В теле субъекта. Распад тела в западной перформативной культуре

Мы живем в эпоху, когда все зачарованы электронными устройствами. Так называемые «филантрокапиталисты», c начала XXI века обильно инвестирующие в научные исследования и направляющие их, убеждены, что технологиям подвластно все: они способны удовлетворить любые наши физиологические потребности и даже заменить собой наше тело. Таковы сценарии самого ближайшего будущего, и это более не звучит, как научная фантастика (Drezner 2017). Ввиду чрезмерного энтузиазма по отношению к миру киборгов и технологическому прогрессу и умолчания о плановом устаревании всех современных технических приборов задача настоящего эссе — поместить человеческое тело в центр отношений между самим человеком, его повседневной экипировкой и окружающей средой с целью проследить нашу связь с устройствами (подключенными к интернету или же нет), которые необходимы нам сегодня в наших повседневных практиках[1].

Экипировка тела

Этимологически понятие «экипировка» означает совокупность одежды и аксессуаров, созданных для определенного человека, ситуации или деятельности. Тело, на которое эта экипировка надевается и которое носит ее на себе, есть то основание, на котором зиждутся отношения между индивидом и принадлежащими ему предметами; тело создает базу, которая позволяет современному человеку надевать на себя предметы одежды, пользоваться и бесконечно себя ими украшать. Дизайнер предмета склонен воспринимать тело как некую нейтральную физическую данность. Многие предметы отчасти обязаны своей характерной формой человеческому телу, чьи качества они, в свою очередь, стремятся подчеркнуть (Leroi-Gourhan 1965). Через игру этих физических зеркал материальный объект предлагает набор методов или возможностей (affordances), которые побуждают тело наряжаться и тем самым определенным образом переизобретать себя. Так, например, несмотря на то что дамская сумочка отделена от тела и это стимулирует инновации и творческие решения в области ее формы, она тесно связана с ним. Учитывая особенности нашего тела, сумка требует опоры. Когда мы несем ее на вытянутой руке или на локтевом сгибе, на плече, предплечье или под мышкой, она структурирует нашу позу. Посредством своего веса, формы, объема — она неизбежно управляет нашими жестами: «являясь безусловным инструментом, влияющим на позу, она побуждает к определенной манере двигаться, населять и структурировать пространство. Носят ли ее низко у ягодиц или высоко, зажимают под мышкой — она определяет положение рук и способы жестикуляции» (Picot 1993; Martin 2016).

Однако зеркальные отношения между морфологией человека и нечеловека еще далеки от того, чтобы говорить о полном соответствии между предметами и их пользователями (Beldjerd 2016). На самом деле отношения между телом и объектом определяются социокультурным контекстом, в котором эти отношения устанавливаются. Восприятие объекта должно включать способ, которым его пользователи присваивают экипировку, будь то одежда, обувь, сумка, украшения, часы, духи, брелок для ключей, чашка и, с некоторых пор, мобильный телефон или любой другой электронный объект. Важно отметить, что исторически главные инновации в сфере одежды и аксессуаров всегда основываются на восприятии новых телесных практик, нежели на самих инновационных продуктах (Farren & Hutchinson 2004). Так, инженеры швейцарской компании Logitech, специализирующейся на производстве электронного оборудования, констатируют, что сегодня скорее человек дополняет электронное устройство, а не наоборот. Этот вывод позволил им изменить то, как они кастомизируют свои электронные устройства. Вспомним, что очки — изначально воспринимаемые как протез для глаз — в XX веке приобретают статус аксессуара благодаря тому, что они стали частью моды и модных тенденций (Brown 2015), то есть благодаря изменению восприятия этого медицинского объекта и его применения.

В теле субъекта обитает современное тело. Рассматриваемое как несовершенное и неполноценное в контексте перформативной культуры, поощряющей телесные улучшения (на работе, во время досуга, в спорте, в медицине...), оно становится нормативным и единообразным, фрагментарным и застывшим в повсеместном визуальном пространстве. Экипировка, которая его сопровождает, с этого момента становится обязательным вспомогательным средством, которое сглаживает неполноценность тела: из аксессуара она превращается в необходимый элемент, который обозначает человека в целом. Эпиграфы, которыми оформлены главы этой статьи, призваны показать, до какой степени предметы, связанные с телом, способны вести собственную жизнь. Они символически репрезентируют субъекта, либо заполняя собой его отсутствие, либо усиливая его присутствие. Кто там собирался сесть на стул, на котором лежит пальто? На нем никто не сидит, и тем не менее складывается ощущение, что место кем-то занято.

Эти сапожки созданы для ходьбы и только для этого.
Когда-нибудь они пройдутся по тебе.
Вы готовы, сапоги? Идите!

Нэнси Синатра. These boots are made for walking (1966)

Субъект и объект

Еще до начала Чемпионата мира по футболу в Бразилии в 2014 году было объявлено, что на территории пресс-зоны орудует вор-карманник. Тогда весь цвет мировой спортивной журналистики сильнее обычного прижал к телу свои драгоценные аймаки и еще более драгоценные айфоны.

