М. Соколов ― В эфире программа «Цена революции». Ведет ее Михаил Соколов. И в суровых условиях изоляции мы продолжаем отмечать 150-летие со дня рождения вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ульянова-Ленина. Сегодня наш гость — Владислав Аксенов, старший научный сотрудник Института российской истории РАН, специалист по социальной истории России начала XX века. И я хочу сказать, что вышла книга Владислава Аксенова. Она называется «Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914-1918 год)». Владислав, добрый вечер! Я вас поздравляю. Насколько я знаю, в издательстве «НЛО» уже можно эту книгу заказывать и покупать.

В. Аксенов ― Во-первых, здравствуйте! Спасибо за такое представление. Действительно, книга уже вышла в печатном варианте. Ее можно заказать на сайте «НЛО», на сайте магазинов, в которых она появилась. Так что да.

М. Соколов ― Скажите, сколько лет и зим у вас ушло на сбор этих слухов, сплетен, доносов, материалов уголовных дел и их анализ?

В. Аксенов ― Вы знаете, если говорить, в том числе, о сборе информации, книга очень медленно рождалась — на это ушло больше 10 лет. И честно говоря, я бы еще 10 лет над этим поработал. Потому что тема совершенно бездонная. Здесь каждый раз натыкаешься на какие-то потрясающие факты, которые с какого-то нового ракурса показывают историю. Так как этот период вообще крайне интересен с точки зрения массовых настроений, с точки зрения того, как общество бросалось из одной крайности в другую. Эти слухи обнаруживают и некие архетипические образы, которые, возможно, живут на уровне подсознания в людях. Слухи обнаруживают связь с актуальными событиями, которые иногда интерпретируются с точки зрения сказочного дискурса. И кстати, поскольку мы сегодня, как я полагаю, собираемся говорить о Ленине, то Ленин тоже попал в этот водоворот слухов, образов, эмоций. О нем уже в 1917 году ходили сказки. То есть появились некие фольклорные интерпретации. И это всё, конечно, позволяет нам понять, почему общество идет за теми или иными лидерами, какие ярлыки оно на них навешивает и так далее.

М. Соколов ― Давайте тогда, собственно, к Владимиру Ильичу. Всё-таки эти программы я последнее время начинаю с детского образа — такого кудрявого Володи Ульянова, примерного ученика, прихожанина. Какая общественная среда вдруг меняет его и делает радикальным сторонником перемен, да еще и фактически с помощью прямого насилия? Каков ваш взгляд?

В. Аксенов ― Тут, конечно же, и семейный опыт отразился на этом. Его старший брат — первомартовец. Вообще, кстати, это очень интересно: если мы обратимся к биографии многих революционеров России начала XX века, мы увидим, что их революционность являлась чуть ли не семейным подрядом. И ничего удивительного в этом нет, потому что, в принципе, эта интеллигентская народническая среда бурлила неприятием самодержавия, которое и в экономической, и в политической сфере уже себя полностью изжило. И по мере того, как рос уровень образованности населения, тем, соответственно, громче звучали требования перемен. Вспомним, что конец XIX — начало XX века — это серия массовых студенческих волнений. То есть из этой студенческой среды, в общем-то, эти революционеры и вырастали.

Другое дело, что кто-то идет прямо в сторону революционного террора, а кто-то сохраняет такие относительно романтизированные либеральные взгляды. Это уже совершенно другой вопрос. Но на мой взгляд, конечно же, если мы говорим о годе, который стал переломным, сделал из Владимира Ильича Ульянова того Ленина, которого мы знаем, то это, конечно же, 1917 год. Потому что Ленин до 1917 года, Ленин в 1917 году и Ленин после 1917 года — это, в общем, 3 разных человека.

М. Соколов ― Я понимаю, но всё-таки есть целый длинный период, когда вырастал этот революционер. И вот мне интересно — смотрите, ведь Ульянов не устраивал каких-то массовых демонстраций. Писал какие-то тексты. Ну, недолго сидел в тюрьме, потом в ссылке. Не пытался бежать. Что, на ваш взгляд, дало ему революционную репутацию? В общем, в 1905 году он приехал из эмиграции в революцию — не очень известной фигурой, но всё-таки уже был лидером такой достаточно маргинальной, активной, разраставшейся партии.

