купить

Платье делает человека: праздничная одежда состоятельных норвежских крестьян XVIII века

Думаю, тебе кое-что следует знать,
Думаю, самое время сказать тебе это.
В глубине моей личности есть нечто,
Есть некто иной, кем я должен стать.
Забери свою фотографию в рамке,
Забери свое пение под дождем.
Я лишь надеюсь, что ты поймешь:
Иногда платье не делает человека.
Джордж Майкл. Свобода

Платье делает человека

История костюма в Норвегии не имеет статуса самостоятельной академической дисциплины. Историки искусства изучают моду, этнологи — народный костюм; но в основном они делают это на студенчес­ком уровне. Базой научных исследований в области истории костюма традиционно служат музейные коллекции. Уже в 1870‑е годы Этнографический музей в Осло начал проявлять интерес к народному костюму; с тех пор эта тема стала своего рода строевым плацем для парадов в музеях, посвященных истории культуры (Ulvдng 2012; Haugen 2013). Впрочем, в 1950‑е годы музейные кураторы Норвегии заинтересовались модными тенденциями, а сотрудники Музея прикладного искусства в Осло начали рассматривать текстиль в контексте истории моды, а не истории искусств (Hjemdahl 2013).

Процесс изучения костюма в музеях, как представляется, развивался параллельно в двух направлениях. Свидетельством тому служит коллекция Музея северных стран в Стокгольме. Он был основан в 1873 году как музей истории народного костюма. Неудивительно, что первым его экспонатом стал предмет одежды — юбка из прихода Стора-Туна в провинции Даларна в Швеции. В составе музейной коллекции эта вещь никогда не датировалась: возраст народного костюма не представлял для хранителей специального интереса. Между тем к модным нарядам представителей стокгольмского высшего общества подход был принципиально иным: даты их производства фиксировались, а сами вещи атрибутировались в соответствии со стилевыми критериями, введенными историками искусств. В кураторской практике — не только Музее северных стран, но и за его пределами — это деление сыграло значимую роль. Предполагалось, что для одних предметов одежды базовым каталогизирующим принципом служит «время», для других — место происхождения. В первом случае мы имеем дело с модным костюмом, во втором — с народным костюмом.

Два упомянутые типа каталогизации противопоставляют друг другу две разновидности костюма. Народный костюм встроен в национальную этнографию и рассматривается как специфическая локальная репрезентация народной культуры (Eriksen 2009a: 107). Одежда представителей высшего общества, напротив, не привязана к локации, но встроена в хронологию: мода воспринимается как воплощение меняющегося времени и интерпретируется в категориях темпоральности (Ibid.: 109).

В норвежских музеях хранятся богатые коллекции модной одежды и народного костюма. Изучение их, однако, строится в соответствии с принципом, который Энн Эриксен считала фатальным для музейных исследований в целом. В XX веке музейные кураторы отдавали все больше сил организации выставок и обслуживанию образовательных нужд. Этнологи же постепенно утрачивали интерес к музейным коллекциям, увлекшись исследованием моделей человеческого поведения в разные исторические эпохи. Кроме того, их штудии все больше приобретали теоретический уклон (Eriksen 2009a; Eriksen 2009b; Rogan 2011; Rogan 2013). Скандинавская музейная наука, таким образом, отодвигалась на задний план: она считалась устаревшей и неинтересной.

Начиная с 2000 года, шведские музеи пытаются изменить сложившуюся ситуацию. В Музее северных стран в Стокгольме была организована исследовательская школа. В последующие годы появились диссертации, посвященные истории костюма и текстиля. В исследовательской среде, начиная с Дании, оживился интерес к материальной культуре, и этот процесс серьезно повлиял на норвежскую культуральную историю (Kragelund & Otto 2005; Damsholt et al. 2009). Современные музейные исследования приобрели политический статус; они финансируются правительством при посредстве Совета искусств Норвегии (Hen & Salomonsen 2013). В 2015 году Национальная ассоциация норвежских музеев основала новый цифровой научный журнал Norskmuseumstidsskrift. Таким образом, изучение истории костюма постепенно вступает в новую эру материальности, теоретизации и инновационных исследований.

На протяжении последних десятилетий моя собственная научная работа развивалась в рамках описанных выше тенденций. Недавний методологический поворот подтолкнул меня к исследованию норвежского национального костюма (бюнада) (Haugen et al. 2006; Haugen 2010). Интерес к материальным аспектам культуры заставил меня внимательнее присмотреться к сарториальным практикам норвежских фермеров и попытаться осмыслить их с точки зрения акторно-сетевой теории; музеологический поворот способствовал изу­че­нию музейных костюмных коллекций (Haugen 2014; Haugen 2015;
Haugen 2016).

Наиболее серьезное влияние на мою работу оказало обращение к материальной культуре. В новых условиях история костюма приобрела теоретический характер, что поставило исследователей перед необходимостью отказаться от традиционных позитивистских подходов и обратиться к более широким, ориентированным на практику исследовательским методам. Не стоит, однако, забывать о той замечательной работе, которая была проделана нашими предшественниками в сфере изучения костюма. Это особенно важно, когда дело касается материальных источников. Внимание к практикам также не является абсолютной новацией, поскольку повседневная жизнь всегда составляла один из главных предметов внимания историков
культуры.

В настоящей статье я постараюсь продемонстрировать возможности использования акторно-сетевой теории и феминистской оптики для изучения истории костюма. Речь пойдет о праздничной одежде состоятельных норвежских крестьян XVIII века. И прежде всего мы постараемся понять следующее: правда ли, что платье делает человека?


Продолжение и иллюстрации — в печатной версии журнала