(Freeman 2014)

Человеку нынешней эры сверхмодернизма (ère sur-moderne), живущему в условиях переизбытка информации, сверхмобильности и взаимосвязанных информационных потоков (Augé 1992), приходится прибегать к экипировке, с которой он никогда не разлучается и которая необходима для его повседневной деятельности: брелку для ключей, ручке, мобильному телефону, электронному планшету, наушникам, часам, очкам, сумке и, конечно же, одежде. Этот арсенал выполняет различные функции: полезные и декоративные, идентифицирующие и социальные, материальные и символические. Эти объекты являют собой функциональное и коммуникативное дополнение человека в ситуации его саморепрезентации в обществе, где они играют роль символической ценности. Их незаменимость на деле является одним из факторов роста целого сектора экономики, который очень тесно связан с телом: это экономика, ощутимая на уровне тела, контактирующая с кожей и одеждой, ручная, висящая на теле и помещенная в карман, в сумку, подвешенная за ремень. Каким бы ни был нематериальный аспект аксессуаров и их функций, они формируют сугубо материальное снаряжение человека, взятого в контексте физического, социального и символического аспекта определенной культуры. Благодаря такому приближению они сливаются воедино с тем, кто их использует. Их замечают только после того, как снимают, — как серьги или очки, о которых мы забываем, когда они на нас надеты. Другие объекты сливаются с той частью тела, которую они собой покрывают: перчатки, обувь, кольцо, браслет. Одежду называют «второй кожей», в то время как тело — это всего лишь поверхность, обтянутая кожей. Тело есть каркас c прикрепленными к нему конечностями, мускулами, нервами и сухожилиями, защищающими внутренние органы. Одежда, таким образом, тоже выступает в роли «второй формы», определяющей силуэт, который каждый индивид конструирует для того, чтобы представлять себя в обществе. В контексте такой экипировки эргономичность имеет решающее значение. Сливаться воедино означает напрямую влиять на тело и его строение: туфли на каблуках изменяют осанку; мобильный телефон, который мы всегда держим в руке, порождает новые жесты и манеры (Nova et al. 2012). Сумка, хотя и находится отдельно от тела, обуславливает телесный габитус (Martin 2016). Женщины размещают свои дамские сумочки как можно ближе к телу, когда находятся в публичных местах, по примеру упомянутых выше репортеров, которые прижимали к себе компьютеры и смартфоны. Эти устройства, подключенные к Сети, являются базовым снаряжением журналиста, абсолютной гарантией его вездесущести, позволяющей ему оставаться на связи, не выходя из личного пространства.

Молодое поколение усвоило культуру быть экипированными с головы до ног, и мобильный телефон — самый популярный элемент этой экипировки. Хранитель всего самого необходимого для социальной, личной и профессиональной жизни, мобильный телефон — главный помощник современного человека, плавно переходящий в сверхмодернистскую реальность с ее устройствами, подключенными к Сети: начиная с будильника, который нас будит, и заканчивая чтением сообщений перед сном. Это расширение собственных возможностей позволяет нам присутствовать в мире благодаря всегда включенному экрану, где, говоря словами стихотворения Бодлера «Украшения», — «звук мешается со светом». Лишиться этого экрана означало бы для нас впасть в полную беспомощность. Доказательством того, что телефон принял для нас статус primus inter pares (лат. — «первого среди равных»), является то, что он сам теперь оснащен аксессуарами: футляры и защитные чехлы, украшения, безделушки, кристаллы и декоративные наклейки. Мобильный телефон, таким образом, заключает в себе противоречие: его материальность и способность к геолокации неотделимы от возможности повсеместного нематериального присутствия, которой он нас наделяет.

Хотя современный человек поддерживает тесную связь между своим телом и своей повседневной экипировкой, речь здесь идет не об инкорпорации этих предметов, а скорее об апроприации их динамических характеристик (Warnier 1999). «Материальные объекты — неотъемлемые элементы телесных практик: теннисная ракетка, колеса велосипеда, носовая часть корабля, носок или пятка у лыж — все они призваны продолжить тело и стать его чувствительными датчиками» (Parlebas 1999). Они есть зона соприкосновения человека с его физической и социальной средой, осуществляемой благодаря расширению [возможностей] человека. Нога продлевается за счет подошвы обуви — настоящего датчика, который позволяет ноге ощущать характеристики поверхности, оставаясь полностью защищенной. Это и есть расширение конкретного бытия «собственного тела», как его понимал Мерло-Понти, — взятого в тесной связке с окружающей физической средой, в которой находится субъект. Спортивная обувь улучшает физические возможности спортсмена, помогая ему устанавливать новые рекорды. Смартфон же идет дальше этой связи. Он расширяет коммуникативные возможности человека за пределы его непосредственного окружения, используя самую личную информацию о нем. Этот материальный объект, который сообщает человеку небывалую мобильность, остается тесно привязанным к телу, которое, в свою очередь, располагается на ограниченной географической территории, что ограничивает обмен. Благодаря расширению себя посредством мобильного телефона субъект чувствует себя избавленным от этой статичности, в то время как его тело неподвижно и фиксировано в определенном месте.

Составлять единое целое с телом вовсе не означает, что все объекты, формирующие целое, должны быть инкорпорированы, включены в состав тела: это не чипы, не кардиостимуляторы, не протезы. Существует утопическое представление о дополненном (augmenté) человеке, при котором аксессуар приравнивается к протезу. Легко балансируя между реальностью, утопией и фантазией, медиа нахваливают высокотехнологичные смарт-новинки, призванные перевернуть нашу жизнь, облегчить ее, не теряя контроля. Одежда и аксессуары, усиленные технологиями, улучшат — а то и полностью заменят — функциональность нашего тела, скрывая его недостатки. Мы наблюдаем более или менее радикальные и необратимые вторжения в тело — медицинские или эстетические, высокотехнологичные или не очень, — которые позволяют считать, что бионические люди будущего вот-вот появятся. Да и вообще, понадобятся ли киборгу одежда и аксессуары или же он будет с рождения оснащен всем необходимым для выживания? Таков упрощенный взгляд на проблему, который не учитывает всей сложности отношений между телом и его экипировкой и демонстрирует незнание ключевых этапов этой совместной эволюции.

