляют две единицы хранения[15]. Кроме того, некоторые дополнительные сведения касательно предыстории этого меморандума, а также хода так называемого Велижского дела можно почерпнуть из документов Департамента духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел за 1843 г.[16] Часть этих материалов публикуется в приложении к настоящей статье. На­конец, известное значение для прояснения обсуждаемых нами вопросов имеет еще одно дело из архива Канцелярии министра за 1845 г. (см. ниже).

Сведения, которые можно получить из этих источников, как мне кажется, представляют интерес и в контексте истории «русификации» кровавого на­вета, и применительно к истории евреев в Российской империи первой по­ловины XIX в. в целом. Однако прежде, чем переходить к подробному анализу соответствующих материалов, стоит, вероятно, коснуться непосред­ственного предмета нашей полемики с С. Е. Резником, а именно — причаст­ности Даля к составлению «Розыскания...».

Упомянутые дела № 2138 и 2139 содержат черновик и беловик этого ме­морандума, его корректурные листы, некоторые справочные материалы, а также переписку с разными лицами по поводу следственных дел и слухов «относительно убиения. христианских младенцев и употребления крови их». Хотя большая часть этих писем подписана Л.А. Перовским, мы находим среди них и корреспонденцию Даля (см. Приложение. № 1.13, 1.15). Я имею в виду именно переписку «с одним протоиереем», упомянутую Гессеном. Мне опять-таки сложно судить о причинах, по которым Гессен не назвал имени священ­ника, писавшего лексикографу о похищении ребенка; речь идет о человеке достаточно известном, в том числе и в связи с биографией Даля: это настоятель Петропавловского собора, профессор С.-Петербургской духовной академии и Царскосельского лицея, член Российской академии, а затем, соответственно, Императорской академии наук И.С. Кочетов (1789—1854), прославившийся, в частности, своим сочинением «О пагубных следствиях пристрастия к ино­странным языкам» (1840—1842)[17]. О Кочетове — как о «плуте и сплетнике», которого прочили на место законоучителя к будущему императору Александ­ру II, — упоминает Пушкин в своих дневниковых записях за февраль 1835 г.[18] Именно Кочетов в 1853 г. рецензировал составленный Далем сборник русских пословиц, счел последний «вредным» и «опасным» и резюмировал свой отзыв в соответствии со стилистикой разбираемого издания: последнее, по его утвер­ждению, содержало в себе «куль муки и щепоть мышьяку»[19]. В результате сборник не получил академического одобрения и был издан лишь спустя де­вять лет. Наконец, Кочетов был коллегой и соперником Даля на ниве лекси­кографии: он активно участвовал в составлении академических «Словаря церковно-славянского и русского языка», а также «Опыта областного вели­корусского словаря и общесравнительной грамматики»[20].

В нашем случае, однако, речь шла не об ученых изысканиях или интригах соборного протоиерея, но лишь о его свидетельских показаниях или, точнее, воспоминаниях. Пытаясь собрать сведения касательно циркулировавших в 1820-е гг. по Петербургу и Москве слухах о евреях, похищающих в банях детей, Л.А. Перовский официально обратился по этому поводу к петербург­скому генерал-губернатору Кавелину, а затем к московскому гражданскому губернатору Сенявину. Выяснилось, однако, что полицейского расследова­ния по поводу этих слухов не производилось и никаких документов о них в архивах не имеется (см. Приложение. № 1.3, 1.5, 1.9—1.12, 1.14). Вместе с тем, Перовскому и его сотрудникам каким-то образом стало известно, что подобными сведениями может располагать Кочетов. Письмо к нему имело, так сказать, «полуофициальный» характер — протоиерей не имел никакого отношения к светскому бюрократическому аппарату — и, вероятно, поэтому было подписано не Перовским, а Далем, который, впрочем, обращался к свя­щеннику от имени министра. Спустя три месяца Кочетов прислал Далю от­ветное письмо, где подробно пересказал довольно любопытную историю. К ней я вернусь ниже.

Итак, Даль интересовался слухами о евреях, крадущих христианских детей, вовсе не из любви к «народным поверьям и сказаниям». Весной и летом 1844 г. Особенная канцелярия министра внутренних дел вела систе­матический сбор материалов о еврейских ритуальных убийствах, и Даль не­посредственно участвовал в этой работе[21]. Мы встречаем имя лексикографа и в другом деле Особенной канцелярии, связанном с кровавым наветом[22]. В сентябре 1845 г. надворная советница Н.С. Порохова, проезжая через Мо­гилев, остановилась в квартире своего знакомого — профессора местной се­минарии Давыдовского (или Давидовского)[23]. На следующий день находив­шаяся при ней десятилетняя девочка Сигклита Мелешкова пропала из дома, а все попытки отыскать ее оказались безуспешными. При этом кто-то сказал, что незадолго до своего исчезновения Сигклита играла с жившими непода­леку еврейскими детьми. Родители последних заявили, что ничего не знают о судьбе девочки, однако Давыдовский и его сослуживец доктор Старцев были уверены в виновности евреев. Приехав в Петербург, Порохова подала Л.А. Перовскому записку об этом происшествии, а тот, в свою очередь, рас­порядился немедленно командировать в Могилев коллежского советника Гортынского[24] для секретного расследования обстоятельств дела. «Предмет посылки Вашей <...>, — писал Перовский Гортынскому, — должен оставаться тайной, между тем как видимым предлогом служить может поручение по обеспечению местного продовольствия»[25] (в Могилевской губернии в том году был неурожай и голод). По всей видимости, подготовкой миссии Гортынского тоже занимался Даль, поскольку в деле сохранилась копия его за­писки фон Полю: здесь он просит директора выдать Гортынскому «подо­рожную в разные губернии», «открытый лист, как для оказания содействия полициями, так и для взыскания обывательских лошадей» и, наконец, «про­гонные и другие деньги на путевые издержки»[26].

Очевидно, что столь пристальный интерес Особенной канцелярии к до­вольно заурядному случаю пропажи крепостной девочки был непосред­ственно связан с недавней работой над «Розысканием...». Ясно также, что Даль не мог не знать о миссии Гортынского, а из рапорта последнего прямо явствует, что целью расследования был сбор материалов о возможном риту­альном убийстве. Выяснилось, впрочем, что девочка попросту бежала от своих господ, поскольку не хотела ехать в Петербург и надеялась вернуться к отцу, жившему где-то под Черниговом. В ста верстах от Могилева ее аре­стовали за бродяжничество и поместили в Быховский уездный острог. Гортынский отыскал ее там и привез с собой в столицу, где вернул супругам Пороховым.

Пытаясь понять, что послужило поводом к распространению слуха о по­хищении малолетней Сигклиты евреями, посланец Перовского выяснил, что свою роль здесь сыграли не только Давыдовский и Старцев, но и местный архиерей[27]. В своей записке о ходе расследования Гортынский писал следующее: «Поверье, что жиды похищают христианских младенцев, есть общее в Запад­ных губерниях; но кроме того преосвященный Анатолий, Епископ Могилевский, узнав, что с квартиры профессора Давыдовского пропала девочка, при­звал его к себе, рассказал ему происшествие, случившееся в г. Луцке, в бытность там преосвященного, и утвердил Давыдовского в той мысли, что девочку похитили жиды; эту же мысль принял и доктор Старцев, читающий лекции в Семинарии»[28]. Вместе с тем, сама легенда о ритуальном убийстве в записке не оспаривается. «Вышеизложенные обстоятельства, — заключает Гортынский, — показывают, какую осторожность должно иметь при разыска­ниях по подобным делам. Только самые верные сведения, несомненно указы­вающие на действия жидов, должны служить основанием к распоряжению формального следствия. В противном случае, при неосновательности пред­варительных сведений, следствие будет торжеством для жидов — и поводом навсегда устранить попытки к обнаружению истины. Замечательно, что евреи, по влиянию доктора Старцева, розыскивали о девочке Сигклите и доставили верное сведение, что ее нет в Могилеве. Надо полагать, что евреи эти не сле­дуют фанатическому учению талмудистов»[29]. Хотя миссия Гортынского на­чалась лишь осенью 1845 г., очевидно, что она была своеобразным продолже­нием той работы, которую вели Перовский и Даль за год до этого.

А как обстоит дело с другим возможным автором или куратором «Розыскания... » — В.В. Скрипицыным и возглавлявшимся им в то время Де­партаментом духовных дел иностранных исповеданий? В архиве этого де­партамента действительно присутствует одно дело, которое может иметь отношение к подготовке «Розыскания...». В сентябре 1843 г. 2-е отделение департамента запросило у коллежского советника А.К. Бруна «секретные бумаги», «относящиеся к делу о наводимом на Евреев подозрении о упо­треблении в некоторых обрядах Христианской крови». Брун, как явствует из его сопроводительного письма (см. Приложение. № 2.1, 2.2), получил их «частным образом для хранения после кончины <...> М.Я. фон Фока» (1777— 1830), бывшего в конце 1820-х гг. управляющим III отделением и одним из членов так называемого «директорского комитета». Последний был создан в феврале 1825 г. в дополнение к министерскому Комитету для лучшего устрой­ства евреев», а также Варшавскому еврейскому комитету[30]. Помимо фон Фока, в «директорский комитет» входили директор канцелярии министра финансов Я.А. Дружинин (известный своими литературными трудами, а также находкой «Остромирова евангелия» среди имущества Екатерины II в 1805 г.), обер-прокурор Сената П.С. Кайсаров и директор департамента в Главном управлении духовных дел иностранных исповеданий Г.И. Карташевский. Комитет занимался разными делами и вопросами, связанными с жизнью российских евреев, однако одним из основных направлений его деятельности было составление рекрутского устава для евреев[31]. Этот доку­мент, который, по мнению А.Б. Миндлина, следует считать «наиболее ре­прессивным в истории евреев в России»[32], был подготовлен комитетом и утвержден императором летом 1827 г. Судя по рекрутскому уставу, принес­шему столько страданий еврейским детям-кантонистам, а также по некоторым другим инициативам «директорского комитета», члены последнего были до­вольно негативно настроены по отношению к еврейскому населению импе­рии. Кроме того, как мы увидим, в 1827 г. «директорский комитет» сыграл важную роль в истории Велижского дела.