В. Аксенов ― Здесь сложно сказать. Ленин, конечно, всегда отличался радикальными взглядами. Наверное, в 1905 году, Декабрьское вооруженное восстание в Москве… В ноябре Ленин нелегально прибывает в Санкт-Петербург. Он активно публикуется, возглавляет работу газеты «Новая жизнь», участвует в подготовке этого вооруженного восстания, которое, в общем-то, среди многих его соратников воспринималось в качестве большой авантюры.

Нужно сказать, что в каком-то смысле декабрь 1905 и октябрь 1917 — это одного поля ягодки, такая своеобразная проба пера. Но вместе с тем не будем забывать, что всё-таки, несмотря на определенную роль большевиков в Первой российской революции, численность партии оставалась очень маленькой. До 1917 года я бы не назвал Ленина, скажем, в 5-ке, а может, даже в 10-ке известных политиков-революционеров. То есть это было политик 2-го или даже 3-го плана.

М. Соколов ― На ваш взгляд, был ли в общественном сознании, если говорить об образах, наряду с образом вот этого эсера-террориста, крестьянофила, какой-то сформировавшийся образ русского социал-демократа — марксиста? Или этот образ тоже появляется у нас в 1917 году?

В. Аксенов ― Понимаете, если мы говорим об общественном сознании, то скорее нет. По той простой причине, что Ленин не был хорошо известен широким слоям. Я могу даже привести такой пример — если мне не изменяет память, это конец апреля 1917 года, то есть Ленин уже в России. В газете «Правда» появляется письмо одного крестьянина, который рассказывает, как он в марте приезжает в Москву, узнав о том, что произошла революция. Входит в Кремль, там ему попадаются какие-то люди и начинают у него выпрашивать, кто он, откуда, какие у него взгляды. И когда они узнают, что этот крестьянин против войны, они ему заявляют: «Наверное, ты Ленин». Он обиделся, говорит: «Да нет, какой же я ленин? Я смоленский». И в этом письме он признается: «Я в тот момент думал, что ленин — это губерния. Потому что все говорят: ленин, ленин».

Это 1917 год. Поэтому о каком же общественном признании или таком более-менее конкретном образе в массовом сознании мы можем говорить в предшествующее время? Думаю, что нет. Думаю, что такого однозначного образа не сформировалось. Но с начала Первой мировой войны известность большевиков, в том числе и Ленина, действительно слегка подрастает по одной простой причине — потому что это одна из немногих партий, которая заняла пораженческую позицию. «Чем хуже, тем лучше», Россия должна проиграть в Первой мировой войне.

Это, конечно же, вызвало бурю негодования не только в правой среде или среди центристов, но даже среди социал-демократов. Меньшевики не поддержали эту пораженческую позицию. И с этого момента, буквально с августа 1914 года, в печати начинает формироваться образ большевика — немецкого шпиона. И вот те слухи о том, что большевики — немецкие агенты, которые использовало в том числе Временное правительство Керенского в 1917 году для дискредитации большевиков, на самом деле появляются, зарождаются уже в августе 1914 года. То есть таким образом массовое сознание уже было подготовлено к тому, что якобы Ленин — это немецкий шпион. Вот здесь — да. 1914 год, наверное, стал таким небольшим трамплином.

М. Соколов ― То есть всё-таки в России во время Первой мировой войны стало возможным разглядеть Ленина в эмиграции. Так, как мы видим эмигрантов-политиков современных — не знаю, Ходорковского или Каспарова. Их видят, слышат, какая-то информация доходит. Так же и о Ленине стала появляться информация в России. А до этого он как бы не присутствует, как какой-то далекий эмигрант.

В. Аксенов ― Вы знаете, я бы даже не сказал, что он начинает появляться. Какие-то отдельные слухи. Другой, тоже интересный контрпример. Если мы с вами посмотрим, как художники рисовали Ленина в 1917 году, когда его можно было увидеть на балконе особняка Кшесинской, то есть когда вот он, находится буквально здесь, под рукой, мы видим, что отсутствует какая-то внятная иконография. То есть Ленина рисовали совершенно по-разному. Его лицо было очень плохо знакомо художникам. Ну, знали, что лысина, такая бородка. И очень часто его изображали монголоидом. Самый распространенный визуальный образ Ленина — это Ленин-монголоид: такие гипертрофированные скулы, узкие глаза. То есть это, опять же, говорит о том, что даже в 1917 году он всё равно оставался неизвестным человеком, неизвестной персоной. И конкретного, цельного образа в России в 1917 году не было.