Прежде чем пытаться представить тело в будущем времени, необходимо произвести исследование его нынешнего состояния. Тело подвергается новому рассмотрению, появляются связанные с ним новаторские концепции, оно воплощается в определенных формах, характерных для стиля жизни XXI века. Оно приобрело совершенно новое место в медиакультуре, которая фрагментирует его вплоть до полного исчезновения — либо замещения неким аватаром. Биологическое тело тем не менее остается тем проводником, благодаря которому человек познает окружающую его действительность, приобретает знание, производит действия. Но тело не есть лишь естественная физическая сущность, это также и культурный конструкт, определяемый историческим и социальным контекстом, который включает такие разнообразные аспекты, как статус, возраст, пол, сексуальная, этническая и социальная идентичность, внешность, состояние здоровья. Вот почему прежде чем говорить о теле в технологическом контексте подключенных устройств, следует вернуться к тому телу, которое существует сегодня, и описать его через призму настоящего. Настоящее же несет отпечаток обновленного прошлого. Ведь деревянная ложка вполне позволяет ощутить комки соуса на дне кастрюли. Будучи очень древним приспособлением, не требующим ни цифровых технологий, ни вживления в тело, ложка удивительным образом расширяет чувственный опыт повара, при этом не давая ему обжечься.

В теле субъекта

Недостаточное тело

Что мне делать с моим телом?

Рано укладывать спать и поздно поднимать с постели.

Заставлять его заниматься спортом.

Жульничать, чтобы обмануть свой возраст.

Натягивать на него «Вюиттоны» на каблуках, для удобства.

Продавать его, отдавать его, играть с его полом.

Я состарюсь с этим телом, и — нравится мне это или нет — оно всегда со мной, куда бы я ни шла.

Ариан Мофат. Что же мне делать с моим телом (2012)

На протяжении всей истории человечества вплоть до наших дней тело рассматривалось как несовершенное и недостаточное. С момента появления на свет новорожденный попадает под пристальное внимание цивилизационного процесса, который призван его укрепить и улучшить, благодаря сбалансированному питанию, упражнениям, гигиене, медицине. Список всевозможных процедур по внедрению в работу тела велик, так как в христианской религиозной традиции тело принято понимать как помеху для духовного роста — тело лишь посредник, которым мы пользуемся до того, как перейти в мир иной. В наши дни это тело с довольно ограниченными возможностями должно отвечать требованиям, которые ставят перед ним перемещения между разными часовыми поясами, путешествия в межзвездное пространство или на глубокие морские глубины (Kamper 2002). Несмотря на вред, его накачивают стимуляторами для того, чтобы оно могло вновь и вновь превосходить себя на спортивных состязаниях. Наконец, необходимость что-то делать с мертвым телом входит в программу по утилизации отходов и наталкивается на ограничения в виде перенаселенных территорий.

Современное тело — это наше alter ego, открытое любым изменениям. Приобретается одежда, составляется образ. Тело покоряется, конструируется внешний вид — постоянно совершенствующийся и сопротивляющийся любому естественному распаду (Desfourneaux 2008). Усовершенствовать означает «доводить до завершения в малейших деталях работу, которая уже была по большей части сделана, с тем чтобы она объединяла в себе желаемые качества. Довести до состояния идеальной завершенности за счет увеличения эстетической, интеллектуальной, материальной и прочей утонченности». Улучшение тела инструментализирует его двойственным образом: быть хорошим значит быть красивым и полным здоровья. Именно такую цену мы платим за успешную социальную интеграцию (Queval 2012). Я не есть тело, следовательно, я обладаю им и делаю с ним все, что захочу. А точнее — то, чего требует от меня норма. Каждый ответственен за поддержание своего здоровья и своей внешности в соответствии со строгими культурными нормами. В результате новых медицинских исследований и тенденций появляются новые социальные бедствия — табакокурение, ожирение, анорексия, старение. Они активно критикуются, но решать эти проблемы каждый обязан в одиночку. Чтобы как-то примирить тоску, связанную с телесной слабостью, и культуру, заточенную на эффективность, современный человек — тот, кто имеет такую возможность, — стремится ускользнуть от ограничений бренного тела, даже за счет инвазивных вмешательств, отрицающих естественные законы физиологии.

Вездесущее сидячее тело

Раньше жизнь была элементарной,
Раньше жизнь была аналоговой.
На заставке экрана ты видишь солнце,
Но это совершенное другое дело.

Тома Дютрон. Мы разучились скучать (2011)

Западный человек большую часть своего времени проводит сидя. В его распоряжении всегда находится как минимум дюжина посадочных мест, где бы он ни находился: дома, на работе, в транспорте, в зонах ожидания или в суперсовременных пространствах, таких как аэропорты или бизнес-центры. Даже на космической станции «Мир» в 1997 году у космонавта Александра Лазуткина был стол, окруженный изящными стульями. «Эти космические стулья — яркий пример того, каким ограниченным является наше земное мышление. В условиях невесомости любая попытка сохранить сидячее положение — бесполезная трата энергии. Проще всего зацепиться за какое-то место и позволить телу свободно болтаться. Космонавты уже давно это отметили, однако прошлые привычки сохраняются» (Yurkina 2014). Стулья и столы, за которыми принято чем-то заниматься и общаться, на орбите совершенно бесполезны. Преобладание сидячего положения тела — не столь давнее явление в истории человечества. Ранее такое положение тела было доступно лишь для элиты, а если точнее — лишь одному властителю. От высших слоев до низших — население сплошь стояло или сидело на корточках, спали же лежа или свернувшись калачиком. Это до сих пор можно увидеть в незападных обществах или в отдаленных деревенских районах Запада.

