В 1974 г. пермская пенсионерка-общественница, член городского женсовета Валентина Соколова (1907 г. р.) участвовала в конференции, посвященной новым советским обрядам. Прослушавшую более десятка «философских лекций ученых Академии общественных наук», ее волновал только один вопрос: «…бракосочетанием молодых Вы занимаетесь, младенцам имена нарекаете, когда же нашего брата — пенсионеров хоронить научитесь?» (ГАПК. Ф. р-1610. Оп. 1. Ед. хр. 817. Л. 24). Это был вопрос не только профессионального агитатора по вопросам атеизма и человека, пережившего смерть и похороны близких людей, но и представителя поколения, нуждавшегося в символической осмысленности смерти в советской системе, которую ее поколение создавало на протяжении всей своей жизни.

В своих поздних дневниках, переписке с товарищами по общественной работе и родными можно увидеть, как Валентина Соколова и другие пожилые общественники и коммунисты справлялись с уходом своих коллег по общему делу, какую роль они отводили чувствам, мыслям, действиям, связанным со смертью товарищей, и как их личный опыт и публичный дискурс влияли на восприятие смерти.

В качестве источников я использую дневники общественницы Валентины Соколовой, воспоминания 1970-х годов об общественнице Татьяне Ивановой и письма соболезнования, адресованные ее сестре; письма ветерана партии, краеведа Михаила Альперовича, проведшего последние месяцы жизни в доме ветеранов в 1980 г.

Тема смерти в советском обществе постепенно переходит с периферии в центр исследовательского внимания (Но death studies все больше привлекают внимание отечественных исследователей: (Археология русской смерти 2016), (Последний довод 2013)). Авторов больше всего привлекает период 1920–1950-х гг., когда из советского публичного пространства исчез дискурс о смерти «обычных» людей (Еремеева 2016). Ему на смену пришли мифы о павших героях, использовавшиеся для воспитания «нового человека» (Малышев 2017, 106). Юрий Слезкин в книге «Дом правительства» посвятил одну из глав «мыслям о смерти», зафиксированным советской литературой 1930-х гг. На основе анализа литературных произведений Л. Леонова, А. Платонова и Н. Островского он представил культурные сценарии «хорошей смерти» коммуниста. Из трех конкурирующих репрезентаций хрестоматийной стал роман «Как закалялась сталь» Николая Островского, в котором героическая жизнь и борьба Павки Корчагина с болезнью вела к бессмертию.

Но в реальном мире немногие «строители» новой жизни умирали молодыми. Они старели и в преклонном возрасте оказывались на пороге негероической, вполне будничной смерти. Роман «Как закалялась сталь» оставался культурной моделью преодоления себя и обстоятельств для нескольких поколений советских подростков. Но как бы умирал пламенный коммунист Павка Корчагин и его сверстники, доживи они до старости лет в позднесоветском обществе?

В докладе предлагается рассмотреть отношение пенсионеров- активистов к смерти и страхам, связанным с ней. Как они преодолевали их, как смерть товарищей и скорбь по ним влияли на личное осмысление прожитой жизни и приближающейся смерти.

Литература:

«Археология русской смерти», 2016. № 2 (тематический выпуск, посвященный смерти в СССР).

Последний довод: спецвыпуск // Отечественные записки, 2013. № 5(56).

Еремеева С. То, о чем молчим… Почему death studies не популярны в современной России? // Археология русской смерти, 2016. № 2.

Малышева С. Ю. «Хорошая смерть» в некрологическом дискурсе // Эпоха социалистической реконструкции: идеи, мифы и программы социальных преобразований. Екатеринбург, 2017.