«Они [левые] решили, будто есть вещи, которых вам больше нельзя говорить, а когда вы что-то из этого говорите, вы — враг. Но слова — это не насилие. Это просто слова», — так завершается книга Дональда Трампа-младшего «Спущенный курок: как левые культивируют ненависть и хотят заставить нас замолчать» (Нью-Йорк, 2019). В этой статье будет рассмотрена ложная дихотомия слова/насилия в работе провокации как коммуникативной стратегии. Опираясь на работы социологов (Р. Париса, П. Брюкнера, И. Гофмана), а также политологов и медиа-исследователей (таких, как В. Степанов, И. Дзялошинский, О. Дриссен, Э. Сегев и С. Будана), я постараюсь показать: провокация радикальным образом ставит под сомнение и то, что́ является насилием, и то, чем является насилие, спутывая нарративы причинности и смешивая дихотомии «субъект/объект», «виновник/жертва» и «слово/дело». Насилие провокатора заключается в кооптации агентности другого, которая становится суррогатным или медиальным продолжением провокатора для дальнейшего насилия.

Хотя провокация и является универсальной коммуникативной стратегией, она все же имеет культурно специфические формы в рамках национальных историй, политических культур и медийных экосистем. Я рассмотрю примеры из современных российской и американской политических культур, чтобы доказать, что, несмотря на различия в истории и лингвистическом использовании самого слова ("провокация"/"provocation«), в тактических и дискурсивных практиках провокации используются структурно схожие средства для достижения функционально схожих целей. Начиная с использования этого термина революционерами в царской России для уничижения полицейской тактики, провокация превратилась в масштабное риторическое оружие (речевой акт) информационной войны, которое вновь обрело большую значимость в различных конфликтных областях — от футбольного хулиганства до геополитики. В культурных войнах, определяющих американскую политику, провокация, в 1960–1970-х годах составлявшая тактику радикальных левых, была взята на вооружение «альтернативными правыми» и «новыми правыми», получив при этом разные метафорические названия: «owning», «triggering», — которые сами уже дают представление о характерном для провокации способе насилия.