М. Соколов ― Вот Ленин вместе с другими социалистами едет через Германию в пломбированном вагоне. Как это было воспринято? Это всё-таки скандал или это было даже, может быть, для кого-то нормально? Ну, пропустили и ладно.

В. Аксенов ― Безусловно, на этом играли оппоненты Ленина. Тут ведь проблема даже не в том, что он приехал с другими эмигрантами в этом пломбированном вагоне. Проблема в том, что на следующий день, 4 апреля, он выступает на объединенном собрании меньшевиков и большевиков с этими своими известными так называемыми «апрельскими тезисами» и громит там всех — и меньшевиков, и эсеров, и набрасывается на Петросовет. Причем нужно понимать психосклад этого человека. Он был очень импульсивным, очень агрессивным. Поэтому он бросается оскорблениями, в общем-то, даже в адрес своих соратников по партии. Когда Плеханов узнал об этом выступлении, буквально на следующий день, 5 апреля, в плехановском «Единстве» вышла статья, где он назвал речь Ленина бредом сумасшедшего и заявил, что лидер большевиков водрузил знамя гражданской войны среди революционной демократии. То есть уже 5 апреля Ленина обвинили в том, что он ведет страну к гражданской войне. В следующий раз на 1-м съезде Советов — Церетели, его известная фраза, что «нет такой партии в России». Что на самом деле имел в виду Церетели? Что сейчас возможно предотвратить гражданскую войну только в том случае, если Петросовет и Временное правительство будут заодно. Поэтому все партии прекрасно понимают: если какая-то из них начнет кричать «Дайте нам всю власть!», то это всё закончится крайне плохо. И на следующий день Ленин заявил, что нет, такая партия есть.

М. Соколов ― То есть это не апокриф, это всё-таки реальная стенограмма? «Есть такая партия!».

В. Аксенов ― Это совершенно реальная стенограмма. Только Ленин произнес эту фразу на следующий день. По мифу, во время выступления Церетели вскочил Ленин, сказал «Есть такая партия!», раздались аплодисменты. Нет, этого не было. Ленин сидел и молчал, пока выступал Церетели. Но на следующий день он решил вернуться к этой речи и заявил: нет, такая партия есть. Но контекст был другим — что если такая партия появится, то она приведет страну к гражданской войне. И соответственно, большевики это и сделали, в соответствии и с прогнозами Церетели, и с этим самым прогнозом Плеханова, который он сделал еще 5 апреля 1917 года. То есть, на мой взгляд, именно «апрельские тезисы» делают Ленина в 1917 году маргинальным политиком, показывают потенциальную угрозу для всех, которая исходит от Ленина в частности и от партии большевиков. И после этого оппоненты уже начинают раскручивать тему пломбированного вагона.

Буквально в апреле появляются карикатуры. Почему карикатуры очень важны? Они публиковались и в желтой прессе — например, была такая газета «Петроградский листок». Они публиковались в больших цветных журналах — например, «Новый сатирикон», «Бич» и так далее. Визуальный образ более хлестко бьет по массовому сознанию, чем образ вербальный. И вот появляется одна из первых карикатур — это карикатура на тему троянского коня. Так же, как греки помещали своих воинов и забрасывали в Трою этого коня, точно так же немцы забросили Ленина в Россию через пломбированный вагон. И потом этот образ троянского коня и Ленина в нем, конечно же, раскручивается.

Но тут, понимаете, мне кажется, нужно учесть еще один момент. Почему Ленин так активно ворвался в политическую жизнь? То есть, с одной стороны, мы сказали, что он был плохо известен массовому сознанию и ему нужно было наверстывать упущенное. С другой стороны, если мы посмотрим вообще на размышления Ленина о революции, начиная, допустим, с 1913 года, мы видим, что он постоянно попадал в просак, постоянно ошибался. В начале 1913 года он пишет статью «Маевка революционного пролетариата», в которой впервые была сформулирована известная концепция революционной ситуации — «верхи не могут, низы не хотят» и так далее.

М. Соколов ― Красивый образ, кстати говоря.

В. Аксенов ― Если говорить о воздействии на массы, то да. Он запоминающийся, емкий. Но на самом деле Ленин постоянно ошибался. Потому что в 1913 году он заявил о том, что в России начинается революция, имея в виду рост числа рабочих выступлений. Но революции не происходит. Дальше в июле 1914 года, то есть непосредственно накануне Первой мировой войны, в самом начале июля, начинаются беспорядки в Петрограде. Они перебрасываются в Киев, в Варшаву, в другие крупные города. И Ленин опять заявляет о том, что создалась революционная ситуация, вот-вот произойдет революция. Но тут революции не происходит, потому что начинается война. Потом летом 1915 года он опять говорит о том, что в стране созревает революционная ситуация. Опять никакой революционной ситуации нет.