Необходимо кратко напомнить основные обстоятельства этого процесса[33]. Он начался в апреле 1823 г. после того, как малолетний сын солдата Емельяна Иванова пропал без вести, а затем был найден в лесу мертвым. Подозрение пало на местных евреев, в частности — на семью купца Шмерки Берлина и жену ратмана Велижского магистрата Евзика Цетлина. Важную роль в под­держании и распространении этих слухов сыграли нищенка Марья Терентьева, а также двенадцатилетняя визионерка и гадалка из д. Сентюры Анна Еремеева. Впрочем, летом 1824 г. поветовый суд оправдал обвиняемых евреев; и это решение было утверждено витебским главным судом, а также гражданским губернатором.

Дело, однако, на этом не закончилось. Осенью 1825 г. та же Марья Терентьева подала императору Александру I, проезжавшему через Велиж по пути в Таганрог, прошение, где говорилось, что в 1823 г. ее сын был убит евреями. Жалоба была передана белорусскому генерал-губернатору князю Н.Н. Хо­ванскому, а тот, в свою очередь, поручил расследование состоявшему при нем надворному советнику Страхову. И Хованский, и Страхов верили в легенду о еврейских ритуальных убийствах; они упорно старались найти доказательства вины велижских евреев. К подозреваемым применялись физические пытки; производились все новые аресты. В начале 1827 г. на имя министра внутренних дел и императора поступили жалобы от родственников арестованных евреев. По всей видимости, Хованский, узнав об этих жалобах, решил, в свою очередь, сообщить о результатах своего расследования Николаю I.

Исследователи, писавшие об этом эпизоде Велижского процесса, упоми­нают лишь высочайшее повеление от 17 марта 1827 г. с требованием «дать без малейшего отлагательства законный ход» этому делу[34]. Теперь мы можем более ясно представить себе, как появилось это повеление. Более того, не ис­ключено, что именно отзыв «директорского комитета» отчасти повлиял на точку зрения Николая I касательно кровавого навета вообще и, косвенным образом, на появление «Розыскания.».

1 февраля 1827 г. статс-секретарь Н.Н. Муравьев направил министру внут­ренних дел В.С. Ланскому письмо, к которому прилагалась всеподданнейшая докладная записка Н.Н. Хованского «Об умерщвленном в городе Велиже солдатском сыне Федоре Емельянове», «Свидетельство, учиненное 4 мая 1823 года мертвому телу солдатского сына», а также «Извлечение из разных книг, доказывающее существование мученическаго Евреями умерщвления Христианских младенцев». В письме сообщалось, что император повелевает секретно и безотлагательно рассмотреть эти материалы в «Еврейском коми­тете» (имелся в виду «директорский комитет») и доложить ему о принятом решении[35]. Через три недели Муравьев переслал Ланскому еще одну доклад­ную записку Хованского, на которой Николай I собственноручно написал: «Передать в Еврейский Комитет»[36]. Кроме того, в комитет были переданы прошения от еврейских купцов, поданные на имя Ланского и самого импе­ратора по поводу Велижского процесса[37].

Дружинин, Кайсаров, фон Фок и Карташевский обсуждали поставленные перед ними вопросы 5 и 7 февраля, а также 5 марта. Вердикт их, однако, ока­зался довольно уклончивым и касался, главным образом, формальной сто­роны дела. Полагая, что «доказательства той и другой стороны не могут служить основанием судебных заключений ни к обвинению, ни к оправданию евреев»[38] и что «остается искать оснований заключения о Велижском деле по следам сего же дела»[39], члены комитета сочли, что в подобных делах необхо­димо следовать «Высочайшему повелению 1817 года, предписывающему ру­ководствоваться в оных не предположением преступления, но судебными уликами в оном». Кроме того, они предлагали, чтобы дела о ритуальных убийствах не только рассматривались местными судебными учреждениями, но и обязательно передавались в Сенат, а затем — на утверждение импера­тору. Аналогичная процедура предлагалась комитетом и для Велижского дела. При этом на просьбы удалить от расследования Страхова и создать в Петербурге новую следственную комиссию, включающую еврейских депу­татов, комитет предлагал ответить отказом. Разбор возможных злоупотреб­лений со стороны следователей, по мнению комитета, можно было провести во время слушаний в Сенате.

Мнение комитета сыграло важную роль в дальнейшем ходе Велижского дела. Николай I счел его «весьма основательным»[40] и, руководствуясь пред­ложениями Дружинина, Кайсарова, фон Фока и Карташевского, объявил 17 марта 1827 г. министрам юстиции и внутренних дел свое повеление о про­должении процесса. Как мы видим, однако, материалы секретных совещаний комитета не были использованы в сенатском расследовании Велижского дела. Документы эти, по-видимому, так и хранились у фон Фока, а после его смерти были переданы Бруну. Вполне вероятно, что запрос, направленный последнему в сентябре 1843 г., был как-то связан с начавшейся в марте 1844 г. работой над «Розысканием...». Однако ничто в этой переписке не указывает на активное участие Скрипицына: письмо к Бруну было подписано началь­ником 2-го отделения статским советником С.С. Мамантовым и столоначаль­ником титулярным советником Я.В. Боголюбовым, а соответствующие документы направлены непосредственно во 2-е отделение. Кроме того, не со­всем ясно, использовались ли хранившиеся у Бруна «бумаги, относящиеся до употребления евреями христианской крови», при подготовке «Розыска- ния...». Мы знаем, что Особенная канцелярия использовала в своей работе сенатскую записку о Велижском деле, дублировавшую и дополнявшую до­кументы Бруна[41]; вместе с тем, в «Розыскании...» нигде не упоминается о «директорском комитете» и его вердикте. Наконец, в деле Департамента духовных дел иностранных исповеданий нет никаких свидетельств о том, что в 1843 и 1844 гг. здесь велась какая-либо работа, связанная с подготовкой текста «Розыскания...». Между тем, в деле Особенной канцелярии предоста­точно документов, прямо говорящих об этой работе.

Итак, вполне очевидно, что Даль был непосредственно причастен к работе над «Розысканием...», тогда как никаких доказательств участия в ней Скрипицына мы не имеем. Однако остается открытым вопрос о непосредственном авторе или авторах этого меморандума. Как уже было сказано, в архиве Осо­бенной канцелярии сохранились корректурные листы «Розыскания...»[42], его беловая копия, переписанная канцеляристом[43], и, наконец, черновик[44]. По­следний, разумеется, представляет для нас особый интерес, поэтому на нем необходимо остановиться подробнее. Напомню, что Гессен, видевший этот текст, утверждал, что часть его написана рукой переписчика-канцеляриста, а «значительные поправки» принадлежат «другим лицам, но отнюдь не Далю». На самом деле рукопись написана двумя почерками: первая часть[45], по всей видимости, действительно была переписана канцеляристом («по­черк 1»), вторая[46] же написана человеком, не занимавшимся профессиональ­ной перепиской служебных бумаг. Этим же почерком («почерк 2») сделаны многочисленные вставки и поправки в первой части рукописи (в частности, на л. 78—80 об., 82 об., 90 об., 91, 103, 120, 129, 130 об.).

Гессен ошибался, утверждая, что вставки и поправки в черновике «Розыскания... » принадлежат разным лицам. В действительности все они сделаны почерком 2 (и в первой, и во второй части). Кроме того, вряд ли можно утвер­ждать, что эти поправки существенно отличаются в стилистическом отноше­нии от основного текста; их задачей, как мне кажется, было не «усугубление доводов в пользу обвинения евреев в ритуальных преступлениях», а детали­зация и дополнение уже высказанных соображений. При этом иногда исправ­ления подразумевают удаление уже написанных фрагментов. Так, первая часть черновика заканчивается изложением «дела об отрезании евреями языка у крестьянина Казана». Затем почерком 2 приписаны два абзаца с ком­ментариями к этому делу, призванными доказать, что оправдание обвиняе­мых не было обосновано[47], Впоследствии, однако, второй абзац был вычеркнут, и сделал это, по всей видимости, сам автор этих двух абзацев.

Важно иметь в виду, что смена почерка 1 почерком 2 в черновике «Розыскания... » не сопровождается стилистическими изменениями и не связана с переходом от одной структурной части меморандума к другой. Речь идет о конце раздела, озаглавленного «Бывшие случаи злодейского изуверст­ва евреев», где, как уже было сказано, излагается «дело крестьянина Ка­зана» (№ 131), а также «Дамасское дело» 1840 г. (№ 132). Все это позволяет предположить, что текст «Розыскания... » принадлежал одному человеку, а именно — носителю почерка 2. По всей видимости, сначала этот человек на­писал не дошедший до нас черновик первой части меморандума. Этот черно­вик был переписан канцеляристом. Затем уже сам автор дописал вторую часть текста, а после этого сделал и в первой, и во второй частях некоторые исправления и дополнения. Наконец, с этого черновика была сделана беловая копия «Розыскания...», которой пользовался наборщик при подготовке пе­чатного текста.

