В самом кратком виде сущность собственной критической теории Вальтер Беньямин дал в Московском дневнике, когда заявил о необходимости отдавать себе отчет в том, «что революционного есть в форме моей работы, если вообще есть». Критическая теория составляет противоположность как симуляциям революционного содержания в произведениях консервативных по форме, там и технократическим стилям в теории в духе STEM (science and technology model). В гуманитарном знании последних лет с отступлением теории от принципов континентальной философии в пользу когнитивных наук как будто возобновляется «спор факультетов» между указанными Кантом альтернативами: между свободой и пользой; между мыслью и бюрократией; между критической революционностью формы и стабилизацией контента с помощью манипуляций над данными.

 «Некритическая теория» — явление в ряду других феноменов в общем ландшафте (сенти)ментальности политической реставрации. Субъект теории заменяет историческое, этическое и эстетическое суждение фантомами присутствия в виде массивов данных. Реставрация -- работа по обновлению прошлого — вытесняет собой историческую рефлексию.

Реставрация в музейном и антикварном деле руководствуется парадоксальными требованиями: воспроизводимости (того, что уникально), обратимости (того, что утрачено) и практической целесообразности (того, что ценно настолько, что не имеет эквивалента стоимости). Повторение – «кошмар революции» — есть принцип реставрации: это фрактальное воспроизведении повторов, каждый из которых за свой исходный пункт берет повтор, ставший результатом предыдущего. В каждом таком шаге прошлое обновляется (или поновляется), причем обновление требует разрушительного насилия над исторической вещью ради очистки ее от всего «лишнего» и «ложного», ради приближения к воображаемому идеалу «первоначального состояния», которого в реальности никто никогда не видел и не испытывал. Каждый акт реконструкции начинается с расчистки подлинного материала руин, то есть с (контролируемой?) деструкции; не случайно Рескин считал реставрацию средством тотального разрушения, в котором от старинной постройки не остается ни материальных фрагментов, ни понятия о том, чем она была при жизни.

В смысле таких периодических колебаний деструкции–реконструкции реставрация оказывается манифестацией идеи господства над бытием и временем. Подводя итоги массовому истреблению жизни и культурной собственности, всему политическому и военному насилию новейшего времени, Жак-Люк Нанси в своем эссе The Indestructible утверждает, что деструкция стала «индексом … единственным индексом», «фактом культуры и цивилизации» Запада. Поэтому было бы правильно, если бы теория задавалась вопросом о том, «что есть реставрационного в форме моей работы»: это позволило бы проблематизировать тот круг повторений и воспроизведений одного и того же паттерна «конструкция — деструкция — реконструкция», тех бесконечных поисков воспроизведений одного и того же, которые который заменили собой в последнее время критическую историческую рефлексию над прошлым и настоящим.