И в январе 1917 года разочарованный Ленин выступает в Цюрихе перед собранием социалистической молодежи и заявляет, что «мы, старики, быть может, не доживем до этой самой революции». То есть Ленин к 1917 году разочаровывается, у него опускаются руки. И вдруг буквально через месяц революция, которую он так долго ждал и неудачно предсказывал, все-таки свершилась. Поэтому он тут же отправляется. Ему неважно было, пломбированный вагон или еще как-то — ему было важно как можно быстрее оказаться в России. И оказавшись в России, ему необходимо было о себе заявить. Неважно как. Понятно, что чем эпатажнее будет его появление, тем, соответственно, ему проще будет потом удержаться на этом политическом Олимпе или просто как-то на него попасть. Так что, с моей точки зрения, «апрельские тезисы» были сознательным скандалом с целью создания имени, создания пусть даже образа отрицательного героя.

М. Соколов ― Вот вы говорите о площадках, на которые ворвался Владимир Ленин. Скажем, сейчас это могло бы быть телевидение, социальные сети. А тогда что это были за информационные площадки, захватив которые, можно было выйти, так сказать, в первые ряды революции? Что это — митинги, газеты? Как это работало?

В. Аксенов ― Во-первых, конечно же, газета «Правда». Безусловно, большевики уделяли ей очень много времени и в конце концов выкупили себе редакцию. То есть они тратили большие деньги на содержание газеты. Во-вторых, конечно же, это листовки. И в-третьих, это постоянные выступления. Ленин регулярно появлялся на балконе дворца Кшесинской, с которого вещал собравшимся. При этом вообще Петроград был поделен на некие такие зоны влияния, условно говоря. Скажем, у публичной библиотеки, как правило, агитировали кадеты или представители каких-то других умеренных партий. Но известно, что большевистские агитаторы иногда пытались захватить эти места прочих партий, конечно же, оказываясь не среди своего потенциального электората, и им иногда очень сильно доставалось. То есть митинги часто заканчивались самосудами, избиениями непонравившихся ораторов. Собственно, в «Правду» на имя Ленина и на имя Каменева приходили постоянные угрозы.

Вообще, 1917 год — это, конечно же, год очень такого напряженного эмоционального, психического состояния общества, населения. Но средства воздействия на массы были. Вообще, если мы рассмотрим печатное пространство, то мы увидим, что с лета, фактически уже с июня 1917 года главным антагонистом, безусловно, становится Ленин, большевики. Его ругают все, начиная с меньшевиков и заканчивая кадетами. Причем ругают, в общем-то, довольно дружно, в один голос.

М. Соколов ― И получается такой пиар, собственно.

В. Аксенов ― Да, получается пиар. И тут, конечно, возникает вопрос: как так получилось, что при настолько согласованной антибольшевистской кампании большевикам всё-таки удалось захватить власть? С одной стороны, да, вы совершенно правы: это такой несознательный, неожиданный пиар. С другой стороны, нельзя не отметить, что большевики в этой ситуации очень правильно себя повели.

Я могу привести такой пример. Когда началась вся эта кампания против Ленина — еще даже в мае 1917 года… То есть в июне понятно — имеются в виду 8-10 числа: на митингах вдруг совершенно неожиданно были подняты большевистские лозунги. В то время, как Петросовет и Временное правительство планировали, что на этих манифестациях петроградцы выразят свое доверие Временному правительству, вдруг появляются большевистские лозунги «Долой Временное правительство!». То есть июнь, конечно же, показал, что большевики — это не просто какие-то демагоги. Большевики действительно, реально могут повернуть ход этой политической истории. Но даже в мае 1917 года эта опасность уже начинает осознаваться.

И как реагируют большевики? В газете «Правда» появляется статья, в которой автор высмеивает Ленина, говоря о том, что появилась информация, что Нева потекла вспять. Кто в этом виноват? Конечно же, виноват Ленин, который заброшен к нам из Германии. Если вы в этом сомневаетесь, вы можете спросить у господ… — и идет перечисление его политических оппонентов: Плеханов, Амфитеатров, еще кто-то и так далее. То есть большевики сами подхватывают эту антиленинскую риторику, но оборачивают ее в шутку, высмеивают. И для кого-то этот метод, в общем-то, работал. То есть здесь им тоже нужно отдать должное.

