Я впервые услышал о Владимире Набокове чуть ли не на следующий день после того, как он умер, будучи в тот момент молодым студентом Литературного института. Набоков въезжал тогда и в мое сознание, и во всю нашу тогдашнюю литературную действительность несомненным, ослепительным принцем на безупречно белом коне. Не было фигур безусловнее, литературного авторитета авторитетнее. По крайней мере, в тех областях словесного государства, где обретался я. Более того, всякий, кто пытался сказать в его адрес не совсем восторженное слово, рисковал просто­напросто вылететь из гуманитарного дискурса с волчьим билетом. Помню иронически-­брезгливое шипение в адрес замечательного, умного, свободного литератора Олега Михайлова, который в своем предисловии к публикации «Защиты Лужина» в журнале «Москва», кажется, в 1987 году, позволил себе попенять Владимиру Владимировичу за то и за се. Кстати, та публикация была первой крупной акцией возвращения Набокова отечественному читателю.

Короче говоря, редкие нападки шли супергению лишь на пользу.

Книга Н.Мельникова неожиданным образом фиксирует ситуацию зеркально­противоположного характера. Книжка не толстая, но все равно, собран там немалый материал, и своим совместным видом он свидетельствует — Владимира Набокова буквально с первых шагов его литературной жизни, с 10­х годов ХХ века, никто не принимал всерьез, все без исключения разглядели в нем роковую склонность всего лишь к словесному штукарству, жонглированию образами и фразами; пустота, мишурный блеск и так далее.

Ничего другого не ждешь от двух блистательных Георгиев русской эмиграции — Иванова и Адамовича, они обиделись за Ирину Одоевцеву, хотя и сами создали своей неделикатностью ситуацию неизбежного литературного противостояния. Ну, Чуковский был реально задет заморским гением, кстати, задет за дело, за мелкое, но явное хамство из доэмигрантских пор.

Но Цветаева! «Какая скука — рассказы в “Современных записках” Ремизова и Сирина. Кому это нужно? Им — меньше всего, и именно поэтому — никому».

Ну и так далее: Марк Алданов, Петр Бицилли, Иван Шмелев, Борис Зайцев, Глеб Струве, Иван Бунин... И зарубежные, писавшие уже не о Сирине, а о Набокове: Эдмунд Уилсон, Ивлин Во, Кингсли Эмис, Фаулз...

Не сто процентов цитат брезгливые отповеди, есть и сочувственные отзывы, но их в процентном отношении ровно столько, чтобы сработала в очередной раз поговорка: исключение подтверждает правило.

Данная книга выглядит маленькой тележкой к вагону под названием «Классик без ретуши», где практически тот же объективистский подход к оценке профессиональной репутации писателя, взлетевшего, как показалось некоторым, слишком высоко.

Это литератор Барабтарло придумал неуловимо лакейскую формулировку для обозначения литературного класса Набокова — «наднобелевский уровень». Желая сверхпохвалить Набокова, Барабтарло навсегда примотал его репутацию к нобелевскому крючку.

Особенно забавно было читать там авторов типа Питера Акройда: добросовестный ремесленник с самым самодовольным видом топчет того, в тени авторитета которого он вынужден был скромно и почтительно помалкивать еще совсем недавно. Да, «Посмотрите на арлекинов» — неудача, но не Акройдам реветь в справедливом гневе: Акела промахнулся!

В чем мораль здесь: нельзя и пальцем прикасаться к сияющим одеждам великого авторитета?

Плевать на авторитеты. Вышел в свет — терпи, и даже если уже умер — терпи. Более того, приходится признавать со временем, когда алмазный туман священного почтения рассеивается, — очень многие претензии к писателю Набокову вполне осмысленны.

Просто на фоне нынешней моды, когда очень уж расплодились книжки типа «Антиахматовой», объективистские пасквили, провоцирующие недоброе слюноотделение литературных пигмеев, грустно констатируешь: идет охота на мертвых львов. Шакалы тоже часть природы, и они по­своему правы, только почему­то противно вдруг обнаружить, с кем иной раз делишь свою точку зрения.