Если мифологизированная память о Великой отечественной войне остается одной из основ легитимности власти и единства современной России, то крупнейшие локальные войны в Афганистане и Чечне завершились бесславно и до сих пор крайне непопулярны. Тем не менее эти войны продолжают влиять на российское общество: многие их жертвы до сих пор не опознаны, программы социальной и психологической реабилитации выживших не появились.

С 1990-х годов ветераны локальных войн начали создавать криминальные и охранные структуры, самовольно взяв на себя функции по исполнению насилия. Позже многие из них стали сотрудниками силовых структур. Ветеранские союзы объединились с патриотическими движениями; некоторые из их лидеров ушли в политику и составили ядро ​​поддержки правительства. Вместе с ними привычка к использованию насилия перешла от военной к гражданской жизни.

За последние годы существовавший ранее антимилитаристский дискурс исчез из публичной сферы, на уровне риторики насильственное разрешение конфликтов стало допустимым. Образ «чеченского террориста» стал отличным кристаллизатором образа врага, риторика афганской войны («советские миротворцы, отстаивавшие геостратегические интересы страны путем сдерживания роста террористов») оказалась использована во время российской военной кампании в Сирии.

Как сейчас участники военных кампаний в Афганистане и Чечне влияют на легитимацию и тривиализацию насилия в обществе? Как получилось, что государство использует их в качестве политического инструмента? Как логика насилия стала воплощаться в мирной жизни, а военная мобилизация превратилась в длительную политическую тенденцию?