Технологии повысили индивидуальную мобильность во всех сферах жизни. Скорость и лихорадочный ритм современной жизни стали ее лейтмотивами. И все же сегодняшние постоянно мигрирующие люди еще не до конца примирились с этой возросшей мобильностью. Напротив, она зиждется на экипировке мира устройств, имеющих доступ к Сети, которая отвечает за смену локаций, а не пользователей, лишая пользователя статичности, создавая ситуацию повсеместного присутствия. «Мобильный телефон позволяет нам вызвать нашего собеседника в любой момент и в любом месте — мы избавлены от той статичности, которая ограничивала бы наше общение» (Dagognet 2005). Благодаря лишь одному движению пальца в рекордно малые сроки мы обретаем целый мир. Нет никакой надобности перемещаться с насиженного места. Будучи метафорой оседлости, положение сидя на стуле так же полно характеризует современного западного человека, как и повсеместное присутствие, которое дарит нам виртуальная мобильность (Eickhoff 2002).

Энергия, создаваемая весом сидящего тела, — это огромный ресурс. Ресурс, до которого пока еще не добрались ни дизайнеры, ни технологии. Каковы задачи дизайна экипировки для людей, которые большую часть времени проводят сидя? Возможно, стоит оборудовать места, а не самих людей?

Бесплотное тело

Мода: «Понемногу, а в последнее время особенно, я в угоду тебе заставила всех забросить и забыть труды и упражнения, способствующие телесному здоровью, а на их место ввела и возвысила во всеобщем мнении бесчисленное множество других, тысячами способов разрушающих тело и укорачивающих жизнь. Помимо этого, я ввела в мире такие порядки и такие нравы, что жизнь и тела и души скорее можно назвать мертвой, чем живой...»

(Leopardi 1864)

На Западе восприятие тела сильно обусловлено христианским постулатом о Боговоплощении, согласно которому Бог явлен в человеческом обличье через своего сына. Слово, создавшее плоть. Человек принимает[2] Христа во время крещения, а Воскрешение — это нетленное «облачение славы». Это понятие утверждает примат духа над телом и наготой. Будучи бренным, тело ослабевает в процессе биологической и культурной эволюции, тогда как разум, наоборот, укрепляется. Этой двойственности способствует отделение человека от животного, произошедшее до того, как первородный грех вновь смешал воедино все виды существ. С тех пор стало важным, чтобы человек внешне отличался от животного и не выставлял напоказ своих животных свойств. Одежда — отличительная черта человеческого мира. Она скрывает животную наготу, которая буквально означает «отсутствие чего-либо» (Bartholeyns 2011). Внутри этой иерархии понятие одетого тела имеет смысл лишь в отношении тела голого.

Мода — это история тела и создания тех атрибутов, которые призваны бесконечно его изменять. Эта история воплощена в теле модели, демонстрирующей одежду. В этом случае одетое тело приобретает статус, выходящий за границы самого тела, за счет инверсии христианского постулата о Воплощении. В условиях примата одежды над телом мода изгоняет тело модели, так как она вовсе не заинтересована в теле, подверженном коварствам плоти. Истонченное, вытянутое, лишенное телесных жидкостей, волосяного покрова, несовершенств кожи, взгроможденное на каблуки — это тело полностью лишено своей земной природы и любых физиологических проявлений. «Модель — это икона, чье тело воспринимается как форма пустотности», которая следует примеру святых, обрекающих себя на лишения во имя достижения благодати бесплотности. Таковы тела блаженных, обитающих в раю, тело же модели нарочито и облачено в одежды, сотканные из света. Дизайнер Альбер Эльбаз утверждает, что художественные руководители в сфере моды отныне увлечены производством картинок, так как фотографии с их одеждой непременно должны производить шумиху. «Позы моделей отсылают не к самой жизни, но скорее к ее сути. Поскольку лишь плоть ткани имеет значение, тело модели меркнет и уступает свою вещественность одежде» (Bergen 2013). Несовершенству нет места в этом превращенном в чистое благородство теле. Прозрачное и дематериализованное, тело моды являет собой отражение Красоты и Благодати, на которых покоится Одежда.

Сублимация женского тела в моде через его отрицание восходит к образу Сильфиды — героини романтического балета XIX века. Мужчина, жаждущий любви этого воздушного создания, должен навсегда отречься от любви смертных. И вовсе не красота отличает Сильфиду от земных женщин, но непреходящий характер наслаждений, которыми она способна одарить. Технические новации, произошедшие в области танца на заре 1800-х годов, воспевают этот воздушный идеал женственности: представительницы женского пола получают возможность выходить на сцену, возвышаясь на пуантах и облачившись в длинную белую пачку, подчеркивающую плавность движений. Использование балетных пуантов позволяет Сильфиде приподняться, что подчеркивает ее отличие от простых женщин в сабо или башмаках. Воздушная пачка скрывает изнуряющую работу ног, что позволяет достичь предельной легкости, которая ставит Сильфиду вне досягаемости ее обожателя. Это эффектное возвышение призвано символизировать невозможность любви между духом воздуха и смертным мужчиной (Roulin 1987). Сильфида умирает на пике своей юности и красоты, так и не познав земной любви.

Картина Элизабет Лах «Не беспокойся» (2016) (ил. ХХХ) раскрывает тему исхода тела из сегодняшней моды. Созерцая героинь ее работ из серии Totchic («Не беспокойся», Stillleben, Öl) (Totchic 2016), мы вспоминаем «Диалог Моды и Смерти» (1864) Джакомо Леопарди. Невзирая на разницу в целых два столетия, и поэт, и художница думают об одном: о Моде и о Смерти, этих двух «сестрах, дочерях Бренности», чья цель — «переделать и изменить все, чтобы не было ничего постоянного в этом дольнем мире».

