В набоковедении за каждым исследователем закрепилась определенная область интересов: П. Тамми, А. Долинин, Д. Джонсон, Г. Барабтарло занимаются поэтикой Набокова, Г. Александров и С. Давыдов изучают метафизику и гносеологию писателя, Г. Хасин - онтологию и субъектно-объектную структуру набоковского мира, Я. Погребная - микрокосм его поэзии, А. Бабиков - драматургию, и т. д. и т. п. Естественно, часто они выходят за рамки своих «вотчин» (чем многогранней исследователь, тем абсурднее проводить границы).

Н. Мельников стоит здесь несколько в стороне: он уходит от всяких «измов» и концепций, избегает тех, кто «с маниакальным упорством выискивают в ней (в прозе Набокова. - К. В.) литературные аналогии и генеалогии, “подтексты” и “претексты”, “интратекстуальные эквивалентности” и “отсылки”, коды и, конечно же, анаграммы, будто бы таящиеся буквально в каждой набоковской строчке...»[1]. Мельникова же интересует документ, печатное слово вне его возможной интерпретации. Если для постмодернистского сознания Набоков - лакомый кусочек для деконструкции, разъятия его творений на всевозможные составляющие, и погружения его «текстов» (в бартовском смысле) в интертекст, размывающий тысячами бликов границы набоковских смыслов, то Мельников протестует против такого подхода. Он поставщик набокоцентричных текстов (вспомним его «Классик без ретуши», «Набоков о Набокове и прочем», «Переписка В. Набокова с Э. Уилсоном») и защитник набоковского слова от филологических стервятников-«набокоедов». Поэтому автору так важно встать несколько в стороне от набоковедения: «Еще раз говорю, я, при всем уважении к Набокову, не являюсь профессиональным набоковедом, который посвятил всю жизнь изучению этого автора. Все-таки Набоков - это любимый, но не единственный мой герой», - говорит Мельников в интервью И. Толстому.

«Портрет без сходства: Владимир Набоков в письмах и дневниках современников (1910-1980-е годы)» - новая книга Н. Мельникова, над которой исследователь трудился около 10 лет. В один полифонический ансамбль Н. Мельников собрал отклики более ста двадцати современников Набокова. Книга составлена хронологически и поделена на десятилетия (с 1910-го по 1980-е годы). Верхняя граница вызывает некоторое недоумение: почему именно 1980-е, а не 1970-е или 1990-е, к примеру? Этим же вопросом задавался и сам автор: «Передо мной встал вопрос: до какого времени его (повествование. - К. В.) доводить? До смерти героя? До выхода последней посмертной публикации, вызвавшей “кривые толки, шум и брань” у публики? Или смерти последнего набоковского современника?» (с. 14). Кажется, что логичнее довести документальную мозаику до 1977 года, хотя тогда бы на суд читателю не были представлены интересные отклики Бродского, Гольдштейн, Оутса, Пауэлла, Свиридова, Шмемана, Эмиса и др. В. Ключевский говорил: чтобы что-то стало историей, надо выждать хотя бы лет тридцать. Н. Мельников поступил в этом плане по Ключевскому. И все же в нынешнем виде книга выглядит несколько оборванной, незавершенной (что, кажется, осознает сам автор-составитель); последний отрывок из дневников Л. Гинзбург 1989 года будто бы открывает доступ к другому Набокову, постперестроечному, заново обретенному, переизданному, но - увы - доступ к Набокову 1990-х годов читателю закрыт.

«Портрет без сходства» - не просто название, заимствованное у «литературного врага» Набокова Георгия Иванова, но некий концепт, философская доминанта всей книги. Не случайно в предисловии к ней Н. Мельников цитирует уже упоминавшийся сборник Г. Иванова, стихотворение «Друг друга отражают зеркала, / Взаимно искажая отраженья...», а еще через несколько страниц приводит цитату из «Соглядатая»: «Ведь меня нет, - есть только тысячи зеркал, которые меня отражают. С каждым новым знакомством растет население призраков, похожих на меня. Они где-то живут, где-то множатся. Меня же нет...»