Я не знаю, из чего исходил Гессен, утверждая, что почерк 2 не может при­надлежать Далю, однако такой категоричный вывод вряд ли можно считать обоснованным. Мне удалось ознакомиться с некоторыми образцами почерка Даля, относящимися к разным периодам его жизни[48]. Эти образцы демон­стрируют известную вариативность в стиле письма, а также написании от­дельных букв и цифр. В целом, однако, я полагаю, что почерк Даля очень похож на почерк 2 черновика «Розыскания...». Вместе с тем, не будучи спе­циалистом-графологом, я не рискую делать окончательный вывод о принад­лежности почерка 2 Далю. Думаю, что профессиональная графологическая экспертиза позволит точно установить, писал ли сам Даль текст «Розыскания...». Это, впрочем, кажется мне более чем вероятным.

Подведем итоги. Хотя Велижское дело и закончилось оправданием под­судимых, император Николай I и часть бюрократической элиты Российской империи продолжали подозревать, что в еврейской среде существует некая изуверская секта, занимающаяся ритуальными убийствами христиан. Идея эта, надо сказать, принадлежала не только императору, ее разделяли многие чиновники. Так, сенаторы 2-го отделения 5-го департамента, рассматривав­шие в 1831 г. материалы Велижского дела, также толковали о «жидовской секте, которая по ложному законоучению убеждается добывать христиан­скую кровь для исполнения проистекающих от злобы и суеверия правил»[49]. Такая позиция вполне соответствовала формировавшемуся в первой по­ловине XIX в. антисектантскому дискурсу имперской бюрократии. Одним из конкретных примеров, использовавшихся для конструирования образа «изуверского сектантского убийства» в 1830-е гг., была история, которая случилась в 1827 г. в Саратовской губернии. Здесь, в с. Копены, погибли 36 последователей Спасова согласия, одержимых эсхатологическими стра­хами и ожиданиями: сначала крестьяне убили своих жен и детей, а затем стали убивать друг друга[50].

Трудно сказать, кто именно был инициатором «Розыскания...», вполне возможно, что меморандум действительно был написан по высочайшему повелению. Как бы то ни было, его автор, которым, скорее всего, был В.И. Даль, следовал в своих рассуждениях не только мнению императора, но и распространенным в среде тогдашней российской бюрократии анти­сектантским идеям.

С.Е. Резник ошибается, полагая, что работа над «Розысканием...» началась сразу же по окончании Велижского процесса. В действительности подготовка меморандума началась либо в сентябре 1843 г., когда Мамантов отправил Бруну письмо с просьбой прислать секретные бумаги «директорского коми­тета», либо в марте 1844 г., когда Перовский запросил у Карниолина-Пин- ского сенатские записки, связанные с кровавым наветом, в частности мате­риалы по Велижскому делу. Хотя обо всех источниках «Розыскания...» можно будет судить только после специального текстологического анализа, пред­ставляется очевидным, что в основу текста, помимо материалов Велижского процесса и различных приложений к ним, легли «дело о еврее Сабуне, обви­няемом в умерщвлении 12тилетней крестьянской дочери» (Минская губер­ния, 1833 г.), «дело об отрезании евреями языка у Крестьянина Казана» (Во­лынская губерния, 1833 г.), рукописное «извлечение из разных книг, доказывающее существование мученического Евреями умерщвления Хри­стианских младенцев», а также несколько других конспектов и выписок, ко­торые в рассматриваемом деле Особенной канцелярии отсутствуют. При­мечательно, что наряду с беловой рукописью и корректурой «Розыскания...» в первой части дела присутствует известная книга Ицхака Бер Левинзона «Эфес дамим» (1837)[51], опровергающая кровавый навет. Трудно сказать, впрочем, использовалась ли она при подготовке «Розыскания...». Не исклю­чено даже, что она могла попасть в дело позднее, поскольку кто-то вложил туда же статью В.Г. Короленко «К вопросу о ритуальных убийствах» (1911) и даже работу Гессена «Из текущей литературы. Писал ли В.И. Даль о кро­вавом навете?» (1914).

Вместе с тем, как уже было сказано, Перовский, Даль и Головнин пытались собрать сведения о якобы происходивших в столицах похищениях детей, од­нако потерпели неудачу: никаких полицейских дел по этому поводу в архивах не оказалось. Единственное свидетельство, которое удалось получить от Кочетова, не попало в текст «Розыскания...». Произошло это, по-видимому, из-за того, что протоиерей ответил на письмо Даля с трехмесячным опозда­нием — 8 сентября 1844 г., когда «Розыскание...», вероятно, уже было набрано или даже напечатано в типографии Министерства внутренних дел. В любом случае история, рассказанная Кочетовым, не заслуживала особенного вни­мания Перовского и Даля, поскольку просто передавала довольно смутные слухи. Для нас, однако, она интересна и в качестве источника по истории евреев Петербурга, и как образец городского фольклора 1820-х гг. Вполне возможно, кстати, что московские и петербургские слухи о евреях, крадущих детей из бань, не имели непосредственного отношения к кровавому навету. Здесь мог сказаться устойчивый параллелизм между евреями и цыганами, который был, по-видимому, характерен для массовой культуры того времени: недаром сам Даль дважды опубликовал отчасти вымышленные, отчасти ре­ально существовавшие «народные анекдоты» о евреях и цыганах. Хотя цыган довольно часто подозревали в краже детей, однако о «цыганском ритуальном убийстве» речи обычно не шло — цель таких похищений могла варьироваться либо вообще не эксплицироваться в соответствующих слухах. Не исключено, что так же обстояло дело и с историей, которую протоиерей Иоаким Кочетов услышал около 1820 г. в Обуховской бане.

Как бы то ни было, очевидно, что никаких новых «полевых материалов» составителям «Розыскания...» собрать не удалось. В основу меморандума легли уже существующие следственные дела, а также приложенные к ним конспекты и выписки, причем одним из главных источников здесь послу­жили материалы Велижского процесса. При этом вполне очевидно, что со­ставители «Розыскания... » не обладали подробными знаниями об истории и религиозных практиках европейских евреев. В своей статье «Запятнанный Даль» С.Е. Резник указывает, что в «Исследовании о скопческой ереси» упо­минается лжемессия XVII в. Саббатай Цви (Шабтай-Цеви), и задается во­просом, почему саббатианство не упоминается в «Розыскании...», где речь идет о «франкистских диспутах», происходивших в середине XVIII в. между сторонниками Яакова Франка — «наследника» Саббатая Цви — и ортодок­сальными «талмудистами». Дескать, если бы Даль писал «Розыскание...», то «он это бы знал». Даль, проведший детство в черте оседлости и участвовав­ший в польском походе 1831 г., был осведомлен, судя по «Сказке про жида вороватого.», что такое шабашковый свет, коширное и трефное, заповедные цыцли, а также цыцес куелей и лапшердаков. Однако я не понимаю, почему он непременно должен был знать, что фигурирующие в доступных ему выписках и переводах из польских книг «антиталмудисты» и «сяпвсциэциухи» имеют какое-то отношение к Саббатаю Цви. Разве об этом рассказывали в Морском корпусе, на медицинском факультете Дерптского университета или в степях под Оренбургом?[52] Полагаю, что С.Е. Резник вообще сильно преувеличивает объем знаний, которыми обладал Даль.

Все это возвращает нас к вопросу о том, почему причастность либо не­причастность Даля к составлению «Розыскания... » так беспокоит людей, пи­шущих об истории этого меморандума. Примечательно, что проблема волнует не только вполне благонамеренных ученых и журналистов, но и маргина­лов — радикальных антисемитов, которые, в свою очередь, не менее упорно настаивают на авторстве Даля. Так, некий автор из Санкт-Петербурга, из­вестный как Анатолий Глазунов или Блокадник, — человек, вероятно, пси­хически не вполне здоровый, — считает дискуссии об авторстве «Розыскания... » «преступлением жидофашистов» против «очень крупной и знаменитой личности» Даля[53]. Хочу еще раз подчеркнуть, что авторство «Розыскания...» никак не меняет содержательной стороны этого текста, представляющего со­бой, как мы теперь можем судить, компиляцию даже не отдельных антисе­митских изданий и следственных дел, а выписок из них, сделанных в разное время. Напомню при этом, что уровень культурно-исторической и рели­гиозно-этнографической компетентности «знаменитого лексикографа» пред­ставляется мне довольно низким. То, что Даль был составителем «Толкового словаря» и обширного паремиологического сборника, одним из основателей Географического общества, приятелем А.С. Пушкина и т.д., еще не делает его всеведущим и беспристрастным.

Думаю, что столь упорная «борьба за Даля» обусловлена, главным обра­зом, квазирелигиозным стремлением видеть в «писателях-классиках» вообще и в составителе «Толкового словаря» в частности непререкаемый и непогре­шимый моральный и научный авторитет. Эта тенденция к своего рода «секулярной канонизации» поэтов и прозаиков отчетливо прослеживается в русской культуре и XIX, и XX вв. Хотя о ней уже писали и зарубежные, и отечественные ученые, полагаю, что она заслуживает более углубленных ис­следований. В нашем случае, впрочем, важно лишь то, что порой она стано­вится причиной весьма многословных, но мало осмысленных споров.