М. Соколов ― На ваш взгляд, был ли Ленин великим оратором, который мог повести за собой зал, толпу? Не знаю, вот считают, что Троцкий был самым талантливым большевистским оратором. А Ленин?

В. Аксенов ― Вы знаете, в условиях революции 1917 года, в условиях распространившегося массового психоза — да. Скорее всего, Ленин потерялся бы в период какой-то стабильности. Но в 1917 году он удивительно прочувствовал эпоху.

Конечно же, если говорить об ораторах-политиках, тут, без всякого сомнения, на первом месте у нас Александр Федорович Керенский — просто в силу того, что в силу своего адвокатского прошлого он был профессиональный оратор. Ленин и, думаю, Троцкий в этом смысле уступали Керенскому. Но Ленин очень хорошо чувствовал настроение масс. И к тому моменту, когда народ стал уставать от Керенского, Ленин своей конкретикой, даже не какими-то логическими, длинными рассуждениями, но конкретными лозунгами, предложениями вел за собой людей. Ему удавалось проникнуть в их сознание именно этими емкими лозунгами, емкими образами.

Павел Николаевич Милюков — казалось бы, образованный профессор, тоже, наверное, умеет общаться с народом. Но, что интересно, когда Милюкову приходилось выступать даже перед рабочими Петрограда, он всегда начинал свою речь со слов «Дамы и господа». Понятно, что это сразу настраивало рабочих на некий скепсис в отношении этого человека. Вот Ленин не допускал таких ошибок. Кроме того, тоже такой любопытный момент — на первый взгляд, незначительный, но всё-таки к вопросу о том, как Ленин создавал свой имидж. Дело в том, что когда он приехал на Финляндский вокзал в этом самом вагоне, он вышел на перрон в пальто, в шляпе-котелке и костюме-тройке. И вот, держа в руках эту шляпу-котелок, он пытался выступать перед встречающимися ему людьми. Было очень неудобно. Впоследствии этот котелок мы больше на нем не видели — он был заменен на кепку. Кепку намного удобнее держать в руке, сжимать ее, трясти ей и так далее.

Керенский, кстати, тоже переоделся в 1917 году. Потому что если мы посмотрим на фотографии марта-апреля 1917 года, он тоже, в общем-то, предстает таким довольно импозантным политиком — в каракулевой шапке, пальто с каракулевым воротником, костюм. Но в какой-то момент, а точнее, с конца мая 1917 года, когда Керенский начинает агитировать за летнее наступление на фронте, ему часто приходится разъезжать по фронтам, выступать перед солдатами, он переодевается в свой знаменитый френч. Считается, что именно Керенский ввел моду на френч в России в 1917 году.

То есть они все думали о своем имидже. Но так получилось, что, наверное, на волне раздражения, которое общество начинало испытывать к Керенскому, Ленин очень удачно вошел в это пространство — медийное пространство, можно сказать. Учитывая тиражирование образов и так далее.

М. Соколов ― Скажите, ведь Ленин был официально объявлен германским агентом. Его должны были арестовать, судить. Он скрылся. Такая пауза — и потом он вышел на политическую арену, как будто очищенный от всех подозрений. Как это произошло, почему?

В. Аксенов ― Смотрите, официально он объявлен не был, потому что начатое Временным правительством следствие не смогло установить факт финансирования большевиков из Германии. Тем более не смогли подтвердить, что большевики напрямую получали деньги из Германии и понимали, откуда они идут. То есть вообще контактов большевиков с германским генштабом, конечно, не было. Но тем не менее, об этом писали многие газеты. И именно образ Ленина как немецкого шпиона был сформирован.

Что касается арестов большевиков. Троцкий оказался в Крестах, Ленин вынужден был бежать из Петрограда. Это всё происходит после июльских беспорядков 3-4 июля 1917 года. Здесь Ленин допустил ошибку. Он перестарался. В принципе, на мой взгляд, это такая реальная развилка в нашей политической истории, потому что, по большому счету, на Ленине и на партии большевиков после 3-4 июля 1917 года нужно было ставить крест. Только какая-то случайность могла вернуть им положение и легальный статус в России. И вот этой случайностью стала авантюра Керенского, глупость, когда он решил рассориться с Корниловым.

