Биография комильфо: Майя Кучерская о «Жизни Льва Толстого» Андрея Зорина (Masters Journal)

Если попробовать вообразить повествователя новой и уже наделавшей шума биографии Льва Толстого — нет, не реального автора ее, профессора Оксфордского университета Андрея Зорина, а образ созданного им повествователя — перед нами наверняка явился бы истинный джентльмен, изящный, подтянутый, мастер сдержанной, но содержательной беседы. Книга «Жизнь Льва Толстого. Опыт прочтения» словно бы писана слегка обрусевшим британцем, рукой в белоснежном манжете, застегнутом опалом. Отменный слог, идеально сбалансированная композиция, образцовый лаконизм, предельный демократизм, замешанный на аристократизме — вот основные свойства этого труда. Отдельно и удивительно, что в нем вместе с тем ощутимо присутствие личности автора, его пристрастий и приязни — к читателю, в том числе.

Читатели разных кругов и интересов эту биографию и в самом деле сейчас же оценили. Ее первый тираж в 3000 экземпляров буквально смели с прилавков на декабрьской ярмарке Non/ficiton. На нее пишут восторженные рецензии литературные критики, ее славят книжные блогеры и просто читатели в соцсетях, ее с любопытством рассматривают в лорнет представители среды академической, не пропуская оплошностей, вроде «маленькой княжны», тогда как она — разумеется, «маленькая княгиня». Тем не менее книга Андрея Зорина без сомнения войдет во все программы обязательного чтения для филологических специальностей.

Хотя бы потому, что написана она в несколько необычном для русского контекста жанре, на стыке популярной и научной литературы. Русскоязычным авторам науч-попа, особенно гуманитарного, обычно нелегко бывает удержаться между простотой изложения и сложностью предмета — одни соскальзывают в поверхностность и упрощение, другие начинают говорить непостижимым языком, щеголять многочисленными фактами и обширными сносками, нырнув в которые неискушенный читатель рискует не вынырнуть.

Ограничения всякому творчеству на пользу, а толстовский прием остранения, в данном случае — позиция чуть отстраненного наблюдателя, и для исследователя оказывается выигрышным.

Не таков «Опыт прочтения» Андрея Зорина. Здесь всего в меру, и глубины, и доступности. За каждой фразой — тома прочитанного, в том числе неопубликованных документов. Вместе с тем факты и мысли излагаются ясно. Не секрет, что от смешанных браков часто рождаются особенно красивые дети: возможно, секрет идеальной формы этой книги как раз в том, что она — плод смешанного брака. Эта биография первоначально была написана на английском языке для серии Сritical Lives лондонского издательства Reaktion Books, выдвинувшего свои требования и к объему, и к структуре книги. Ограничения всякому творчеству на пользу, а толстовский прием остранения, в данном случае — позиция чуть отстраненного наблюдателя, и для исследователя оказывается выигрышным.

Жизнь Льва Толстого уложена в четыре смысловых раздела, четыре главы — «Честолюбивый сирота», «Женатый гений», «Одинокий вождь», «Беглая знаменитость». Каждая, как видим, построена на оксюмороне, и в каждой лейтмотивом становится заявленное в названии столкновение: в первой рассказывается о том, как рассеянный юноша, потерявший родителей и не окончивший университета, пожелал стать первым русским писателем. Он не стеснялся признаться себе, что его «цель — литературная слава», а добившись ее, «упивался наслаждением похвал» и задыхался от «слез восторга». Во второй главе речь идет о семейной жизни Толстого, в третьей о его взглядах и учении, в четвертой о последних годах жизни и побеге из Ясной поляны. Трагический конец на станции Астапово — писателя, всю жизнь желавшего свободы, но в последние дни лишенного возможности выбирать, что делать и с кем общаться — описан чрезвычайно эффектно.