Госпожа Мода перечисляет те муки и стеснения, которым подвергают себя люди ради нее и которые люди готовы терпеть во имя ее властной прихоти. Но она идет дальше «иных из моих дел... которые... приносят прибыль» Госпоже Смерти, ведь это всего лишь «пустяки». Обезглавленная Сильфида на портрете Лах потеряла голову и больше не знает, куда бежать. Она не способна устремиться ввысь на этих мясистых ногах, которые виднеются под складками ее пачки, превратившейся в свадебное платье, раздуваемое вентилятором. Она мертвенно бледна — скорее мертва, чем жива. Однако колыхание ее платья говорит об обратном: мы видим приятные округлости ее обнаженного тела, отсылающие к образу Мэрилин Монро и ее парящей над вентиляционной решеткой Нью-Йоркского метро юбке в «Семи годах желания» Билли Уайлдера (1955). Могильщик накинул свой черный свадебный сюртук на плечи возлюбленной. Госпожа Мода и Госпожа Смерть наложили оковы на это воздушное создание. Жертва бренности, лишенная всех инструментов кажимости, она умирает еще до того, как смогла познать земное бытие. Мода и ее сподвижники взяли верх над бренным телом.

Умирать, чтобы умереть
Я выбираю нежный возраст
И уходить, чтобы уйти
Я не желаю ждать
Я бы предпочла уйти
В тот миг, когда я красива
Чтобы никто никогда не увидел
Мою увядшую плоть под кружевом

Барбара. A mourir pour mourir (1964)

Начиная с 1960-х годов появляется мода на вечно молодое тело. Уход со сцены буржуазной элегантности, бывшей в почете на протяжении последних десятилетий, освободил место для моделей-подростков, не тронутых ходом времени, — стандарт, в гораздо меньшей степени коснувшийся мужского тела. Этот идеал, захвативший как топ-моделей, так и обычных женщин, был продиктован культом зрелищности. Диеты, упражнения, косметика, уход за телом, медикаменты, эстетическая хирургия и прочие медицинские процедуры: технологий сдерживания признаков старения разной степени инвазивности и обратимости не счесть. Тело на картинке ретушируется при помощи компьютерных технологий. От названия программы Photoshop произошел глагол «фотошопить», относящийся как к изображению, так и к реальной действительности. Отныне стандарты красоты находятся в руках тех, кто владеет скальпелем и компьютерной кистью. Эти формы вмешательства направлены на сохранение тела в его блистательной первозданности, не подверженной порче. Прославление тела через фиксацию на изображении того, кого больше не существует, нарушает ход времени, превращая тела в памятники. В результате этого мертвенного окаменения тело фрагментируется. Лицо подвержено наибольшему количеству изменений в сравнении с другими, менее заметными частями тела. Фрагментированная телесная сущность переносится на экраны и на страницы глянцевых изданий. В современной культуре разница между реальным телом и телом-изображением начинает стираться. «В мире моды влияние изображения на идею Женственности и Красоты приводит к „превращению в изображение“, характерному для топ-моделей: их сущность — есть сущность изображения» (Bergen 2013). Господство отформатированного и фрагментированного тела-изображения в визуальном медийном поле порождает единообразные и предсказуемые тела. Об этом свидетельствуют создаваемые для нематериального существования в сети аватары, сопрягающие идеальную физическую матрицу с бессчетным количеством форм виртуального сознания.

В ХХI веке человек ежедневно переизобретает границу между двумя измерениями. Он по себе знает о напряжении, существующем между условиями мира, управляемого искусственно улучшенными телами-картинками, и реальностью личного несовершенного тела, должным образом украшаемого для того, чтобы функционировать в обществе. Постоянная репрезентация себя в социальных сетях широко способствует размыванию границ между «быть» и «казаться». Вдохновленные модным телом, блогеры ежедневно публикуют фотографии неких стильных персонажей. Эти фотографии демонстрируют «настоящих людей» с улицы — реальных и трехмерных, — тем самым бесконечно продуцируя изображения других изображений.

Два режима протезов

Иная жизнь, собранная из частей
Компьютерная плата, соединяющая сердца
Ностальгия по будущему
Мы играем в Бога
Сейчас самое время
Мы беспредельны, мы ничем не ограничены, это наше будущее...
Собери меня по кусочкам
Отбрось все незавершенное, макет будущего
Сталкивая умы, это только начало
Почувствуй вспышку, мы строим искусство
Это головокружение от свободы
Я — прототип.

Виктория Модеста и Герой Прототип (2014)

Современный социокультурный контекст, одержимый зрелищностью и телесным совершенством, бросает телу с ограниченными возможностями парадоксальный вызов: будь уникальным в своем несовершенстве. В ХХ веке развивается новая отрасль военной медицины, направленная на реабилитацию искалеченных на войне солдат, — восстановительная хирургия. С тех пор исследователи в сфере медицины, инженерии и робототехники проектируют все более совершенные протезы, тогда как эстетическая хирургия стремительно подхватывает модные тенденции: скорректировать контуры лица становится так же просто, как сменить цвет волос.