Опять-таки, для того, чтобы понять эту логику политического развития 1917 года, необходимо учитывать массовые настроения, массовую психологию. Лето 1917 года — это жуткий психоз. Кстати, первые слухи о том, что большевики готовят вооруженное восстание, появляются еще в июне 1917 года. То есть потом они повторяются, как мы знаем, уже в октябре, непосредственно перед самим восстанием. Но параллельно слухам о том, что большевики готовят восстание, ходят слухи о том, что существует какая-то тайная монархическая организация, которая тоже готовит восстание. И отдельно в августе появляются слухи о том, что восстание готовит офицерство, и Корнилов в частности.

И после того, как большевики уходят с политической арены, после этого июльского провала, главным оппонентом Керенского фактически оказывается Корнилов. И в ситуации массового психоза Керенский начинает верить в то, что Корнилов собирается его предать. Там еще непонятна роль обер-прокурора Синода Владимира Львова. Потом, кстати, Львова признали психически неуравновешенным. Он вдруг воображает себя посланником Керенского, едет к Корнилову и выдвигает Корнилову ультиматум от лица Керенского. Потом едет обратно к Керенскому и выдвигает ему ультиматум от лица Корнилова. В общем, перемешивает им все карты. И это стало такой, что ли, спичкой, которая раздула этот самый пожар.

И после того, как авантюра Керенского вскрывается (потому что уже в сентябре, когда начинаются допросы участников так называемого корниловского мятежа, возникает множество вопросов), становится известно, что Керенский обвинял Корнилова в том, что он двинул Дикую дивизию на Петроград. Но проблема в том, что приказ о переброске Дикой дивизии в Петроград подписал сам Керенский. Получается, что он стоит за этой авантюрой. Вот когда это всё постепенно выясняется, авторитет Керенского еще больше падает. К этому времени из тюрьмы выходит тот же Троцкий и другие большевики. Большевики возвращаются в Петросовет. И таким образом, хотя Ленин еще находится в Финляндии, тем не менее, дорога обратно в Петроград ему открывается.

И, в общем-то, на волне провала кампании Керенского, на волне вот этого неприятия к надоевшему министру, которого, кстати, в шутку начинают называть «Александр IV», аргументируя это тем, что якобы Александр Керенский специально изменил свою подпись — подписывает «Александр К.», а «К.» рисует таким образом, что буква превращается в римскую «IV», и что якобы он в Зимнем дворце занимает покои Александра III. Керенского обвиняют, что он — Александр IV. Кстати, если продолжить эту аналогию, то в октябре 1917 года Ленина тоже называют новым царем и называют его Николаем III. Почему Николаем III, думаю, понятно.

М. Соколов ― Псевдоним «Николай Ленин».

В. Аксенов ― Да, в 1917, если мы почитаем все статьи в «Правде», он везде подписывается «Николай Ленин». Более того, даже в первом собрании сочинений, которое выходит уже в Советской России, на обложке тоже написано «Николай Ленин». Владимиром Лениным он становится намного позже. То есть Ленин — это Николай III.

М. Соколов ― Скажите, а когда появляется образ Ленина — действительно вождя? Уже после захвата власти, когда он становится главой Совнаркома?

В. Аксенов ― Дело в том, что вообще даже сам Ленин был не уверен, что эта авантюра к чему-то приведет. То есть мы можем свидетельствовать по его выступлениям и письмам, что и в ноябре, и в декабре у Ленина не было уверенности, что власть удастся сохранить. Настолько неопределенная была ситуация везде — и в самом Петрограде, и на фронте. В августе, после того, как падает Рига, немцам открывается прямая дорога на столицу. То есть немцы могли захватить Петроград, это было абсолютно реально. Но они сами выжидали. Им тоже не хотелось увязать на Восточном фронте. Всё-таки главная опасность для Германии исходила, конечно же, со стороны Франции и Англии. То есть ситуация была абсолютно неопределенная.

Крестьяне. Неслучайно в «Декрете о земле» большевики фактически повторили эсеровскую аграрную программу. То есть они лавировали как только можно было. Более того, что интересно, даже свою программу о мире они изменили. Если мы с вами вспомним позицию большевиков во время Первой мировой войны, то они четко писали о том, что вот эту империалистическую войну нужно превратить в войну гражданскую. То есть заставить солдат обратить свои ружья не против стран, а против классов эксплуататоров. Таким образом война между странами превратится в войну между классами.