Андрей Зорин рифмует финал с началом. Книга открывается воспоминанием Толстого о том, как, запеленутый, он пытался вырваться из связавших его свивальников. Последнее, что произнес в жизни Толстой, были слова «надо удирать куда-нибудь». Во второй раз, пишет Зорин, «у него была возможность куда-нибудь “удрать”. Он воспользовался этой возможностью на следующее утро, 7 ноября в 6:05». В этой эффектности можно разглядеть что-то антитолстовское, Толстой эффекты ненавидел, но автор и не пытается быть конгениальным своему герою. Склонив перед ним голову, Зорин открыт современному читателю.

Секрет притягательности этой книги еще и в этом. Она написана для нас. Она написана для британцев. Вряд ли случайно она начинается с отсылки к «Анне Карениной» — роману, который знает каждый англичанин, в британских рейтингах и опросах именно «Каренина» оказывалась самым читаемым романом иностранной литературы. Русский читатель этот роман тоже любит и знает никак не хуже (лучше!) школьной «Войны и мира». Произнеся «Анна Каренина», Зорин в сущности, распахивает перед читателем дверь.

Основной метод этой книги — рассказывать о Толстом как о писателе и семьянине, педагоге и публицисте, общественном деятеле и создателе нового учения, не отделяя эти роли друг от друга.

Недаром и два мотива, которые Андрей Зорин выделяет в размышлениях Толстого как основные — сексуальность и смерть — звучат исключительно современно. Но если о смерти в публицистике и прозе Толстого писали неоднократно, о сексуальности значительно меньше и робче. Андрей Зорин спокойно цитирует признание 23-хлетнего Толстого о том, что он влюблялся не в женщин, а в мужчин, «прежде, чем имел понятие о возможности педарастии» — при отвращении к физической стороне однополой любви; он касается и связи Толстого с замужней крестьянкой Аксиньей Базыкиной, попутно разрушая миф о том, что сластолюбивый барин не давал прохода крестьянкам до старости: это не так, женившись, Толстой никогда не изменял Софье Андреевне. Многого она не могла ему простить, но не неверности, хотя «Крейцерову сонату» предательством считала, саркастически замечая, что настоящим послесловием к повести стал сын Ванечка.

В этих подробностях нет ничего, кроме стремления к полноте и законченности портрета. Им продиктован и основной метод этой книги: рассказывать о Толстом как о писателе и семьянине, педагоге и публицисте, общественном деятеле и создателе нового учения, не отделяя эти роли друг от друга. Поэтому, обсуждая «Войну и мир», «Анну Каренину», «Воскресенье», тем более статьи о борьбе с голодом, Зорин старается избегать анализа текста, сосредотачиваясь на связях текстов с жизнью их автора. Поэтому на страницах его книги появится Толстой влюбленный, Толстой-отец, Толстой в отчаянии, гневе, страшном горе, Толстой, очарованный силой поэтического слова и не способный дочитать до конца любимое стихотворение Тютчева «Тени сизые смесились»: его душили слезы на середине стихотворения. Все эти детали соединяются в цельный портрет, помещенный к тому же в раму с большим вкусом подобранных цитат из самого писателя. Приведем напоследок одну из самых поразительных. Толстой произносил это за две недели до смерти, своим последователям: «Ошибка, когда мы желаем устраивать жизнь других людей, даже своих детей. В числе всех суеверий, от которых страдает человечество, есть устроительство других людей, на основании которого существует государство, всякое правительство, социально-революционное устроительство и даже до малейших подробностей устроительство своих детей. Стараться быть свободным от желания устроить. Если я сильно желаю устроить, я легко подпадаю соблазну устроить насилие. Желать быть свободным от устроительства».

Не забудем, эти слова говорит человек, с детства мечтавший найти «зеленую палочку», которая принесет счастье всему человечеству, и постоянно — с помощью книг, выступлений, яснополянской школы для крестьян, сбора денег для голодающих, религиозного учения — он старался сделать человечество хотя бы немного счастливее. В словах, сказанных незадолго до смерти, он, в сущности, отказывается от своей мечты. Поразительно это хотя бы потому, что обнаруживает: Лев Толстой готов был меняться до последнего мгновения.