«Долгий» XIX век в истории русско-польских отношений

[стр. 262—269 бумажной версии номера]

Польские земли под властью Петербурга. От Венского конгресса до Первой мировой
Мальте Рольф
М.: Новое литературное обозрение, 2020. – 576 с. – 1000 экз.

Исторический контекст и научный инструментарий

Методологические прорывы и архивная революция последних десятилетий XX века приносят очевидные и значительные результаты в виде целого ряда глубоких монографических исследований российской истории. Складывается новая историографическая ситуация в экспертном сообществе русистов, характеризующаяся пристальным вниманием к сложным теоретическим конструкциям, социокультурному нюансированию эмпирического материала, многослойному анализу полученных результатов, признанию неочевидности, казалось бы, устоявшихся и проверенных временем подходов. В историческом знании продолжается культивирование вероятностного взгляда на его природу, достигаемого за счет многоаспектного анализа разнообразных, в том числе новых, видов источников (хотя есть и прямо противоположные попытки вернуться к линейным и детерминированным схемам).

Новая книга немецкого специалиста Мальте Рольфа мотивирует подготовленного читателя к размышлениям не только о политике самодержавного центра на территории западных окраин Российской империи, но и о полном драматических событий «долгом» XIX столетии в отечественной истории. Уже в самом начале объемной работы автор декларирует исследовательские принципы, на которые он опирается в своем тексте: многослойность анализа исторических фактов, признание их интерпретационной неоднозначности, активное использование «ситуационного» подхода. Это позволяет масштабировать изучаемые проблемы, преодолеть многие негативные последствия заранее выстроенных экспертных схем и артикулировать локальные, но нередко знаковые события повседневной жизни столь важного региона Российской империи.

В историографической традиции «русский» XIX век тесно связан с мучительными попытками разрешения двух глобальных вопросов – отмены крепостного права и укоренения конституционных норм и правил в условиях жесткого самодержавного режима. Вместе с тем «просвещенное самодержавие» Екатерины II, будучи идейной программой новой волны внутренней европеизации России, закрепило соответствующий вектор перспективного общественного развития с акцентом на дальнейшую десакрализацию монаршей власти и опору на законы, которые создавали благоприятные условия для проведения политики самоограничения через реформаторские инициативы «сверху» и мотивировали движение к конституционному будущему.

На протяжении трех царствований (Александр I, Николай I, за вычетом «мрачного семилетия», и Александр II) «просвещенное самодержавие» являлось неким государственным стандартом внутриполитического курса, достигшим своей кульминации в период реализации Великих реформ 1860–1870-х. Россия преодолела один барьер (отмена института крепостничества в 1861 году) и остановилась в определенной близости от покорения второго (появление и обсуждение конституционных проектов в высших эшелонах власти). Дальнейшие попытки мобилизации потенциала «просвещенного правления» натолкнулись на разнообразные социально-политические (политический активизм) и социокультурные (реакция на радикальные реформы, неприятие дидактической роли европейских стандартов, национализм) препятствия, разрушившие сложившуюся управленческую традицию и возможность обрести в ближайшей перспективе конституционные гарантии.

Этот (или близкий) исторический контекст, вероятно, использовал Мальте Рольф при изучении истории российского владычества в польских землях, обращая внимание потенциальных читателей не столько на традиционные сюжеты коммуникации «центр-периферия», сколько на «культурные образы “себя” и “другого”, существовавшие в сознании участников описываемых отношений» (с. 28). Тема культурного обмена между Царством Польским и Петербургом заявлена автором масштабно и концептуально в качестве существенной детерминанты в процессе европеизации самой России, где высокоразвитая столичная Варшава представлена «окном на Запад», через которое в метрополию проникают многие европейские реформаторские новации. Успешной реализации этой академической задачи помогают, во-первых, солидные хронологические рамки исследования (1772–1915), во-вторых, свободное владение разнообразным историографическим материалом и, в-третьих, впечатляющий подбор источников (прежде всего – архивных).