В общем-то, эта идея сидела в голове Ленина вплоть до 1917 года. Но он прекрасно понимал, что в октябре-ноябре 1917 года говорить о начале гражданской войны будет для него, в общем-то, самоубийством. Поэтому в конце «Декрета о мире», если вы почитаете, есть такая расплывчатая фраза: что после заключения мира трудящиеся и солдаты всех стран знают, что нужно дальше делать. Имеется в виду, что необходимо начать гражданскую войну. То есть приходилось лавировать. В этом смысле Ленин, как человек, интуитивно тонко чувствующий ситуацию, действительно был политиком своего времени, политиком своей эпохи.

М. Соколов ― Но в конце 1917 года он еще не был вождем и кумиром — правильно я понимаю?

В. Аксенов ― Да, конечно. Для масс он, конечно же, не был. Но его авторитет в партии, безусловно, был велик. И, в общем-то, именно благодаря своему авторитету ему удавалось переламывать ситуацию. Кстати, если мы вспомним, тот же Каменев — казалось бы, ближайший соратник Ленина. Но, во-первых, он не поддерживает «апрельские тезисы». Каменев был против «апрельских тезисов» Ленина, и многие члены партии выступали тогда против Ленина. Но он смог переломить и в конце концов заставить включить их в программу партии.

Затем, когда большевики в октябре готовят вооруженное восстание, Каменев с Зиновьевым также выступают против этого восстания. Даже в «Правде» публикуется статья, которую Ленин счел предательством. То есть мы видим, что партия бурлила, в партии были разные позиции. Но Ленину, благодаря своему авторитету, всегда удавалось подмять под себя. Это изначально был авторитарный политический деятель, и некая харизма за этим авторитаризмом имелась.

Что касается такого уже мифологического образа, он, конечно же, начинает складываться, наверное, намного позже, на излете Гражданской войны. Потому что даже в 1918-1919 году, если мы почитаем письма во власть, там встречаются совершенно разные эпитеты в адрес Ленина. Его называют и антихристом, и как только не ругают. Но это понятно — это эпоха. Эпоха, когда, в общем-то, еще было не до такого позитивного мифотворчества.

М. Соколов ― Ну а почему, всё-таки, Ленин действительно не стал в глазах значительной части народа таким антихристом или, там, воплощением бесовщины, хотя было и страшное разорение, и грабеж, и красный террор, и, в общем, антихристианские выступления? Вообще-то для любого крупного политика всё, что делал Ленин, могло обернуться чудовищной катастрофой. Тем не менее, он выплыл.

В. Аксенов ― Вы знаете, мне кажется, он стал — для определенной части общества, для крестьянства. То есть тот образ Ленина как лидера складывается уже после окончания Гражданской войны. В большей степени, может быть, даже при Сталине. А до 1922 года, как я уже сказал, по документам мы видим совершенно разное к нему отношение. В том числе как к антихристу, в том числе как к немецкому агенту, потому что эти слухи тоже продолжают ходить, блуждать в определенных социальных слоях. Как, например, могли к нему относиться крестьяне во время продразверстки, прекрасно понимая, что это нынешняя власть стоит за этими мероприятиями?

М. Соколов ― Скажите, а «Ленин — ставленник мировой закулисы» (я так мягко выражусь) — такой тренд в пропаганде, наверное, тоже был?

В. Аксенов ― Вообще, если говорить об антисемитизме, то антисемитизм в 1917 году очень быстро стал немодным. По понятным причинам — потому что его всегда ассоциировали с правомонархическими организациями. Тем не менее, конечно же, антисемитские высказывания, в том числе, в адрес Ленина, появлялись. Еще ярче, еще громче они зазвучали после Октябрьского переворота, когда большевиков действительно начинают изображать (в том числе, на карикатурах) в образе некой языческой секты, которая идолу Марксу приносит в жертву Россию. Был такой известный белогвардейский плакат.

То есть во всех этих теориях, конечно же, в общем-то, ничего нового нет. Если мы обратимся, скажем, к современной конспирологии, то аналогичные мифы мы находим и в 1917 году, и в XIX веке. Только иногда меняются политики, а вот отношения, эти механизмы интерпретации — конспирологические механизмы — одни и те же.

