В средневековой культуре демоны — иллюзионисты, постоянно меняющие маски: ангелов, людей, зверей, монстров. При этом личины и облики, которые принимают демоны, часто направлены именно на устрашение. Попытка запугать монаха, прогнать его (из пустыни, кельи, монастыря) и заставить отказаться от аскезы — один из самых частотных демонологических мотивов агиографии, начиная с Жития Антония Великого (IV в.). Конструирование образа демона в таких текстах отражает представления о безобразном и страшном. Бесы являются в звериных или миксантропных личинах, либо в антропоморфном образе с элементами инверсии, гипертрофированности и не конкретизированного «уродства». Их цвета — черный и красный (огненный, в т. ч. реальный огонь). Описание облика строится на различном сочетании этих элементов: так, в XIII в. немецкий проповедник Цезарий Гейстербахский в своем «Диалоге о чудесах» рассказал историю аббата Вильгельма, который приказал демону, находившемуся в одержимой, явиться воочию — женщина немедленно стала увеличиваться, словно башня, ее глаза загорелись, как печи, черты лица «чудовищно исказились» (Dialogus miraculorum, V, 29).

В средневековой культуре демоны — иллюзионисты, постоянно меняющие маски: ангелов, людей, зверей, монстров. При этом личины и облики, которые принимают демоны, часто направлены именно на устрашение. Попытка запугать монаха, прогнать его (из пустыни, кельи, монастыря) и заставить отказаться от аскезы — один из самых частотных демонологических мотивов агиографии, начиная с Жития Антония Великого (IV в.). Конструирование образа демона в таких текстах отражает представления о безобразном и страшном. Бесы являются в звериных или миксантропных личинах, либо в антропоморфном образе с элементами инверсии, гипертрофированности и не конкретизированного «уродства». Их цвета — черный и красный (огненный, в т. ч. реальный огонь). Описание облика строится на различном сочетании этих элементов: так, в XIII в. немецкий проповедник Цезарий Гейстербахский в своем «Диалоге о чудесах» рассказал историю аббата Вильгельма, который приказал демону, находившемуся в одержимой, явиться воочию — женщина немедленно стала увеличиваться, словно башня, ее глаза загорелись, как печи, черты лица «чудовищно исказились» (Dialogus miraculorum, V, 29).

Принципы изображения демонов в иконографии отчасти следовали за текстами, отчасти основывались на автономной визуальной топике. В европейском искусстве начиная с XII–XIII вв. тело бесов превратилось в сложный конструкт из элементов и форм, которые демонстрировали одновременно беспорядок, уродство и устрашающий вид слуг Люцифера. При этом в хаотичной телесной структуре прослеживаются четкие принципы и мотивы, которые превращают причудливые и варьирующие формы в рассказ о самих падших духах и их свойствах. Каждая фигура демона — визуальный микрорассказ со своей грамматикой. Этот знаковый язык разрабатывался и эволюционировал, а в XVI в. начал активно проникать в русские иконы, фрески и миниатюры.

В докладе речь пойдет о визуальной «азбуке» и «грамматике» страшного в русской иконографии. Я сфокусируюсь на стратегиях и приемах изображения демонических тел в ситуациях, когда целью иконописца/иллюминатора было показать не искусительную (ложные облики ангелов и людей), а устрашающую личину демона.