Являются ли австралийская мода и костюм специфичными для Австралии?

Представление о моде как об одной из характеристик австралийской культуры часто расценивают как non sequitur, ничем не подкрепленный аргумент. Мода рассматривается как феномен, присущий космополитичным странам где-то за океаном, в то время как Австралия — это отдаленная локация, лишенная признаков цивилизации, в том числе учтивости, моды и хорошего вкуса. В лучшем случае австралийское чувство стиля — это всего лишь тип одежды. Под типичным австралийским костюмом подразумевается любая практичная неформальная повседневная одежда: футболки, удобная обувь, молескиновые брюки и широкополые шляпы — комплект, который подбирают не задумываясь. В некоторых отношениях такие комплекты можно рассматривать как костюм, воплощающий австралийское прошлое: буш. Чаще же такие примеры относят к повседневной одежде, а не к моде, и иногда даже к антимоде. Однако диалектическую связь между одеждой и модой иллюстрирует то, как австралийцы носили одежду и каким образом с течением времени отдельные предметы одежды перемещались между соответствующими регистрами повседневной одежды, моды и антимоды. Вопреки распространенному предубеждению, в Австралии со времен первых европейских поселенцев, даже на этапе колоний осужденных, существовал постоянный интерес к моде. Один из повторяющихся элементов этого увлечения модой — это то, что стоит за разговором об особой «австралийской» моде в противоположность производным стилям, скопированным из других источников. Существует ли отдельный жанр австралийской моды и костюма? Более того, если такое явление, как австралийская мода, существует, когда мода и практики ношения одежды в Австралии становятся неавстралийскими?

Введение: проблема определения национального костюма

Как определить, обладают ли тот или иной стиль одежды или отдельные предметы одежды особым национальным характером? Некоторые формы одежды могут автоматически опознаваться как вид национального костюма: кимоно — японское, рубашка с крупным цветочным рисунком — гавайская, береты — французские, деревянные башмаки — голландские, сари — индийские, френчи Мао — китайские, пончо — тибетские, сомбреро — мексиканские, бриджи — шотландские, рубашки c батиковой набивкой — индонезийские, платья в стиле матушки Хаббард — с островов на юге Тихого океана и так далее. Многие из этих форм национальной одежды основаны на обычаях или являются традиционной или переизобретенной формой национальной одежды. Как правило, в современных обществах ее не носят в качестве повседневной одежды. Тем не менее она может восприниматься как эмблема определенной культуры или нации.

Однако некоторые формы одежды и костюма нельзя так просто приписать отдельной культуре, например футболки, брюки карго, кроссовки, куртки-парки с капюшоном, офисные рубашки и туфли на каблуках-шпильках. Они считаются «международными» предметами одежды, которые носят по всему миру. И это несмотря на тот факт, что они, возможно, произошли из определенных культур (например, «бейсбольные» кепки из Северной Америки, которые теперь носят повсеместно и часто этим культурно-специфическим, но раздражающим способом: задом наперед, подобно звездам бейсбола, теннисистам и рэп-исполнителям).

В то время как более ранние культуры стремятся преодолеть амбивалентность традиционного костюма и его отношения к современной одежде и моде, более молодые культуры чаще не имеют ярко выраженного традиционного костюма и в большей степени заимствуют фасоны из других культур. Там, где присутствует традиционный костюм, как правило, он представляет собой одежду коренных жителей. Тем не менее политика принятия одежды исконного населения в качестве национальной одежды может быть противоречивой, поэтому остается проблема четкого определения национального костюма в новых культурах.

Австралия представляет яркий тому пример. Настоящая статья исследует ряд способов, которыми определялась и формулировалась австралийскость в моде. Мы рассмотрим три версии «австралийскости»: в первую очередь, трансформацию традиционной одежды буша (bush wear) из практичной повседневной одежды, которую носили в суровых малонаселенных местностях австралийского континента, в городскую, популярную не только в Австралии, но и по всему миру; во-вторых, центральное значение одежды для купания и серфинга в визуальной репрезентации австралийского активного образа жизни на открытом воздухе, а также в качестве центрального мотива нескольких поколений австралийской моды; и в-третьих, включение, с одной стороны, образов австралианы и, с другой, апроприация орнаментов коренного населения в дизайне тканей и отделке одежды во время периодических обострений поисков национальной идентичности и связанных с нею символов национальной культуры. В рамках циклов превращения одежды в моду (а иногда и в антимоду) эти три формы «австралийскости» доминировали в восприятии специфичных кодов одежды, которые лежали в основе идеи австралийского стиля.