Но всё-таки, если говорить об этих этнофобских и ксенофобских образах, главный образ Ленина в 1917 году после немецкого шпиона — это образ монголоида-хама. Почему? Монголоида — я уже объяснил: потому что плохо себя представляли внешность и очень часто изображали его таким гипертрофированным монголоидом. Но с другой стороны, здесь еще возникает тема нашествия монголо-татар и большевиков. Так как большевики — это самая маргинальная партия, то представителей средних слоев пугало, что после их прихода к власти начнется анархия, начнутся грабежи и начнется истребление буржуазии. Поэтому большевиков изображали в образе бандитов с большой дороги, причем пришедших с востока.

Есть очень много портретов Ленина, где он изображен в роли гунна, в роли монголо-татарина. Есть известная карикатура, где он в образе Иуды, продающего Россию за 30 серебреников, и так далее. То есть все эти ксенофобские интерпретации, конечно же, имели место, но после захвата власти, наверное, именно антисемитская интерпретация в белом лагере прочнее всего закрепляется за большевиками.

М. Соколов ― Скажите, а позитивный образ Ленина — когда он, собственно, начинает формироваться или укрепляться? Может быть, уже к тому моменту, когда происходит поворот к НЭПу?

В. Аксенов ― Да, я думаю, так. Если говорить о народном… То есть мы сейчас, конечно же, не берем официальную большевистскую пропаганду, где планомерно создавался позитивный образ лидеров большевиков — Ленина, Троцкого и так далее. Если анализировать именно массовые настроения, то где-то в 1920... Нет, я думаю, даже чуть пораньше, но это скорее как исключение. Где-то, кажется, даже в 1918 году (но, повторяю, это скорее исключение) в народе появляется такая сказка.

Эту сказку привела в своих воспоминаниях Софья Федорченко, такой известный персонаж. В годы Первой мировой войны она пошла медсестрой на фронт. Увлекаясь фольклором, она его собирала и продолжала собирать во время революции и во время Гражданской войны. И вот она услышала от одного солдата следующую сказку. Что шел солдат с войны и вдруг видит — на дороге сидит старичок. Такой, невысокого роста, но с ясными голубыми глазами. Солдат к нему обращается: «Кто ты?». Он говорит: «А я, вот, Ленин. Не могу попасть в Россию. Попробуй меня провести». А солдат оказался наделен волшебной силой. Он обернулся два-три раза, как-то накрыл Ленина и привел его в Петроград. И таким образом, на счастье всему миру, всем людям, Ленин пришел в Петроград.

Вот эта сказка появляется где-то в 1918-1919 году. И таких историй было довольно много. Наверное, уже на их основе в годы НЭПа, потом в конце 20-х годов, в 30-е годы советская пропаганда начинает творить свою собственную мифологию. Но повторяю, 1918 год — это скорее единичный случай. Едва ли мы можем говорить о массовом позитивном образе этого человека.

М. Соколов ― Если нам в заключение перекинуть такой мостик в современность? Вот есть опрос ФОМ: якобы роль Ленина сейчас в России считают позитивной 56% опрошенных, а 20% отрицательной. Ну и остальные не определились. Есть ли у вас, как историка, знающего реальную деятельность Ленина и всё, что им содеяно, какое-то объяснение этому?

В. Аксенов ― Почему сегодня?

М. Соколов ― В позитиве, да.

В. Аксенов ― Наверное, те же самые мифы продолжают жить. Людям всегда хочется найти некий позитивный образ, с которого можно брать пример, которому можно подражать. Вот тут интересно обратить внимание, скажем, на соотношение симпатий к Ленину и Сталину, потому что обычно в периоды антисталинизма начинается ревизия заслуг Ленина. Не Сталин, так Ленин, не Путин, так Сталин, не Путин, так Ленин и так далее. То есть, мне кажется, здесь, как на весах, раскачиваются разные лидеры. Когда опускается один, возможно, появляется другой.

Но с другой стороны, конечно же, не будем забывать еще и об огромной роли кинематографа, который оставил образы вождя, известные людям до сих пор. Ну, вопрос сложный, я не берусь однозначно ответить, почему так, почему сегодня эти симпатии возвращаются. Возможно, потому что даже тем, кто признает негативную роль Сталина, хочется надеяться, что в 1917 году был взят верный курс, но Сталин всё испортил. И таким образом происходит героизация Владимира Ильича. Может быть такое объяснение.

М. Соколов ― Спасибо! Сегодня гостем нашей передачи был Владислав Аксенов, старший научный сотрудник Института российской истории РАН и автор новой книги, которая называется «Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914-1918)». Надеюсь, мы еще поговорим на эти темы. Всего вам доброго, до свидания!