Очевидным достоинством работы Рольфа является его стремление разобраться с содержанием многочисленных понятий, естественным образом связанных с колониальной темой. Категории «русификация», «аккультурация», «деполонизация», «унификация» нуждаются в контекстуальном определении и историческом нюансировании [1]. Политика верховной российской власти на польских территориях не могла быть одинаковой на протяжении столь длительного времени. Она имела нелинейную тенденцию движения от попыток распространить собственные базовые культурные стандарты на западных окраинах, не прибегая к окончательным и жестким мерам по уничтожению национальных и географических особенностей, к курсу на активную деполонизацию и унификацию в Царстве Польском, что зримо проявилось после восстания 1863–1864 годов.

Имперское vs. национальное

В монографии глубоко и содержательно рассматривается связь между Великими реформами императора Александра II и политикой законодательной, управленческой, образовательной унификации в целом – и в западных землях, в частности. Действительно, преобразования 1860–1870-х опирались на телеологию введения новых, единых, всесословных норм и правил, которые, по мнению Мальте Рольфа, манифестировали торжество имперской модели перспективного развития. Главный побудительный мотив чиновников в Царстве Польском формулируется так:

«Привести новые земли к таким стандартам, которые применялись на всей территории Российской империи и которые можно назвать скорее “имперскими”, а не “русскими”. Поэтому и понятие “административной русификации” вводит в заблуждение, поскольку маркирует как “русское” то, что изначально замышлялось как “российско-имперское”» (с. 150).

Несмотря на то, что в период правления императора Александра III элементы русификаторской политики стали проявляться более отчетливо, Рольф предлагает свою версию синонимичности понятий «русское дело» и «имперская государственность» в лексиконе высших должностных лиц в Привислинском крае, отказываясь видеть в них нагруженную этническим содержанием категорию. Таким образом, для центральной власти в приоритете была перспектива слияния западных окраин с империей, а не сомнительные и неопределенные последствия жесткого русификаторского курса. В этой ситуации концепт «русского дела» активно насыщался этатистскими, а не этническими коннотациями.

Вместе с тем автор исследования признает, что в начале XX столетия ситуация поменялась в сторону более внятной артикуляции проблемы национальной принадлежности, но и здесь главным, наверное, являлся все же этноконфессиональный маркер, мотивировавший процесс политизации религиозных отношений в России и на ее западных границах. И уже с 1880-х годов в российской политической сфере категории «нация», «национализм» и так далее активно рекрутировались правым сектором, вступившим в жесткую дискуссию с носителями либеральных взглядов. В ближайшей перспективе партикулярные мировоззренческие представления высшей бюрократии быстро насыщались националистическими идеями (в том числе в Привислинском крае), сосуществуя и все-таки уступая первенство общеимперскому видению государственного развития.

Подобные заключения подтверждаются разнообразной по своему содержанию социокультурной коммуникацией между польским гражданским обществом и царской администрацией, которая подробно анализируется в рецензируемой монографии. Одним из самых знаковых каналов взаимоотношений «центр-периферия» в данном случае была образовательная политика в Царстве Польском. Периоды запретительных мер сменялись бюрократической либерализацией, когда, например, в ходе первой русской революции появились временные послабления в практике получения разрешения на открытие школ. Польское общество «быстро и эффективно организовало автономную и разнообразную сеть частных школ и высших учебных заведений» (с. 317). Скорое закрытие многих из них не привело к смене курса, и после непродолжительного ожидания по распоряжению генерал-губернатора они возобновили свою деятельность. Внимание читателей справедливо акцентируется на отсутствии системной репрессивной образовательной политики в Привислинском крае даже в нестабильные годы общественных потрясений.

Некоторые важные гражданские инициативы, лоббируемые польской стороной, получали поддержку верховной власти. В частности, Рольф обращается к истории возведения помпезного памятника Адаму Мицкевичу, созданного в 1897–1898 годы и расположенного вблизи резиденций варшавского губернатора и генерал-губернатора. В качестве примера можно привести также успешный проект увековечивания памяти национального композитора Шопена, реализованный в начале XX столетия, несмотря на протесты представителей «русского общества» в Варшаве.