С.Е. Резник зря думает, что я «очень сердит на Владимира Ивановича». Эмоциональное отношение к прошлому, с моей точки зрения, плохо совме­стимо с принципами академического исследования. Если, однако, рассуждать в терминах С.Е. Резника, мне не очень понятно, чем авторство «Розыскания... » как-то особенно «чернит» Даля. Мы помним, что это — скорее анти­сектантская, чем антисемитская книга. С.Е. Резник признает, что Даль написал другую антисектантскую книгу — «Исследование о скопческой ереси». На мой взгляд, последняя уже в достаточной степени «пятнает» ее автора, поскольку в ней, например, предлагается подвергнуть всех последо­вателей скопчества то ли бессрочным каторжным работам, то ли поголовному уничтожению: «Налагая сами на себя печать отвержения, неизгладимый при­знак, по коему они всегда и везде легко могут быть узнаны, скопцы не могут скрываться, обманывая правительство и выдавая себя за православных, как делают это многие другие раскольники; следовательно, эта чудовищная ересь может быть уничтожена. Но для этого необходимо самое строгое, точное, еди­нодушное и добросовестное исследование и немедленное исполнение, пред­принятое единовременно по всему государству. Отечество наше лишилось бы чрез то осьми или десяти тысяч не только бесполезных, но и крайне вред­ных членов, и тем дело было бы кончено: затем оставалось бы только на­блюдать, чтобы безобразное лжеучение не возобновлялось, чего не трудно достигнуть, удаляя немедленно каждого, впавшего вновь в это изуверство, из среды незараженного общества»[54]. Или С. Е. Резник полагает, что отправить на каторгу десять тысяч скопцов позволительно, а обвинять хасидов в риту­альных убийствах — нет? Напомню, кстати, что жертвами легенды о риту­альном убийстве в России становились не только евреи, но и старообрядцы, последователи христовщины, удмурты, пятидесятники. Собственно говоря, последний судебный процесс по делу о ритуальном убийстве в России не имел никакого отношения к евреям. Я имею в виду суд над лидером пятиде­сятников Иваном Федотовым (1961)[55], обвиненным в «подстрекательстве к ритуальному убийству» и осужденным на десять лет лагерей. Хотя речь идет о хрущевской атеистической кампании, мне представляется, что она унасле­довала многие черты антисектантского дискурса XIX в., а в его сложении, в свою очередь, немаловажную роль сыграло «Исследование о скопческой ереси», написанное Далем и переработанное Надеждиным. Впрочем, это тема для отдельного разговора. Любопытно, однако, что кровавый навет пресле­довал русских религиозных диссидентов и за пределами России. Так, в 1985 г. молокане-прыгуны из городка Норуолк близ Лос-Анджелеса были аресто­ваны по подозрению в ритуальных жертвоприношениях людей и животных. Кости, найденные во дворе молитвенного дома молоканской общины, сочли доказательством якобы совершавшихся там кровавых обрядов. При этом одним из аргументов обвинителей была ошибочная этимология слова «мо­локане»: по мнению местной активистки Вики Майерс, название этого дви­жения происходило от имени божества Молоха. Хотя после исследования костей криминалистами и палеонтологами обвинения с норуолкских моло­кан были сняты, вся эта история наделала много шума в Лос-Анджелесе и его окрестностях[56]. Вообще говоря, я думаю, что исследователю кровавого навета вряд ли стоит ограничиваться историей антисемитизма: эта проблема значительно шире, она включает в себя много трагических случаев, не имею­щих никакого отношения к преследованиям евреев.

Хотя исследованные выше материалы позволяют более ясно представить себе, как, кем и когда готовилось «Розыскание...», в его истории остается много неясного. Не совсем понятно, какой именно была реакция императора и других возможных читателей на текст этого меморандума. Вероятно, по­следнему, что называется, «не дали хода»; по крайней мере, «Розыскание... » осталось неизвестным «еврейской специальной комиссии», которая была создана в связи с Саратовским делом 1853—1860 гг. и в которую входил Д.А. Хвольсон (его «отзыв» по этому делу впоследствии лег в основу книги «О некоторых средневековых обвинениях против евреев»)[57]. Трудно сказать, как именно появилась перепечатка «Розыскания... » в «Гражданине» (1878), однако, вопреки С.Е. Резнику, вполне очевидно, что она основана не на ори­гинальной беловой рукописи меморандума, озаглавленной «Розыскание о мученическом убиении Евреями христианских младенцев и о употреблении их крови», а на печатном экземпляре либо, что мне кажется более вероятным, на позднейшей рукописной копии последнего, где заглавие было изменено, а авторство приписано Скрипицыну. Думаю, впрочем, что более продолжи­тельные архивные исследования позволят хотя бы частично ответить на эти вопросы и вообще более отчетливо понять, какую роль в эволюции и рас­пространении легенды о еврейском ритуальном убийстве играли различные представители российской бюрократической элиты 1840—1870-х гг.

 

ПРИЛОЖЕНИЕ. ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ, СВЯЗАННЫЕ С ПОДГОТОВКОЙ «РОЗЫСКАНИЯ О УБИЕНИИ ЕВРЕЯМИ ХРИСТИАНСКИХ МЛАДЕНЦЕВ И УПОТРЕБЛЕНИИ КРОВИ ИХ»[58]

 

1. РГИА. Ф. 1282. Канцелярия министра внутренних дел. Оп. 2. Ед. хр. 2139.

1.1. Копия отношения министра внутренних дел Л.А. Перовского обер-прокурору 1 отделения 5 департамента Сената М.М. Карниолину-Пинскому от 4 марта 1844 г. (Л. 50—50 об.)

Милостивый государь Матвей Михайлович!

Встретив по делам вверенного мне министерства надобность, в соображении возникавшего в различное время обвинения Евреев, относительно убиения ими христианских младенцев и употребления крови их, — и зная при том, что в Пра­вительствующем сенате производилось несколько таких дел; — я обращаюсь к Вашему Превосходительству с покорнейшею просьбою, сообщить мне печатные по делам сим сенатские записки и, между прочим, также записку о велижских евреях, со всеми приложениями к ней, по делу, производившемуся в Правитель­ствующем сенате, если не ошибаюсь, в 1832 году.

С истинным почтением и совершенною преданностию имею честь быть,

Вашего Превосходительства

[подписал:] покорнейшим слугою Л. Перовский

верно: Секретарь Головнин

 

1.2.  Отношение обер-прокурора 1 отделения 5 департамента Сената М.М. Кар- ниолина-Пинского министру внутренних дел Л.А. Перовскому от 8 марта 1844 г. (Л. 51)

Милостивый государь Лев Алексеевич!

Вследствие почтеннейшего отношения Вашего Высокопревосходительства за № 68, препровождая при сем к Вам, милостивый государь, две печатные записки по делам, бывшим в рассмотрении Общего собрания 4-го, 5-го и Межевого де­партаментов Правительствующего сената: 1-е, о еврее Сабуне, обвиняемом в умерщвлении 12-тилетней крестьянской дочери, и 2-е, о велижских евреях, обви­няемых в умерщвлении христианских детей, — я покорнейше прошу Ваше Высо­копревосходительство о возвращении, по миновании надобности, тех записок ко мне, по тому уважению, что они взяты из дел, находящихся в Сенатском архиве.

С истинным высокопочитанием и совершенною преданностию имею честь быть, милостивый государь, Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою Матвей Карниолин-Пинский

 

1.3.  Копия отношения министра внутренних дел Л.А. Перовского санкт-петер­бургскому военному генерал-губернатору А.А. Кавелину от 19 марта 1844 г. (Л. 52—52 об.)

По дошедшим до меня сведениям, в С.-Петербурге были два случая безвестной пропажи детей из бань и именно между 1819 и 1824 годом, во время существова­ния на Сенной площади еврейской синагоги. По делам этим произведено было полициею исследование, и на основании подозрения, падавшего будто бы на евреев, составлявших значительную часть населения домов на Сенной, обысканы были их жилища. По встретившейся мне ныне настоятельной надобности иметь самое подробное сведение об этих случаях, я обращаюсь к Вашему Высокопре­восходительству с покорнейшей просьбою сделать распоряжения об отыскании в возможно скором времени производившихся по ним в полиции подлинных дел и препроводить их ко мне.

Министр внутренних дел Перовский Верно: Секретарь Головнин

 

1.4.  Копия отношения министра внутренних дел Л.А. Перовского заместителю обер-прокурора 1 отделения 5 департамента Сената В.М. Быкову от 17 апреля 1844 г. (Л. 53)

Милостивый государь Василий Михайлович!

Встретив по делам вверенного мне министерства надобность в соображении производившегося в Правительствующем сенате и решенного 27 сентября 1837 го­да, дела об отрезании евреями языка у крестьянина Казана, обращаюсь к Вашему Превосходительству с покорнейшею просьбою, сообщить мне печатную по этому делу записку и копию с окончательного решения.

Имею честь быть с совершенным почтением и преданностию Вашего Превосходительства /подписано/ покорнейший слуга Л. Перовский верно: Секретарь Головнин

 

1.5.  Отпуск письма министра внутренних дел Л.А. Перовского московскому граж­данскому губернатору И.Г. Сенявину от 20 апреля 1844 г. (Л. 54—54 об.)

Секретно

Милостивый государь Иван Григорьевич[59]!