Из всех людей с ампутацией массмедиа предпочитают молодых атлетов или героев войны — они в какой-то степени уже являются «сверхлюдьми» ввиду своей выдающейся деятельности. Их жизненный урок удовлетворяет потребность западного мира в восхищении физической выносливостью, красотой, молодостью и высокой технологичностью. Неполноценное тело становится парадоксальным преимуществом, предпосылкой будущих сверхвозможностей дополненного бионического тела, о которых мы так мечтаем. Спортсменка и модель Эйми Маллинз любит рассказывать про свой чемодан искусственных ног — она экипирована на все случаи жизни. Пара ног из цельного бука, созданная для показа Александра Маккуина, увеличила ее рост с 1,72 м до 1,85 м. Маллинз прекрасна не только естественной, но и культивированной красотой: ее протезы соответствуют всем нормативам длины ног топ-моделей. Ее физическое несовершенство становится инструментом ее красоты, целиком основанной на зрелищности.

Англо-латвийская певица Виктория Модеста 1988 года рождения в свои 20 лет решила ампутировать поврежденную с рождения ногу. Ее выступление на церемонии закрытия Паралимпийских игр в 2012 году в Лондоне явило образ сильной женщины, которая управляет собственной судьбой. Ее эффектные протезы выглядят воинственно. Добровольная ампутация явилась поворотным моментом в ее жизни и способом эмансипации: ей больше не приходится подвергаться социальному исключению и тем страданиям, которые ей приходилось терпеть, находясь в том теле, что было дано ей с рождения. Ее улучшенное (enhanced) тело предоставляет больше возможностей для реализации ее устремлений. Она рассказывает, что пребывает в постоянном движении, экспериментируя с технологическим потенциалом будущего: «the model of the future». Она борется за право быть иной, отвергая термины «калека» и «инвалид», которые понижают самооценку и подавляют устремления. София де Оливейра Барата, основательница Alternative Limb Project, утверждает, что протезы, которые она придумала для Виктории Модеста, являются способом самовыражения: «Изначально передо мной стояла задача сделать протезы как можно более реалистичными. Затем я поняла, что существует гораздо больше вариантов взаимодействия с пространством, чем простая замена [конечности протезом]. Почему бы не взглянуть на наши руки и ноги иначе, как на инструмент самовыражения?»

Шведская организация, работающая с людьми с ограниченными возможностями, Pro Infirmis, обращает внимание на пропасть, разделяющую большинство людей с ампутацией и знаменитых спортсменов и звезд, имеющих доступ к передовым технологиям, призванным нивелировать физические недостатки. В этих высокотехнологичных украшениях, созданных для починки, сквозит превышение возможностей человеческого тела в случае попыток его улучшения. «Как и у моих коллег, у меня было свое техническое видение предмета, основанное на вере в то, что технологии помогут разрешить проблемы всех этих людей» — рассказывает Натанаэль Жарасе, инженер-робототехник из Института искусственных систем и робототехники (Париж). «Опрашивая людей с ампутацией, я убедился, что все, что их интересует, — это не внешняя эффектность, а комфорт», — добавляет он; комфорт при ношении протеза во время повседневной деятельности, эргономический комфорт при соединении протеза с телом и минимальное количество мелких неудобств. В отличие от аксессуара, протез требует максимальной интеграции с телом. Инженеры больше думают о технологической эффективности и функциях протеза, чем о его интеграции. Они не углубляются в тонкие детали, связанные с конкретными потребностями главных заинтересованных лиц — пожилых людей, так не похожих на молодежь, чьи истории успеха расхваливают СМИ. Инженеры-робототехники не обладают знаниями, необходимыми для соблюдения всех нюансов, ответственных за комфорт. Для решения данных проблем необходимо создание групп, состоящих из профессионалов из разных областей, объединяющих инженеров, эрготерапевтов, дизайнеров, дерматологов, социологов и других специалистов, чья деятельность высоко ценится в Швейцарском центре работы с парализованными людьми в Ноттвиле или в Национальном центре научных исследований во Франции.

Социальное страхование покрывает затраты лишь на один базовый протез самой базовой эргономичности. Не покрывает она и дорогостоящих новинок, придуманных инженерами. Учитывая реалии экономики, лучшие времена у людей с ампутацией наступят еще не скоро. Они касаются только ничтожно малой прослойки людей с инвалидностью, обладающих богатым коммерческим и медийным потенциалом. Жарасе: «Как можно говорить об усовершенствованном человеке, если мы даже не можем его починить?»

Двуногость

Рука — лучший из инструментов

Аристотель. О частях животных

Наши ноги дают нам способность передвигаться, общаться, играть, узнавать, учиться, но мы часто о них забываем. Почему? Потому что они расположены далеко от нашей головы. Потому что их удел — земля и другие шероховатые и скользкие поверхности. Потому что они воплощают собой равновесие. Потому что они есть та поверхность, которая нам принадлежит, когда мы находимся в толпе.

Эрри де Лука. Похвала ногам (1999)

Человек — единственный из приматов, который навсегда усвоил уникальный метод передвижения: при помощи двух задних конечностей. Из хватательного органа нога превратилась в средство опоры и движения; лишь руки оставили за собой хватательную функцию (Tardieu 2012). Двуногость (бипедалия) подразумевает «реорганизацию функций рук и их ориентацию на производство игровых и практических действий, с использованием различных материалов и инструментов» (Warnier 1999). Очеловечивание произошло благодаря ногам! Выпрямление человека и потеря конечностями своей мультифункциональности как его результат находят свое отражение в языке: взять, к примеру, выражение «пальцы ног» либо немецкое слово Handschuh (перчатка), которое в дословном переводе означает «обувь для рук».

Рука, которая входит в контакт с человеком или объектом, есть посредник между человеком и окружающей средой. Прикосновение подтверждает визуальное воприятие. Будучи инструментом человеческих взаимодействий, рука становится необходимым элементом в отношениях c другими и с самим собой (Gebauer 2002). Никакая другая часть тела не способна сравниться с руками в использовании орудий, письме, счете, игре, производстве социально значимых жестов или расчесывании. Рука осуществляет коммуникацию без слов: мы можем помахать рукой, пожать руку, указать пальцем, ткнуть кого-то или что-то, сжать кулаки. Сегодня нам без конца требуется указательный палец для того, чтобы нажимать на кнопки различных механизмов или экраны электронных устройств.