Вообще, согласно данным исследования, польским гражданским активистам удалось воплотить в жизнь немало социально значимых проектов, особенно в 1890-е, когда, «благодаря многочисленным инициативам состоятельных и влиятельных варшавян, были созданы коммерческие и ремесленные училища; открыты музеи промышленности, сельского хозяйства и ремесла, государственные больницы и библиотеки; введены в эксплуатацию недорогие народные бани» (с. 316). Следует отметить профессиональное, скрупулезное внимание Мальте Рольфа к микроисторическим социокультурным сюжетам повседневной жизни Царства Польского – таким, как гигиена, благотворительность, уборка снега, градостроение, –позволяющим погрузиться в реальный контекст взаимоотношений Петербурга и Варшавы, а также выйти за привычные границы политической тематики.

«Центр-периферия» в дискурсе модернизации

После многочисленных и весьма убедительных примеров поливариантной и многовекторной политики России в Привислинском крае автор монографии приходит к важному выводу о позитивной роли имперской администрации в развитии модернизационных процессов на территории западных окраин. Самодержавный режим осуществлял не только жесткий курс, направленный на подчинение и насильственную интеграцию польских земель в состав Российской империи, но нередко поддерживал (вопреки мнению некоторых столичных чиновников) местные инициативы, стимулировавшие здесь появление ростков модерности.

В первую очередь это относится к Варшаве, которой повезло превратиться в модерный город уже к концу XIX века. Известный еще в период российского присутствия топос «Варшава – восточный Париж» являлся элементом самоописания городской общественности и маркировал заслуги коронного административного аппарата. Согласно точке зрения Рольфа «имперское владычество в крае, помимо прочих своих измерений, в принципе обладало и формирующим воздействием» (с. 361). В конечном счете системная модернизация в России в пореформенные десятилетия должна была корректировать деятельность управленческой вертикали на всех уровнях.

Поиск оптимальных решений все более сложных проблем общественного развития продолжился в начале XX века на фоне крупных внешнеполитических поражений и социальных потрясений внутри государства. В рецензируемой работе убедительно представлены и проанализированы попытки центральной и особенно местной властей выстроить обновленный курс имперского присутствия в Царстве Польском в постреволюционный период (1909–1913). В очередной раз «ситуационный» подход позволил автору доказать выдвинутый ранее тезис о многомерности и многослойности восприятия высшей бюрократией быстро меняющейся реальности в польских землях.

После отмены военного положения появились ростки нормализации повседневной жизни и условия для постепенного переформатирования прежней системы коммуникации между властью и обществом. В атмосфере сохраняющейся имманентной конфликтности тем не менее в Привислинском крае (и особенно в Варшаве) оживает публичная сфера, стремительно растет число периодических изданий, дискуссионных площадок, местных культурных инициатив – с одобрения, а порой и при участии имперской администрации. Все это позволяет Рольфу сделать вывод о расцвете польской общественной жизни, одновременно фиксируя активизацию прежних попыток реализации русификаторского курса.

Очевидно, что одним из главных достижений представленного исследования является способность автора видеть и препарировать противоречивые процессы во взаимоотношениях «центр-периферия» в Царстве Польском. В данном случае речь идет об особенностях колониального дискурса, состоящих, в частности, в следующем:

«Конфликтная ситуация в Привислинском крае характеризовалась не столько фундаментальной чужестью, сколько взаимосвязанностью оппонентов и общностью их проблемных горизонтов. Это не вело к общему примирению, но создавало возможности для сотрудничества по отдельным пунктам» (с. 496).

В конце работы содержатся принципиальные умозаключения, способные мотивировать серьезную академическую (и не только) дискуссию по заявленной проблеме. В частности, на фоне современного широкого распространения моды на историческую политику в странах Восточной Европы вывод о том, что российское самодержавие скорее не телеологически ориентировалось на русификаторство в покоренных польских землях, а ситуативно реагировало на локальные (но важные) конфликты, может стать центром притяжения противостоящих точек зрения. Равно как и итоговый тезис о жизнеспособности имперского режима России в Привислинском крае, который рухнул прежде всего по внешнеполитическим причинам, связанным с поражениями царской армии в Первой мировой войне (с. 504).