До сведения моего дошло, будто около 1826 года в Москве был случай похи­щения евреями христианского младенца; происшествие это случилось, как гово­рят, на Пречистенке в банях, и евреи уличены и наказаны. Желая для некоторых соображений иметь сведение по сему делу, я покорнейше прошу Ваше Превос­ходительство узнать частным образом, основательны ли дошедшие об этом до меня слухи, дабы я мог в таком случае истребовать откуда следует официальные по сему сведения.

С совершенным почтением и преданностию имею честь быть, Вашего Превосходительства, /подписано/ покорнейшим слугою Л. Перовский верно: Секретарь Головнин

 

1.6.  Отношение заместителя обер-прокурора 1 отделения 5 департамента Сената В.М. Быкова министру внутренних дел Л.А. Перовскому от 27 апреля 1844 г. (Л. 55)

Милостивый государь Лев Алексеевич!

Вследствие почтеннейшего отношения Вашего Высокопревосходительства от 17 апреля сего года за № 102, честь имею препроводить при сем подлинное сенат­ское производство 1837-го по делу об отрезании евреями языка у крестьянина

Прокопа Казана, покорнейше прося Вас, милостивый государь, по миновании на­добности, приказать оное ко мне возвратить. К сему долгом считаю присовоку­пить, что по этому делу не было печатано записок, так как оно не доходило до рассмотрения Общего собрания Правительствующего сената, а было вносимо в Государственный совет по особому Высочайшему повелению.

С истинным высокопочитанием и совершенною преданностию имею честь быть, милостивый государь, Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугою Василий Быков

 

1.7. Копия отношения министра внутренних дел Л.А. Перовского заместителю обер- прокурора 1 отделения 5 департамента Сената В.М. Быкову от 3 мая 1844 г. (Л. 56)

Милостивый государь Василий Михайлович!

По миновании во вверенном мне министерстве надобности в присланном Вашим Превосходительством при отношении от 27 апреля, № 542, подлинном сенатском производстве 1837 года по делу об отрезании евреями языка у кресть­янина Казана, имею честь при сем оное Вам, милостивый государь, возвратить.

Имею честь быть с совершенным почтением и преданностию Вашего Превосходительства [подписал:] Покорнейшим слугою Л. Перовский верно: Секретарь Головнин

 

1.8. Копия отношения министра внутренних дел Л.А. Перовского обер-прокурору 1 отделения 5 департамента Сената М.М. Карниолину-Пинскому от 14 мая 1844 г. (Л. 57)

Милостивый государь Матвей Михайлович!

По миновании во вверенном мне министерстве надобности в присланных Вашим Превосходительством при отношении от 8-го прошлого марта за № 143, двух печатных записках по делам: 1-й, о еврее Сабуне, обвиняемом в умерщвле­нии 12-тилетней крестьянской дочери, и 2-й, о велижских евреях, обвиняемых в умерщвлении христианских детей, я имею честь при сем оные Вам, милостивый государь, возвратить.

Имею честь быть с совершенным почтением и преданностию Вашего Прев[осходительств]а подп[исал] покорнейшим слугою Л. Перовский Верно: Головнин

 

1.9.  Копия отношения министра внутренних дел Л.А. Перовского санкт-петер­бургскому военному генерал-губернатору А.А. Кавелину от 15 мая 1844 г. (Л. 58)

Г. с[анкт-]п[етер]бургскому военному генерал-губернатору В отношении от 19-го минувшего Марта, № 83 я обращался к В[аше]му В[ы- соко]пр[евосходительст]ву с покорнейшею просьбой сделать распоряжение об отыскании в возможно скором времени производившихся в е[анкт-]петербург- ской полиции подлинных дел о двух случаях пропажи детей из бань. По настоя­тельной надобности в сведениях об этих происшествиях, я вновь имею честь покорнейше просить Вас, м[илостивый] г[осударь], приказать ускорить отыска­ние означенных дел и затем препроводить их ко мне. Министр в[нутренних] д[ел] [подписал:] Перовский Верно: Секретарь Головнин

 

1.10.    Черновик письма министра внутренних дел Л.А. Перовского московскому гражданскому губернатору И.Г. Сенявину от 16 мая 1844 г. (Л. 59)

М[илостивый] Г[осударь] Иван Григорьевич,

В письме моем от 20 апреля, № 108, я обращался к В[аше]му Пр[евосходи- тельст]ву с просьбой узнать частным образом, справедливы ли дошедшие до меня слухи о бывшем будто в Москве случае похищения евреями христианского мла­денца. Желая[60] иметь сведения об этом деле в непродолжительном времени, я по­корнейше прошу Вас, м[илостивый] г[осударь], собрать оные [до отъезда Вашего из Москвы] и [тогда же][61] меня уведомить.

С совершенным] почт[ением] и пред[анностию] имею честь быть В[аше]го Пр [евосходительст] ва

[подписано] покорнейшим слугою Л. Перовский

верно: Секретарь Головнин

 

1.11.  Отношение Санкт-Петербургского военного генерал-губернатора А.А. Каве- лина министру внутренних дел Л.А. Перовскому от 20 мая 1844 г. (Л. 60—60 об.)

Секретно

Господину министру внутренних дел

Ваше Высокопревосходительство от 19-го прошедшего марта изволили отно­ситься ко мне об учинении распоряжения к отысканию производившихся в по­лиции подлинных дел о безвестной пропаже в здешней столице детей из бань, между 1819 и 1824 годом, во время существования на Сенной площади еврейской синагоги.

Исполнение сего я возлагал на с[анкт-]петербургского обер-полицмейстера, который ныне донес мне, что по приказанию его делаемы были тщательнейшие справки в полицейском архиве, но по описям оного дел по вышеупомянутому предмету не оказалось, и сведений об них никаких не имеется.

Считаю долгом о сем Ваше Высокопревосходительство уведомить.

С[анкт-]петербургский военный генерал-губернатор, генерал-адъютант Кавелин

 

1.12.   Письмо Московского гражданского губернатора И.Г. Сенявина министру внутренних дел Л.А. Перовскому от 7 мая 1844 г. (Л. 61—61 об.)

Секретно

Милостивый государь Лев Александрович!

Ваше Высокопревосходительство, от 20 апреля за № 108, поручили мне удо­стовериться частным образом в справедливости дошедшего до Вас сведения, будто бы около 1826 года в Москве был случай похищения евреями христиан­ского младенца.

Во исполнение сего имею честь донести, что по всем собранным мною секретно достоверным сведениям, означенного случая ни прежде, ни после 1826 года в Москве не было, кроме того, что в минувшем 1843 году, при переходе в христи­анскую веру по добровольному желанию Могилевской губернии мстиславского мещанина еврея Пейсаха Баскина, 12-тилетний сын его Аарон, также пожелав­ший присоединиться к христианству, неизвестно куда из квартиры скрылся. По­дозрение в похищении его, Баскин изъявил, между прочим, на солдата пожарной команды из евреев Горина и на евреев Могилевской губернии, живших в Москве по промыслам на Глебовском подворье. Почему мною сообщено было о розыска- нии означенного мальчика как московскому обер-полициймейстеру, так и моги- левскому гражданскому губернатору. От сего последнего получен 23 минувшего апреля отзыв, что мальчика того в Могилевской губернии не оказалось, затем, по неполучению уведомления от московского обер-полициймейстера, я вновь от­несся к нему о доставлении сведений о последствиях розыскания.

С совершенным почтением и преданностию имею честь быть

Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугой.

И. Сенявин

 

1.13. Копия письма В.И. Даля прот. И.С. Кочетову от30мая 1844 года (Л. 62—62 об.)

Милостивый государь Иоаким Семенович!

До сведения г. министра внутренних дел дошло, что Вашему Высокопреподо­бию небезызвестны два случая пропажи христианских детей из бань, бывшие, как говорят, в С[анкт]-Петербурге во время существования на Сенной площади еврейской синагоги и по коим народ обвинял тогда евреев.

Г. министр желал бы, для некоторых соображений, иметь возможно подробное сведение об этих происшествиях, о коих не отыскано никаких документов в ар­хивах здешней полиции, а потому, вследствие поручения Его Высокопревосхо­дительства и с предварительного согласия Вашего, я имею честь обратиться к Вам, милостивый государь, с покорнейшею просьбой благоволить сообщить мне для доклада г. министру все, что Вашему Высокопреподобию о них известно.

Примите, милостивый государь, уверение в отличном почтении и преданности, с коим имею честь быть Вашего Высокопреподобия

[подписал:] покорнейший слуга В. Даль

 

1.14.   Письмо московского гражданского губернатора И.Г. Сенявина министру внутренних дел Л.А. Перовскому от 31 мая 1844 г. (Л. 63—63 об.)

Милостивый государь Лев Александрович!

Во исполнение предписания Вашего Высокопревосходительства, от 16 мая за № 137, честь имею донести, что относительно бывшего будто бы в Москве около 1826 года похищения евреями христианского младенца, представлены мною Вам сведения в донесении моем от 18 сего мая за № 20. Сведения сии основаны как на частном разыскании, так и на справках по всем архивам московских судебных мест, а равно и управы благочиния, где с 1824 года по настоящее время никакого производства о похищении евреями христианского младенца не оказалось. Сверх того были расспрашиваемы об этом некоторые из полицейских, служивших в Пре­чистенской части, но и они отозвались, что о таком происшествии не слыхали.

С совершенным почтением и преданностию имею честь быть

Вашего Высокопревосходительства покорнейшим слугой.