Нога же является единственной точкой контакта между человеческим телом и землей, по которой это тело ступает. Нога позволяет двуногому существу ощутить стабильность в вертикальном положении, контролировать поверхность, по которой оно ступает, а также почувствовать увеличение мобильности. Отношения с пространством неразрывно связаны с мобильностью и стабильностью, которую обеспечивают нам ноги. Дизайн обуви отвечает этому ключевому требованию. Стоячее положение человека, в свою очередь, делает возможным возникновение сидячей позиции в ее сегодняшнем виде.

В условиях бипедалии функции рук и ног дифференцируются, и это расхождение требует от аксессуаров расширения объема этих дифференцированных функций для обеих конечностей. Руки человека требуют определенного оснащения. Нога, находящаяся в постоянном контакте с агрессивной для кожи сложносоставной поверхностью современного города, не может выживать без обуви. Таким образом, если бы не хождение человека на двух ногах, не существовало бы никаких аксессуаров!

Субъект и аксессуар

Парергон и эргон

Я сноб... Я сноб

Снобизма поразил микроб

Свой «ягуар» разбил я в прах

Чтоб август провести в бинтах

По этим крошечным штрихам

Всем виден сноб не хам

Я сноб... Я сноб

Сойду в гроб в свою пору

Есть модный саван от Диора.

(Виан 1954)

Если сегодня тело рассматривается как нечто изначально несовершенное, то направленная на преодоление человеческого состояния перформативная культура лишь подчеркивает эти несовершенства. Дерридианская концептуализация парергона (дополнения), применимая к аксессуару, раскрывает в данном контексте весь свой смысл, так как парергон заполняет собой отсутствие эргона (произведения) (Giorcelli 2011). Деррида заимствует это понятие у Канта, который определяет украшение (l’ornement) как некий сопутствующий объект, который «противопоставляет себя» самому произведению. В качестве примера такого украшения он приводит раму картины и драпировки на одежде античных греческих статуй, которые выступают в качестве добавки или дополнения. «Парергон всегда находится против, рядом и помимо эргона, законченного дела, факта, произведения. Но он не выпадает совсем, он касается самого действия и внедряется внутрь него, находится снаружи. Таким образом, он не находится ни сугубо снаружи, ни сугубо изнутри. Подобно дополнению, которое мы обязаны, в конце концов, принять... Парергон идет следом... вписывая нечто дополнительное, внешнее по отношению к полю взаимодействия как таковому... но чье внешнее, трансцендентальное положение заигрывает, присоединяется, вмешивается и переходит границы внутреннего содержания лишь в той мере, в которой это необходимо для самого содержания. Он недостаточен сам по себе, но в то же время является тем, чего не хватает» (Derrida 1978). Таким образом, парергон всегда необходим эргону, в силу этой нехватки, постоянно нуждается во «вспомогательном средстве». Роль такого вспомогательного средства берет на себя экипировка, так необходимая вездесущему сидячему индивиду, чье бесплотное, фрагментированное, застрявшее в культе молодости тело-эргон само по себе недостаточно перформативно для перехода в эпоху постсовременности.

В мире моды, стремящейся к минимализму, конформизму и унификации тела-эргона, аксессуар-парергон играет ключевую роль. Он помогает отличить и отделить одного человека от другого. Он добавляет плоти бестелесному телу моды, заполняя его во всех смыслах слова. На мудбордах, вдохновляющих всех художественных руководителей модных домов, и в рекламных съемках сумок, очков и украшений мы обычно видим различные комбинации, призванные украсить ладонь, запястье или руку. Будучи венцом общей картины, аксессуар-парергон отодвигает на задний план раздробленное тело, обесчеловеченное своим стремлением к безжизненному совершенству. Ги Бурден предсказал это превращение тела в картинку, характерное для женской моды, возвеличивая аксессуары на своих фотографиях и создавая истории о пренебрежении телом. В отличие от женщины, мужчина во все времена пользовался аксессуарами, которые лишь подчеркивали его силу: это находит выражение в форме оружия или средств передвижения — от шпаги или пистолета до лошади и автомобиля. Женщина, будучи безоружной, вынуждена сводить себя до уровня объектов-украшений в попытке сконструировать свою идентичность через них. Это продолжается и поныне, в эпоху электронных устройств, поскольку технологии остаются прерогативой мужчин.

Стареющее тело превращается в persona non grata, в то время как объект, отмеченный налетом времени, приобретает еще большую ценность. Он переходит в отчетливо более высокую категорию винтажа — категорию, куда нет доступа телу. Драгоценные камни, ювелирные украшения и золотые зубы, остающиеся после смерти человеческого тела, — теперь не единственные друзья вечности. Отныне к ним прибавляются титановые или керамические протезы или электростимуляторы, которые следует доставать после смерти тела. Во время аукционных продаж предметов, принадлежавших известным людям, понятие парергона значит гораздо больше, чем сумасшедшие цены на сумки, часы, драгоценности, одежду и аксессуары, обоснованные простым фактом памяти о ком-либо из знаменитостей. Таким образом, после смерти тела-эргона его экипировка-парергон продолжит жить дальше.

Литература

Виан 1954 — Виан Б. Я сноб / Пер. И. Бойкова // www.boris-vian.net/ru/chansons/perevody/172_ib.html (по состоянию на 26.01.2018).

