Моральная паника — широко известное явление, характерное для современных обществ с их быстротой передачи информации. Однако влияние фактора моральной паники на законодательство, в частности уголовное, остается сравнительно неисследованным. Целью исследования являлось проследить соотношение развития моральной паники (на примере истории с «группами смерти») в российском обществе и ее рецепцию российским законодателем; выяснить соотношение между фактором моральной паники и изменениями в Уголовный кодекс РФ в виде криминализации склонения к совершению самоубийства и содействия совершению самоубийства. Для достижения данной цели был проанализирован большой массив материалов, в частности стенограмм заседаний Государственной думы Федерального собрания РФ, публикаций в СМИ, в т. ч. электронных, а также научных публикаций, посвященных анализу норм статей 110.1, 110.2 УК РФ с точки зрения уголовного права. Проведенное исследование позволило сделать следующие выводы.

Развитие общественной дискуссии в традиционных СМИ носило тенденцию безусловной веры в «группы смерти» и таким образом способствовало нарастанию моральной паники в обществе; в электронных СМИ к данном информации преобладало скорее критическое отношение.

В криминализации норм о склонении к совершению самоубийства, содействии совершению самоубийства, а также организации деятельности, направленной на побуждение к совершению самоубийства, фактор моральной паники сыграл решающую и до известной степени единственную роль. Анализ материалов, прилагаемых к законопроекту, а также стенограмм пленарных заседаний Государственной думы позволяет констатировать, что члены законодательного корпуса, поддерживая законопроект, оперировали исключительно теми же паническими тезисами, что и традиционные СМИ (но не электронные), вплоть до прямых цитат. При этом законопроект принимался в большой спешке; при его принятии не запрашивалось мнение экспертного сообщества, в стенограммах пленарных заседаний полностью отсутствуют ссылки на научные исследования проблемы и даже на официальную статистику правоохранительных органов.

Высокая репрессивность принятых норм (формальные простые составы преступлений, значительный размер наказания) также позволяют сделать вывод о влиянии моральной паники на законодателя; данные стенограмм пленарных заседаний подтверждают соответствующее намерение членов законодательного корпуса. Важно, что эта репрессивность, как и юридически неудачная конструкция норм, не вызвали возражений в заключениях на законопроект со стороны Правительства РФ и Верховного суда РФ.

Реакция юридического научного сообщества также была в целом апологетической, и высказанная в публикациях критика новелл касалась в основном их технического несовершенства, но не вопроса о необходимости их вообще. При этом специальные исследования в области электронных коммуникаций не позволяют сделать вывода о реальном существовании «групп смерти» в том виде, в каком их представляли СМИ и законодатель.

Таким образом, законодатель выглядит несвободным от моральной паники, поражающей общество в целом, и также является склонным к поиску «коллективного врага», особенно по остродискуссионным вопросам. Без соответствующей научной и экспертной поддержки законодательного процесса это является достаточно опасным, так как может привести к криминализации непродуманных и избыточно репрессивных норм. Последнее, в свою очередь, влечет, с одной стороны, необоснованное нарушение прав и свобод граждан, с другой — снижение авторитета самого законодателя.