И. Сенявин

 

1.15. Письмо протоиерея И. С. Кочетова В.И. Далю от 8 сентября 1844 г. (Л. 160— 161).

Ваше Высокородие, милостивый государь Владимир Иванович!

В почтеннейшем письме своем от 30 числа минувшего мая Ваше Высокородие изволили написать ко мне, что до сведения Его Высокопревосходительства г. министра внутренних дел дошло, что мне небезызвестны два случая пропажи христианских детей из бань, бывшие, как говорят, в С. Петербурге во время су­ществования на Сенной площади еврейской синагоги, по коим народ обвинял тогда евреев. Г. министр желал бы, для некоторых соображений, иметь возможно подробное сведение об этих происшествиях, о коих не отыскано никаких доку­ментов в архивах здешней полиции; а потому, вследствие поручения Его Высо­копревосходительства, требуете, чтобы я сообщил Вам, для доклада г. министру все, что мне о них известно.

На это имею честь известить Вашему Высокородию, что никаких подробно­стей о сказанных происшествиях я не знаю, а только помню, что около 1820 года, по месту жительства моего на Сенной, однажды бывши в Обуховской бане, слы­шал я разговор бывших там неизвестных мне людей, что сей час в женской бане была большая суматоха; у одной женщины украли ребенка, которого она, [вы­мывши?], вынесла в передбанник и посадив на лавку попросила одевавшуюся подле нее женщину посматривать за ним, пока сама она, [окатит?] в бане, но, вы- шедши из бани, она не нашла в передбаннике ни своего ребенка, ни той женщины, которой она поручила посмотреть за ним. На расспросы матери о своем ребенке другие женщины говорили, что на той лавке, на которой она [слово нрзб.] своего ребенка, одевались две жидовки, которые сей час вышли из бани. Мать, поспешно одевшись, выбежала из бани; но ни жидовок, ни ребенка своего не нашла.

Этот же разговор слышал я в передбаннике, когда там одевался. Об этом же толковали женщины, которые шли позади меня из бани. Слух об этом долго но­сился по Сенной. Года чрез два опять пронеслась молва о пропаже ребенка на Сенной. Было ли это новое событие, или старый слух почему-нибудь возобно­вился в молве народной, — того утвердительно сказать не могу. Жиды тогда жили на Сенной и имели синагогу против Церкви.

Примите, милостивый Государь, уверение в искреннем почтении и преданно­сти, с каковыми имею часть быть Вашего Высокородия покорный слуга

Протоиерей Иоаким Кочетов

 

2. РГИА. Ф. 821. Департамент духовных дел иностранных исповеданий Мини­стерства внутренних дел. Оп. 8. Ед. хр. 296.

2.1.   Черновик письма начальника 2 отделения Департамента духовных дел ино­странных исповеданий С.С. Мамантова А.К. Бруну от 13 сентября 1843 г. (Л. 3)

Господину коллежскому советнику кавалеру Александру Карловичу Бруну

По встретившейся надобности, второе отделение Департамента духовных дел иностранных исповеданий покорнейше просит Вас, милостивый государь, доста­вить в оное находящиеся у Вас бумаги, относящиеся к делу о наводимом на евреев подозрении о употреблении в некоторых обрядах христианской крови.

Подписал: Начальник отделения Мамантов

Скрепил: Столоначальник Боголюбов

Верно: Помощник столоначальника В. Страннолюбский

 

2.2.  Письмо А.К. Бруна во 2 отделение Департамента духовных дел иностранных исповеданий от 19 сентября 1843 г. (Л. 4)

Во 2 отделение Департамента духовных дел иностранных исповеданий

Вследствие требования оного отделения от 13 сентября № 894 о доставлении бумаг, относящихся к делу о наводимом на Евреев подозрении в употреблении христианской крови по их учению, честь имею препроводить в том же порядке, в каком получил, секретные, переданные мне частным образом для хранения после кончины действительного статского советника М.Я. фон Фока, бумаги, имевшие связь с следственным делом велижских евреев, подозреваемых в убийстве мало­летнего солдатского сына.

О получении сих бумаг покорнейше прошу почтить меня уведомлением. Коллежский советник Александр Брун

 

2.3. Письмо статс-секретаря Н.Н. Муравьева министру внутренних дел В. С. Лан­скому от 1 февраля 1827 г. (Л. 7—7 об.)

Милостивый государь Василий Сергеевич!

По Высочайшему Государя Императора повелению, имею честь препроводить при сем к вашему высокопревосходительству: 1-е, всеподданнейшую докладную записку генерал-губернатора князя Хованского, об умерщвленном в городе Ве- лиже солдатском сыне Федоре Емельянове; 2-е, записку, в которой изложено сви­детельство, учиненное мертвому телу сего солдатского сына; и 3-е, записку, содержащую извлечение из разных книг, доказывающее существование мучени­ческого евреями умерщвления христианских младенцев, с находящимися при оной приложениями, в ней упоминаемыми.

Его Величеству угодно, дабы дело сие было секретно[62] рассмотрено, без отла­гательства, в Еврейском комитете и чтоб заключение его по сему предмету было представлено Его Величеству.

Имею честь быть с совершенным почтением Вашего Высокопревосходитель­ства покорнейший слуга Николай Муравьев

 

2.4. Письмо статс -секретаря Н.Н. Муравьева министру внутренних дел В. С. Лан - скому от 22 февраля 1827 г. (Л. 109)

Милостивый государь Василий Сергеевич!

По Высочайшему Государя Императора повелению, имею честь препроводить при сем к Вашему высокопревосходительству дополнительную всеподданнейшую докладную записку генерал-губернатора князя Хованского, от 21-го сего февраля, о умерщвлении в Велиже евреями солдатского сына Емельянова, для передачи оной в Еврейский комитет к совокупному рассмотрению с делом по сему предмету. Имею честь быть с совершенным почтением Вашего Высокопревосходительства покорнейший слуга Николай Муравьев

 

2.5.  Фрагменты «Секретного журнала заседаний 5 и 7 февраля и 5марта 1827 года о следственном деле велижских евреев» (Л. 137—149)

Секретный журнал заседаний 5 и 7 февраля и 5 марта 1827 года о следствен­ном деле велижских евреев, в которых присутствовали:

Тайный советник Дружинин, Действительный статский советник Кайсаров, Действительный статский советник фон Фок, Действительный статский советник Карташевский.

Г. управляющий Министерством внутренних дел объявил сообщенное ему Г-м статс-секретарем Муравьевым Высочайшее повеление, чтобы Еврейский ко­митет немедленно и секретно, рассмотрев записки белорусского генерал-губер­натора князя Хованского о следствии над велижскими евреями, подозреваемыми в убийстве малолетнего Солдатского сына, будто бы по учению их веры, — пред­ставил свое мнение. <...>

По таковым соображениям Комитет полагает следующее:

I)   Вообще о делах, возникающих от приписываемого еврейскому учению убий­ства христиан.

Начальство должно наблюдать строго, чтобы в следствиях не было отступаемо ни по какой причине от общих законов и порядка, и в особенности от Высочай­шего повеления 1817 года, предписывающего руководствоваться в оных не пред­положением преступления, но судебными уликами в оном.

Дела сего рода, как необыкновенные, по исследовании на сем основании, про­ходя надлежащие судебные места, не должны быть оканчиваемы в оных, но пе­реносимы по порядку в Правительствующий сенат.

Губернский прокурор должен иметь особенное наблюдение за исполнением предписываемых правил и доносить министру юстиции о ходе дела до самого окончания.

Правительствующий сенат по рассмотрении оного, с предварительным за­ключением того вышнего начальства, которому поручены еврейские дела, — пред­ставляет о своем решении Государю Императору.

II)   О велижском деле.

По свидетельству, какое уже находится в деле о преступлении евреев, законы не позволяют оставить его без следствия и рассмотрения судебного.

Но при сем следствии и рассмотрении судебном, для несомнительного обвине­ния или оправдания евреев, — должен быть сохранен с точностию порядок, по вы- шепомянутым общим правилам для дел сего рода назначаемый, то есть, чтобы в оном были сохранены с строгою точностию общие законы и Высочайшее повеление 1817 года, чтобы за сим наблюдал губернский прокурор, и, наконец, чтобы решение было представлено Государю Императору чрез Правительствующий сенат.

Сверх сего Комитет считает нужным для надежнейшего открытия истины, чтобы Главный суд при новом рассмотрении сообразил и объяснил в новом при­говоре все обстоятельства, какие находятся в первом его деле.

Представляя о сем, Комитет почитает долгом присовокупить в рассуждение просьб от евреев, — следующее.

Важнейшее обстоятельство в оных, как дающее мысль о их невинности, есть самая просьба не об уничтожении следствия, но о справедливой защите в оном.

Представляемые правила, открывая им все законами допускаемые средства к оправданию, и обязывая употребляемых для следствия чиновников и судебные места к строгому наблюдению законов, удовлетворяют их основательным просьбам.

Для удаления Страхова от следствия нужны надлежащие доказательства о по­дозрении его в пристрастии.

Впрочем, как Страхов находится под непосредственным начальством генерал- губернатора, то начальство местное не может рассматривать их жалоб на него.

Почему Комитет полагает позволить евреям, есть ли имеют ясные надлежащие доказательства о пристрастии, представить оные Правительствующему сенату для рассмотрения.

Просьба об учреждении здесь следственной комиссии и допущении Депутатов с их стороны не может быть уважена. Ибо по законам следствие должно быть про­изводимо на месте преступления и подозреваемых преступников, — также депу­таты не даются купеческому и мещанскому состоянию, к которому принадлежат евреи, и заменяются стряпчими и заседателями от сего состояния.