Эти три модальности обращаются соответственно: к ощущению места; к ощущению тела; и к ощущению культурного наследия. Осциллируя между этими модальностями, они стали обоснованием для формирующегося чувства австралийского стиля, который заключает в себе постколониальное наследие и современные темы национальной идентичности.

Хотя понятие национального костюма не становилось предметом теоретического осмысления, споры о национальном костюме часто возникают в массмедиа. Маргарет Мэйнард в новаторской монографии «Из ряда вон: австралийские женщины и стиль» (Out of Line: Australian Women and Style) утверждала: «Австралийский модный стиль женской одежды отличается, его легко идентифицировать, и его следует переосмыслить как нечто, часто противостоящее европоцентричным господствующим тенденциям. Он изящно, если не преднамеренно, выступает „из ряда вон“» (Maynard 2001: 13).

Австралия — не единственная страна, где возникает озабоченность компонентами и нормами национального костюма. Схожие процессы можно наблюдать в бывших британских колониях и доминионах, таких как Новая Зеландия (Wolfe 2001) и Канада (Palmer 2004; Routh 1993). В каждой из них производные от европейских вестиментарные коды конкурировали с зарождающимися локальными стилями одежды, а также заимствовали — в разное время — элементы «исконного» декоративного искусства и культуры. В случае Канады это были стилистика и формы культуры эскимосов и других коренных народов, а в Новой Зеландии — маори и полинезийские мотивы и декоративные традиции (к примеру, татуировка). В каждом случае в результате появлялись особые вестиментарные коды, отражавшие особенности климата и образа жизни, а также меняющиеся представления о национальном характере (Craik 2002).

Во всех трех странах первые поселенцы столкнулись с необходимостью выживания в суровых и изолированных общинах. Они были вынуждены заботиться о продовольствии и жилье, однако не менее важной была потребность в одежде. Перед ними стояла острая необходимость наладить снабжение тканями и одеждой, и в каждой стране вскоре были созданы производственные отрасли для импорта, изготовления и продажи одежды. Некоторая часть этой одежды была предназначена для фермеров и жителей удаленных поселений, проживавших в суровых ландшафтах и экстремальных климатических условиях, в то время как другая ее часть предназначалась для городских сообществ, состоявших из административных работников, ремесленников, чернорабочих и квалифицированных специалистов. Таким образом, с самого начала в этих колониях и доминионах существовали конкурирующие и очень разные жанры одежды.

В изучении истории костюма этих стран мы должны согласовать противоположные тенденции: с одной стороны, «прочная и удобная» одежда, подходящая для жизни на открытом воздухе (Wolfe 2001: 118), а с другой — модная одежда, отражающая европейские веяния, которую носили, стремясь получить более высокое социальное положение и престиж. Порождало ли это расхождение напряжение между отрицанием моды, или антимодой, и заимствованием и подражанием? Во всех трех странах утверждения об отсутствии моды или отличительного стиля являются обычным явлением, и, согласно канадскому историку костюма Александре Палмер, «выявляют отсутствие национальной дизайнерской идентичности» у этих колоний (Palmer 2004: 3).

Вместо этого внимание к истории костюма оставалось второстепенным, в отличие от внимания к более прозаическим проблемам. Палмер размышляет о канадской озабоченности региональной одеждой, а не сельской или городской одеждой, как следствии преобладания «этнографического и антропологического подхода» к истории костюма: «Часто именно такие костюмы четко опознаются как канадские. Это стало причиной возникновения настоящих трудностей, когда канадцам потребовался национальный костюм» (Ibid.: 5).

Новозеландский исследователь Уолф утверждает, что «шансы… сформировать собственный вкус в одежде были крайне невелики», поскольку «гардеробы… были колонизированы прочной и удобной одеждой наших преимущественно британских предков и малейшее проявление индивидуальности подавлялось конформностью» (Wolfe 2001: 118). В той мере, в какой характерно «национальный» стиль одежды был определен, он ассоциировался с черными нательными рубашками, какие обычно носят стригальщики овец, куртки swandri (расстегивающаяся спереди, водонепроницаемая шерстяная куртка, подходящая для ношения на открытом воздухе при плохой погоде), а также шлепанцы или вьетнамки (происходящие от японских сандалий) (Ibid.). Тем не менее новое поколение дизайнеров распространяет эту моду по всему миру, и ему приписывают развитие особого, но привлекательного для всех чувства стиля (Cosic 1998).

