По структуре книга напоминает знаменитые труды Викентия Вересаева «Пушкин в жизни», «Гоголь в жизни». Московский историк литературы Николай Мельников собрал эпистолярные и мемуарные свидетельства о Владимире Набокове (1899–1977), начиная с оценок его первых литературных опытов (дневниковые записи Александра Бенуа и Веры Судейкиной) и до посмертного взгляда на жизнь и творчество автора «Приглашения на казнь» (письма Иосифа Бродского, Кингсли Эмиса).

При подготовке сборника составителем использованы и архивные материалы.

Мельников дает сложный, зачастую противоречивый портрет писателя. Здесь и восторженные отзывы того же Бенуа и Михаила Осоргина, Раймонда Чандлера и Джона Апдайка. Редактор и издатель Набокова Илья Фондаминский был от него просто в восторге. В письме Бунину он сообщал: «Алданов, Зайцев, Ходасевич – слышал это стороной – потрясены Сириным: боятся, что всех их забьет» (Сирин – довоенный псевдоним Набокова). Поэтому неудивительно, что были и не менее критические оценки Марины Цветаевой, Бориса Зайцева, Ханны Арендт, Ивлина Во... Бунин, по собственному признанию, читал «дикий, развратный «Дар», ругаясь матерно», а Георгий Иванов в полемическом задоре именовал Набокова «смерд и кухаркин сын». Такие оценки отчасти связаны с обвинением Набокова в снобизме, отчасти с завистью. Ведь автор «Весны в Фиальте» был успешным писателем, сумевшим интегрироваться в иноязычную среду. 

Впрочем, Набоков в долгу не оставался. Помимо выведения недругов в виде узнаваемых персонажей (Жоржик Уранский в «Пнине» – это Георгий Адамович), он их высмеивал в эпиграммах: «Такого нет мошенника второго/ Во всей семье журнальных шулеров!/ – Кого ты так? – Иванова, Петрова,/ Не все ль равно? – Позволь, а кто ж Петров?». Хотя тот же Адамович писал, что «стал мудрым старцем и отношение к Набокову изменил».