 

2.6.  Копия письма статс-секретаря Н.Н. Муравьева министру внутренних дел В.С. Ланскому от 17марта 1827 г. (Л. 157)

Милостивый государь Василий Сергеевич!

Государь Император, рассмотрев представленное Вашим Высокопревосходи­тельством заключение Еврейского комитета по следственному делу об умерщ­вленном в г. Велиже малолетнем солдатском сыне, изволил найти оное весьма основательным; и какое вследствие сего сообщено мною г. министру юстиции Его Величества Высочайшее повеление, с оного список, по воле Государя Импера­тора, при сем к Вам, милостивый государь, препровождаю для надлежащего рас­поряжения о сем деле и по вверенному Вам министерству.

Имею честь быть с совершенным почтением Вашего Высокопревосходительства

покорнейший слуга

Подписал: Николай Муравьев

 

2.7.   Копия повеления императора Николая I, объявленного министру юстиции Д.П. Трощинскому статс-секретарем Н.Н. Муравьевым 17марта 1827 г. (Л. 158— 158 об.)

Копия с копии

Копия с Высочайшего повеления, объявленного г. министру юстиции статс- секретарем Муравьевым, от 17 марта 1827 г., за № 339.

Государь Император Высочайше повелеть соизволил: дать без малейшего от­лагательства законный ход производящемуся, во исполнение Высочайшей воли, по распоряжению генерал-губернатора князя Хованского, в г. Велиже следствен­ному делу, об умерщвленном там, будто бы, евреями малолетнем сыне солдата Иванова.

Его Величество соизволит, чтоб при исполнении сего было наблюдаемо следующее:

1.  Чтоб при следствии и судебном рассмотрении сего дела были сохранены с строгою точностию общие законы и Высочайшее повеление 28 февраля 1817 года по подобному происшествию в Гродненской губернии последовавшее, которым предписано руководствоваться не предположением преступления, но судебными уликами;

2.  Чтоб за сим наблюдал губернский прокурор и доносил Вашему Сиятельству о ходе дела до самого окончания;

3.   Чтобы Главный Суд при новом рассмотрении сего дела, сообразил и объ­яснил в новом приговоре все обстоятельства, какие находятся в первом его деле;

4.  Чтоб решение, не приводя оного в исполнение, было представлено Его Ве­личеству установленным порядком чрез Правительствующий сенат; и, наконец,

5.  Чтоб евреям дозволено было, есть ли имеют ясные надлежащие доказатель­ства о пристрастии при следствии, представить оные Правительствующему се­нату для рассмотрения.

Сообщая Вашему Сиятельству сию Высочайшую Его Величества волю ко ис­полнению, имею честь быть и проч.

Скрепил: Н. Муравьев

 

________________________________________

 

1) http://www.berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer6/ SReznik1.php.

2) Панченко А.А. Христовщина и скопчество. Фольклор и традиционная культура русских мистических сект. М., 2004. С. 225.

3) См.: Бонч-Бруевич В.Д. Кровавый навет на христиан. Пг., 1918.

4) Подробный анализ соответствующих материалов см. в из­вестной работе Н. Кона: Cohn N. Europe's Inner Demons: The Demonization of Christians in Medieval Christendom. L., 2005.

5) См. новейшие исследования по этому предмету: Юхи- менко Е.М. Каргопольские «гари» 1683—1684 гг. (к про­блеме самосожжений в русском старообрядчестве) // Старообрядчество в России (XVII—XVIII вв.). М., 1994. С. 64—119; Романова Е.В. Массовые самосожжения в ста­рообрядчестве (XVII—XIX века): практика и догматика. Дис. ... канд. истор. наук. СПб., 2005.

6) Панченко АА. Христовщина и скопчество. С. 154—158.

7) Записка о русском расколе, составленная Мельниковым для в.к. Константина Николаевича по поручению Лан­ского (1857) // Сборник правительственных сведений о раскольниках, составленный В. Кельсиевым. Лондон, 1860. Вып. 1. С. 174, 195, 197.

8) Липранди И.П. Краткое обозрение существующих в Рос­сии расколов, ересей и сект как в религиозном, так и в по­литическом их значении // Сборник правительственных сведений о раскольниках, составленный В. Кельсиевым. Лондон, 1861. Вып. 2. С. 107.

9) http://www.berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer6/ SReznik1.php.

10) Цит. по электронной публикации на сайте кафедры рус­ской литературы Петрозаводского государственного уни­верситета: http://www.philolog.ru/dahl/html/pdf/NEBYV 46.pdf.

11) Голос минувшего. 1914. № 1 (Январь). С. 327—331.

12) Там же. С. 329. В своей работе «Запятнанный Даль» С.Е. Резник комментирует это сообщение следующим об­разом: «На самом деле этот эпизод говорит как раз о про­тивоположном, ибо в "Розыскании..." нет никакого следа ни петербургского происшествия, ни контакта с протоиереем. Да и зачем автору "Розыскания." понадобились бы под­робности предполагавшегося похищения ребенка после того, как от губернатора был получен ответ, что такового не было? Даля могли заинтересовать дополнительные сведе­ния по этому поводу не как чиновника, причастного к со­ставлению "Розыскания...", а как собирателя народных поверий и сказаний. Вполне возможно, что этот случай по­казал Далю, насколько легко такие слухи возникают и как трудно их искоренять. Не потому ли в его Словаре не ока­залось ни прямых, ни даже косвенных намеков на поверья о еврейских ритуальных убийствах, что он воздерживался от распространения этого мифа?» В действительности, как мы увидим, дело обстояло совсем иначе.

13) В другой работе о кровавом навете, вышедшей в том же, 1914 г., Гессен более кратко повторяет это же сообщение: «Известно, что Даль, служивший в министерстве внутрен­них дел, обменялся письмами с одним протоиереем по по­воду ложного слуха о похищении евреями христианской девочки, тем не менее он не был автором "Розыскания". <...> Я видел рукопись "Розыскания". Часть основного текста написана рукой переписчика; значительные же по­правки — вставки и сокращения — принадлежат, судя по почерку, другим лицам, но отнюдь не Далю» (Гессен Ю.И., Вишницер МЛ, Карлин А. «Записка о ритуальных убий­ствах» (приписываемая В. И. Далю) и ее источники. СПб., 1914. С. 30—31).

14) В своих работах, опубликованных после революции, Гессен несколько раз возвращался к истории «Розыкания...», однако никаких дополнительных соображений об автор­стве и обстоятельствах составления этого текста не вы­сказывал. В статье, вышедшей в 1923 г., он, например, пи­шет: «Где-то в высших бюрократических сферах, среди сторонников навета назрело решение создать книгу, ко­торая исчерпывающим образом и бесспорно доказала бы справедливость обвинения евреев в употреблении крови христиан, но не заключала бы в себе небылиц. И тотчас же дело, которое до сих пор творили частные лица, то вос­паленные религиозными бреднями, то порабощенные лич­ной враждой к еврейскому народу, это дело было передано русским правительством в руки чиновников. В канцеля­рии министра внутренних дел началась розыскная работа, и в 1844 году появилась книга <...>, напечатанная, как от­мечено на обложке, "по приказанию Г. Министра Внут­ренних дел"» (Гессен Ю.И. На арене кровавого навета в России. Происхождение ритуальной литературы на рус­ском языке // Еврейская летопись. Пг., 1923. Сб. 1. С. 17). Во втором томе своего труда об истории евреев в России, опубликованном в 1925 г., Гессен лишь сослался на свои прежние статьи, отрицающие авторство Даля. Вместе с тем, здесь он чуть ли не впервые указал на архивный ис­точник, которым пользовался: «Архив министерства] вн[утренних] дел; канцелярия, 1844 г., дело № 143 "О упо­треблении евреями крови христианских младенцев"» (Гес­сен Ю.И. История еврейского народа в России. Т. 2. Л., 1927. С. 28, примеч. 18 и 19).

15) РГИА. Ф. 1282. Канцелярия министра внутренних дел. Оп. 2. № 2138. Дело об обвинении евреев в ритуальных убийствах. Ч. 1. 4 марта — 9 сентября 1844; № 2139. Дело об обвинении евреев в ритуальных убийствах. Ч. 2. 4 мар­та — 9 сентября 1844.

16) РГИА. Ф 821. Департамент духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел. Оп. 8. № 296. Дело о доставлении в Департамент материалов о ритуаль­ных убийствах евреями христиан и материалы так назы­ваемого Велижского дела (1827) об убийстве в г. Велиже Витебской губ. евреями сына солдата Емельянова. 1843— 1911.

17) См.: Архангельский М. О жизни и трудах протоиерея Иоа- кима Семеновича Кочетова. СПб., 1857.

18) См.: Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.; Л., 1949. Т. 12. С. 337.

19) См.: Мельников П.И. Владимир Иванович Даль: Критико- биографич. очерк // Даль В.И. Полн. собр. соч. СПб.; М., 1897. Т. 1. С. LXIII—LXV.

20) См.: Архангельский М. Указ. соч. С. 34—37.