В Австралии историков костюма более заботила история колоний осужденных и освоения буша. Маргарет Мэйнард, к примеру, выделяет следующие темы: господство мифа о «буше» и одержимость пересеченным рельефом местности; поглощенность активным досугом; постоянная борьба с нравственным консерватизмом и эксгибиционизмом; пристрастие к занятиям на свежем воздухе, таким как плавание, серфинг и принятие солнечных ванн; ключевая роль австралийской фауны и флоры в национальной идентичности; и присвоение стилевых традиций исконного населения и переселенцев (Maynard 2001). Эти темы обусловили формирование особой австралийской моды и костюма и то, как описывалась их история.

Концепция национального костюма представляет сложность не только для бывших колоний. Редакторы сборника «Английскость английского костюма» (Th e Englishness of English Dress) Бруард, Конекин и Кокс отмечают, что определения английского костюма «опираются на известные клише: англичане по природе своей консервативны, влюблены в традиции и зациклены на ряде классических предметов одежды, заимствованных в сфере спортивных занятий: охоты, стрельбы и рыбалки [и] ношении… натуральных тканей в приглушенных тонах, в качестве аксессуара признавая лишь нить жемчуга» (Breward et al. 2002: 6).

Это описание, по их мнению, основано на «псевдоаристократической, „благовоспитанной“ и по своей сути загородной, или „провинциальной“ идентичности» (Ibid.), что находит в истории колониального костюма отражение в акценте на сельском, а не городском образе жизни.

Напротив, в определениях американской моды в качестве отличительного признака выделяется одежда для спорта, хотя множество модных стилей (бохо, космический стиль, одежда, связанная с жанрами популярной музыки и звездами кинофильмов) усложняют общую картину (Welters & Cunningham 2005). В этом спектре трудно выделить концепцию единого национального костюма.

Однако во многих других странах и культурах споры о национальном костюме не затухают и сохраняют остроту. В другой работе я утверждала, что национальное чувство стиля, или мода, является выразительной инкапсуляцией культурного менталитета или духа времени (Zeitgeist) той или иной страны в ее населении, возникающей при синхронизации трех сфер: эстетики, культурной практики и культурной артикуляции.

К эстетическому плану относятся выраженная индивидуальность и узнаваемость стилей одежды, в том числе выбор и устойчивое предпочтение конкретных мотивов (внешнее проявление идентичности); определенный выбор предметов одежды, кроя и композиции; характерные способы носить одежду и сочетать разные предметы, чтобы создать определенный образ; культурное предпочтение определенных тканей и материалов в производстве одежды (таких, как хлопок, шерсть, синтетика или шелк). Австралийский вкус в одежде можно сатирически описать как слегка неопрятное сочетание неформальной яркой («броской») рубашки или футболки, скорее всего из хлопка, шорт или брюк цвета хаки, ботинок, широкополой шляпы и загара [1]. Они могут быть от брендов Country Road, Colorado, Rivers или Jeans West, а не от R. M. Williams, но эти вещи по-прежнему сохраняют коннотации одежды буша.

Под культурной практикой понимается такое восприятие и потребление одежды в качестве повседневной или нишевой, которое сигнализирует о специфических отношениях между телом и культурой. Хотя наибольшую важность имеет использование местными жителями, специфичность такой одежды должна распознаваться и иностранцами, которые, в свою очередь, могут перенимать элементы стиля, чтобы имитировать местных (например, покупка туристами шляп Akubra, одежды для серфинга Billabong, рубашек Mambo, ботинок на эластичных резинках и пляжных шорт Okanui). Соответственно, должна существовать некоторая преемственность этих культурных практик, отраженная в эффективных поставках, распределении, маркетинге и репрезентации.

Третья сфера, культурная артикуляция, относится к способности стиля или моды демонстрировать себя с уверенностью до тех пор, пока они не станут сами собой разумеющимися или «натурализованными», так что внутреннее и внешнее восприятия сущности национальной стилистической идентичности совпадают. Например, пляжная одежда: майка с логотипом (например, Quicksilver или Brothers Nielsen), шорты из микрофибры и вьетнамки в качестве обуви — вот образец совпадения внутреннего и внешнего восприятия.

Не менее важно рассмотреть не только то, как возникли эти изменчивые, конкурирующие, но взаимосвязанные версии австралийскости, но и то, что происходит, когда эти фасоны становятся старомодными, антимодными или немодными («чудаковатыми», грубыми, «простецкими» или неряшливыми, как это произошло с нейлоновыми рубашками, платьями из кримплена, махровыми панамами и сандалиями а-ля Иисус). Каковы последствия этих сменяющихся версий австралийскости и исчезнет ли стимул для создания оригинальной австралийской моды, если Австралия закрепится на мировой арене моды и дизайна? Если так случится, станет ли не-австралийская мода стержнем австралийской модной культуры и вестиментарных кодов?

Продолжение в печатной версии журнала

Перевод с английского Софьи Абашевой

---