Умберто Эко, суммируя философию Бёрка в своей «Истории красоты», говорил, что «боль и ужас лежат в основе возвышенного, если не наносят реального вреда». На протяжении всей истории костюма модная репрезентация и саморепрезентация находятся в сложнейших отношениях с темой недуга, — и отношения эти, не в последнюю очередь, выстраиваются вполне определенным методом: эксплуатируя недуг и делая его частью модного нарратива (будь то туберкулез начала XIX в., героиновая зависимость конца XX в. или клиническая депрессия начала XXI в.), мода наделяет «недужное» тело всеми вторичными выгодами заболевания, отказываясь видеть неприглядные проявления подлинного физического страдания. Так, фотосъемка под названием Taste of Arsenic в журнале The Face демонстрирует девушек со сложными прическами, как бы умирающих от отравления большими дозами мышьяка, — в расшитых стразами корсетах, с вуалями и на каблуках, — но, безусловно, «скрывает» от зрителя безудержную рвоту, сопровождающую отравление большими дозами мышьяка; так «скрывались» от читателя и зрителя ночные выпоты, диарея и гнойный плеврит, когда на волне «чахоточного шика» беллетристы и художники воспевали лилейную кожу больных туберкулезом красавиц. Более того, антураж «недуга» и «недужности» в высшей степени выгоден моде в качестве эффективного инструмента, позволяющего при помощи минимума визуальных средств придать образу индивидуальность, определенную трагическую глубину и нарративную неоднозначность: недуг подразумевает нетривиальную историю изображенных персонажей и, соответственно, сообщает впечатляющую значимость демонстрируемому ими модному облику. В этом смысле невероятная популярность больничного пространства как места для проведения модных съемок (мы видим как минимум несколько аналогичных публикаций ежегодно) оказывается легко объяснимой: белые стены, одна кровать, несколько капельниц — и зритель автоматически попадает в символическое пространство, антураж которого трагически подчеркивает и концептуальность стилистического замысла, и контрастирующую с ним, — или, напротив, входящую с ним в резонанс, — специфику представленной одежды и аксессуаров. Однако у больничного фэшн-пространства есть и еще одно, в высшей степени значимое символическое свойство: это пространство со сложными отношениями контроля и подчинения во всем, что касается тела. Модная съемка, осуществленная в таком пространстве, постоянно эксплуатирует это его свойство: зачастую тела моделей либо «насильственно» подвергаются медицинским процедурам и экспериментам, либо, напротив, принимают на себя роли суровых врачей и санитаров, либо «захватывают» больницу и устраивают в ней бунт. Зрителю такой подход предлагает на выбор две основных роли: доминантного наблюдателя за эротизированными, почти фетишистскими сценами или субмиссивной «жертвы моды», стоящей на одной доске с героями съемки, — тем самым обна жая двойственные, доминантно-субмиссивные отношения моды и ее субъектов, воспроизводящиеся на каждом этапе модного процесса.