21) Нужно иметь в виду, что Даль, как об этом сообщает и Мельников-Печерский, официально не числился в Особенной канцелярии. Он занимал должность секретаря Л.А. Перов­ского в Министерстве уделов, где последний был товарищем министра, а также состоял чиновником особых поручений при министре внутренних дел. Официальное руководство Особенной канцелярии в 1843—1844 гг. составляли секре­тарь А.В. Головнин (будущий министр народного образо­вания при Александре II) и директор Департамента общих дел К.К. фон Поль (см.: Адрес-календарь, или Общий штат Российской Империи на 1844 год. Ч. 1. СПб., 1844. С. 25, 163, 164).

22) РГИА. Ф. 1282. Канцелярия министра внутренних дел. Оп. 2. № 2140. Дело о ложном обвинении евреев гор. Мо­гилева в похищении десятилетней крепостной девочки Мелешковой С., бежавшей от пом. Прохоровой (sic! — А.П.) и арестованной за бродяжничество. 12 окт. — 28 но­ября 1845 г. (Оригинальное название дела по делопроиз­водству Особенной канцелярии: «О командировании коллежского советника Гортынского для секретных розысканий о пропавшей без вести 10-летней девочке Сиглите Мелешковой»)

23) Речь, по всей видимости, идет о преподавателе гражданской истории Е.Л. Давидовском, служившем в Могилевской се­минарии с 1835 по 1871 г. (см.: http://www.ortho-rus.ru/ cgi-bin/ps_file.cgi?5_7018).

24) Не вызывает сомнений, что это — уроженец Могилева Н.Г. Гортынский (1799—1887), занимавший в 1840-е гг. разные судебные должности в западнорусских губерниях, известный своим переводом «Хроники белорусского го­рода Могилева» (1887), а также составленной им «Запис­кой о евреях в Могилеве на Днепре» (см.: Н.Г. [Гортын­ский Н.Г.] Записка о евреях в Могилеве на Днепре и вообще в Западном крае России. СПб., 1870. Ч. 1—2 (2-е изд. М., 1878; 3-е изд. (под заголовком «Записка о евреях в Запад­ном крае России»). М., 1882). Здесь он, впрочем, высказал несогласие с кровавым наветом (Н.Г. Записка о евреях в Западном крае России. М., 1882. С. 178). О биографии и исследованиях Гортынского см.: Козлов В.П. Колумбы рос­сийских древностей. М., 1981. С. 74—75, 92—93; УлащикНН. Введение в историю белорусско-литовского летописания. М., 1985. С. 198—203.

25) РГИА. Ф. 1282. Оп. 2. № 2140. Л. 2—2 об.

26) Там же. Л. 5.

27) Епископ, а затем архиепископ Анатолий (Мартыновский) (1793—1872), уроженец Подольской губернии, занимал Могилевскую кафедру с 1844 по 1860 г. О нем см.: Пуш­кин И.А. Анатолий (Мартыновский Августин Василь­евич) // Православная энциклопедия. М., 2001. Т. 2. С. 272 (http://www.pravenc.ru/text/115000.html).

28) РГИА. Ф. 1282. Оп. 2. № 2140. Л. 18.

29) Там же. Л. 18 об. — 19.

30) См.: Варадинов Н.В. История Министерства внутренних дел. СПб., 1862. Ч. 2, кн. 2. С. 483, 576; Миндлин А.Б. Пра­вительственные комитеты, комиссии и совещания по еврейскому вопросу в России в XIX — начале XX века // Вопросы истории. 2000. № 8. С. 43—61.

31) См.: Петровский-Штерн Й. Николай I и еврейская рек­рутчина: новые контексты // Русский сборник: Исследо­вания по истории России. М., 2009. Т. 7. С. 222—225.

32) Миндлин А.Б. Указ. соч.

33) См.: Заключение по производимому в Велиже следствию, действительно ли солдатский сын Емельянов умерщвлен евреями. Б.м., б.г.; Архив графов Мордвиновых / Предисл. и примеч. В.А. Бильбасова. СПб., 1903. Т. 8. С. 470—497; Гессен ЮИ. Велижская драма: Из истории обвинения евреев в ритуальных преступлениях. СПб., 1904; Рывкин МД. Ве- лижское дело в освещении местных преданий и памятни­ков// Пережитое. Т. III. СПб., 1911. С. 60—102; ШкляжИМ. Велижское дело (Из истории антисемитизма в России). Одесса, 1998.

34) См.: Гессен Ю.И. Велижская драма. С. 37—38; Шкляж ИМ. Указ. соч. С. 71.

35) РГИА. Ф. 821. Оп. 8. № 296. Л. 7—7 об. См. Приложение 2.3.

36) Там же. Л. 110.

37) Там же. Л. 151—155 об.

38) Там же. Л. 141.

39) Там же. Л. 141 об.

40) Там же. Л. 157.

41) Так, перевод фрагментов из «книги монаха Неофита» в документах Бруна отсутствует, однако он есть в материа­лах Велижского дела. Более того, очевидно, что состави­тели «Розыскания...» пользовались именно этим пере­водом, сделанным известным филологом и историком С.Ю. Дестунисом, который в то время служил при Госу­дарственной иностранной коллегии (Заключение по про­изводимому в Велиже следствию. С. 1—7 (III паг.)). Из материалов Велижского дела также явствует, что россий­ским властям стало известно о книге Неофита благодаря путевым запискам капеллана Роберта Уолша, посетившего Константинополь в начале 1820-х гг. в свите британского посла лорда Стрэнгфорда (см.: Walsh R. Narrative of a Jour­ney from Constantinople to England. L., 1828. P. 12—14). Отрывок из книги Уолша, включенный в Велижское дело, цитируется и в «Розыскании...» под № 129.

42) РГИА. Ф. 1282. Оп. 2. № 2138. Л. 136—212.

43) Там же. Л. 1 — 118 об. Под заглавием «Розыскание о муче­ническом убиении Евреями христианских младенцев и о употреблении их крови».

44) РГИА. Ф. 1282. Оп. 2. № 2139. Л. 76—159 об. Под загла­вием «Розыскание о мученическом убиении Евреями хри­стианских младенцев и о употреблении их крови».

45) Там же. Л. 76—134 об. (до слов «самого себя изуродовал из преступных видов»).

46) Там же. Л. 134 об. — 159 об.

47) Там же. Л. 134 об. От слов «Здесь невозможно удержаться от некоторых замечаний» до слов «.только для поклепа на жидов».

48) Письмо Даля Н.А. Некрасову 1847 г. (ИРЛИ. Ф. 202. Оп. 2. № 101); письма Даля Л.А. Перовскому из Нижнего Новго­рода 1850—1853 гг. (РГИА. Ф. 1021. Оп. 2. № 37); черновик и чистовик объяснительной записки, связанной с запре­том сборника пословиц (1853) (ИРЛИ. Фонд В.И. Даля. № 24.740); письмо В.И. Даля Я.К. Гроту 1870 г. (ИРЛИ. Фонд Я.К. Грота. № 16.189).

49) Цит. по: Гессен Ю.И. Велижская драма. С. 127—128.

50) См.: Варадинов Н.В. История Министерства внутренних дел. СПб., 1863. Кн. 8. С. 222.

51) РГИА. Ф. 1282. Оп. 2. № 2138. Л. 213—296 («Эфес Дамим, т. е. Ненадобно Крови или защищение Израилей от обви­нения, будто бы они употребляют христианскую кровь на праздник Пасхи» (Вильно, 1837; на иврите)).

52) Стоит добавить, что Н.И. Надеждин, обладавший, как мне кажется, значительно лучшим культурно-историческим образованием, чем Даль, в своей редакции «Исследования о скопческой ереси» (1845) дополнил сообщение о Сабба- тае Цви краткой справкой о Франке, основанной на работе Исаака Маркуса Йоста «Новейшая история еврейского народа» (1832). Здесь же Надеждин предположил, что русское движение субботников восходит к саббатианству, а также что еврейский мессианизм XVII—XVIII вв. во­обще мог повлиять на формирование «наших изуверных сект, начавших являться преимущественно с прошлого столетия» (Сборник правительственных сведений о рас­кольниках, составленный В. Кельсиевым. Лондон, 1862. Вып. 3. С. 2—3). Не знаю, впрочем, стоит ли видеть в этих рассуждениях намек на кровавый навет.

53) Глазунов А. (Блокадник). Три преступления жидов против В.И. Даля. СПб., 2007.

54) Исследование о скопческой ереси. Напечатано по прика­занию г. министра внутренних дел. Б.м., 1844. С. 145—146.

55) См.: Никольская Т.К. Русский протестантизм и государст­венная власть в 1905—1991 годах. СПб., 2009. С. 176—179.

56) См.: Ferrell D. Soup Bones or Satanism? Churchyard Dug up in Molestation Case // Los Angeles Times. 1985. May 30 (http:// articles.latimes.com/1985-05-30/news/hl-5073_1_child- molestation-case); Idem. Expert's Opinion in Molestation Case: Bones in Churchyard Called Table Scraps // Los Angeles Times. 1985. June 06 (http://articles.latimes.com/1985-06-06/news/ hl-6893_1_bones).

57) См.: РГИА. Ф. 1269. Еврейский комитет. Оп. 1. № 53а (По вопросу об употреблении евреями христианской крови с религиозною целью), № 53б (Отзывы членов еврейской специальной комиссии по вопросу о религиозном дето­убийстве).

58) Публикуемые тексты печатаются в соответствии с совре­менными нормами орфографии и пунктуации.

59) Вместо зачеркнутого «Гаврилович».

60) Вместо зачеркнутого «По настоятельной надобности».

61) Слова, стоящие в квадратных скобках, зачеркнуты.

62) Слово «секретно» подчеркнуто.