Вместе с тем сам жанр рецензии имеет ряд привлекательных возможностей. Среди них – право рецензента обратиться к автору исследования с критическими замечаниями, не дожидаясь начала широкой экспертной полемики. В тексте присутствуют очень смелые суждения, касающиеся локальных тем в границах общей проблемы. В частности, Мальте Рольф утверждает, что спор «между западниками и славянофилами в 1830-е, конечно, имел более давние корни, но важнейший импульс был дан ему именно общественным возмущением по поводу “польского мятежа”» (с. 81).

Во-первых, каноническое столкновение двух известных течений в отечественной общественной мысли происходило в 1840-е. Наиболее активная фаза идейной борьбы охватывает период 1842–1848 годов и никак не может быть отнесена к более раннему десятилетию. Во-вторых, знаменитая дискуссия рождалась как результат интеллектуальной рефлексии по поводу личности Петра I и его реформаторского наследия. Сигналом к началу полемики стала различная реакция будущих основных акторов на речь профессора Федора Морошкина в Московском университете, произнесенная им летом 1839 года, в которой он пытался обосновать необходимость и плодотворность преобразований Петра Великого [2].

В своей работе Мальте Рольф активно пользуется разнообразным понятийным аппаратом, о чем уже было сказано выше. Поэтому возникает вопрос о невнимании или недостаточном внимании автора к категории «аккультурация» при характеристике важнейших политических и социокультурных процессов в Царстве Польском. В содержательных размышлениях немецкого исследователя о ситуации в этих польских землях после 1825 года (с. 72) присутствует идея об их исключительном статусе («право на отдельность и инаковость»), что, возможно, лучше интерпретировалось бы с помощью артикуляции различия между «ассимиляцией» («русификаторством») и «аккультурацией».

Тему Великих реформ автор монографии скорее всего использует предельно утилитарно, исключительно в контексте заявленной темы. Читателю вряд ли стоит ожидать (и требовать) от Рольфа погружения в многочисленные и разнообразные детали реформационного процесса 1860–1870-х в России, однако смущает общая рамочная характеристика этих событий, представленная в тексте. Неужели столь масштабные преобразования должны были только «расширить государство как институт и прежде всего унифицировать его внутренне в административно-правовом плане», а также «способствовать расширению слоя лояльных граждан» (с. 98)?

В дальнейшем автор исследования вновь обращается к телеологии Великих реформ и утверждает, что главным в этом проекте было «намерение создать и активировать гражданское общество и “пригласить” его к ограниченному участию в управлении империей», для чего было необходимо «обеспечить повсюду одинаковые административные и правовые структуры (с. 149). Во-первых, остается непонятной расстановка приоритетов: либо сначала все же сформировать «лояльное гражданское общество», либо провести административную и правовую «зачистку» посредством унификации на территории империи? Во-вторых, возможно, данный вариант репрезентации преобразований императора Александра II не учитывает разнообразные перспективы «правового творчества» как при реализации самих реформ (например судебной или земской), так и потенциально существовавшего конечного маршрута конституционного развития.

Эксперты по интеллектуальной истории России XIX столетия не оставили бы без внимания тему влияния польского восстания 1863 года на российскую общественную мысль. И в первую очередь это касается отечественных либералов, для которых оно превратилось в очень сложную дискуссионную тему и даже «яблоко раздора» в тревожном «либеральном семействе» 1860-х. В работе Рольфа отсутствуют фигуры «ранних» русских либералов (Константин Кавелин, Борис Чичерин и другие), мало рассуждений о позиции Михаила Каткова по поводу польских событий, нет размышлений о том, почему восстание детерминировало рост патриотических настроений в либеральной среде. Обращение автора книги к проблеме интеллектуальной рецепции произошедшего в Царстве Польском могло бы усилить многослойность концептуальных умозаключений.

Исследование Мальте Рольфа, безусловно, имеет много достоинств, способных привлечь внимание не только экспертного сообщества, но и широкого круга интересующихся. Работа рецензента всегда определяется его собственной логикой представления рецензируемого текста. Поэтому появляется желание предложить свой вариант итоговой комплиментарности. Монография позволяет «считывать» и конструировать действительно большое количество исторического материала, поданного с позиции глубоко рефлексирующего специалиста, готового к диалогу с весьма противоречивым набором улик из прошлого. Нет сомнений, что книга пополнит число авторитетных работ по данной теме.

---