Augé 1992 — Augé M. Non-lieux, introduction à une anthropologie de la sur-modernité. Paris, 1992.

Bartholeyns 2011 — Bartholeyns G. Introduction. Faire de l’anthropologie esthétique // Civilisations. 2011. 59/2.

Beldjerd & Tabois 2014 — Beldjerd S., Tabois S. Habiter avec ses objets: une approche par la gouvernementalité. Mana, 2014.

Beldjerd 2011 — Beldjerd S. Prendre le contretemps à contrepied ou comment s’accommoder de vêtements «hors mode» ou démodés // Sociologie et sociétés. 2011. XLVIII/1.

Beldjerd 2016 — Beldjerd S. Le Bijou. Mises en usage et pratiques de catégorisation d’un équipement du corps // Fischer. 2016. Рp. 34–37.

Bergen 2013 — Bergen V. Le corps glorieux de la top-modèle. Nouvelles éditions lignes, 2013.

Bonnot 2006 — Bonnot Th. Qu’est-ce qu’un objet précieux? Au sujet d’un roman de Louise de Vilmorin // Ethnologie française. 2006. 4/36.

Brown 2015 — Brown V. Cool Shades. The History and Meaning of Sunglasses. London; N.Y.: Bloomsbury, 2015.

Dagognet 2005 — Dagognet F. Eloge du sac et de la corde // Médium. 2005. 1/2.

Derrida 1978 — Derrida J. La vérité en peinture. Paris, 1978.

Desfourneaux 2008 — Desfourneaux P. Corps postmodernes et corps toxicomanes. Quels rapports à l’enveloppe charnelle? // La clinique lacanienne. 2008. 2/14.

Drezner 2017 — Drezner D. The Ideas Industry. Oxford, 2017.

Eickhoff 2002 — Eickhoff H. Position assise // Wulf. 2002. Рp. 491–503.

Farren & Hutchinson 2004 — Farren A., Hutchinson A. Cyborgs, new technology, and the body: the changing nature of garments // Fashion Theory: The Journal of Dress, Body & Culture. 2004. Vol. 8.4.

Fischer 2013 — Fischer E. The Accessorized Ape // Contemporary Jewellery in Perspective. D. Skinner, éd. Lark books / AFJ Association for Jewellery. N.Y., 2013. Рp. 202–208.

Fischer 2015 — Fischer E. Bijou et mode, chassé-croisé entre éternel et éphémère // Revue historique vaudoise. 2015. 123. Рp. 113–126.

Fischer 2016 — Fischer E. Au corps du sujet. Is. 33. HEAD — Genève 2016 // www.hesge.ch/head/sites/default/files/documents/Recherche/au-corps_du_sujet_230216.pdf (по состоянию на 26.01.2018).

Gebauer 2002 — Gebauer G. Main // Wulf. 2002. Рp. 481–490.

Giorcelli 2011 — Giorcelli C. Accessorizing the modern(ist) body / Giorcelli, Rabinowitz. Accessorizing the body. Habits of Being I, University of Minnesota Press, 2011. Рp. 1–6.

Freeman 2014 — Freeman H. Corporate buzz and vague menace — Fifa’s World Cup is like Disneyland // The Guardian. 2014. June 12.

Jamard 2002 — Jamard J.-L. Au coeur du sujet: le corps en objets? // Techniques & Culture. 2002. 39.

Joulian 2012 — Joulian F. Doudous obsolètes? // Techniques & Culture. 2012. 58.

Kamper 2002 — Kamper D. Corps // Wulf. 2002. Рp. 405–414.

Latour 1992 — Latour B. Aramis ou l’amour des techniques. Paris, 1992.

Leopardi 1864 — Leopardi G. Dialogue de la Mode et de la Mort // Petites oeuvres morales. 1864.

Leroi-Gourhan 1965 — Leroi-Gourhan A. Le Geste et la parole I. Paris, 1965.

Martin 2016 — Martin Ch. Le sac à main. Le corps dans le processus de création // Fischer. 2016. Рр. 27–29.

Nova et al. 2012 — Nova N., Miyake K., Kwon N., Chiu W. Curious Rituals: Gestural Interaction in the Digital Everyday. NFL press, 2012.

Parlebas 1999 — Parlebas P. «Les tactiques du corps». Approches de la culture matérielle. Corps à corps avec l’objet. Paris, 1999.

Perrot 2000 — Perrot M. Ethnologie de Noël. Paris, 2000.

Picot & Picot 1993 — Picot G., Picot G. Le sac à main: histoire amusée et passionnée. Paris, 1993.

Queval 2012 — Queval I. L’industrialisation de l’hédonisme. Nouveaux cultes du corps: de la production de soi à la perfectibilité addictive // Psychotropes. 2012. 1/18.

Rosselin 1998 — Rosselin C. Habiter une pièce, thèse de doctorat d’anthropologie. Paris: V-René Descartes, 1998.

Roulin 1987 — Roulin J.-M. La Sylphide, rêve romantique // Romantisme. 1987. 58.

Tardieu 2012 — Tardieu Ch. Comment nous sommes devenus bipèdes. Le mythe des enfants loups. Paris, 2012.

Totchic 2016 — Totchic, sous la direction de Karine Tissot, textes de: Alberto de Andrés, Luc Andrié, Christian Bernard, Donatella Bernardi, Kathleen Bühler, Elizabeth Fischer, Andreas Hochuli, Florence Jung, Tristan Lavoyer, Siù Pham, Leslie Ponce, Arnaud Robert, Samuel Schellenberg, Karine Tissot, co-éditions L’APAGE/Till Schaap, 2016.

Tourre-Malen 2011 — Tourre-Malen C. Les techniques paradoxales ou l’inefficacité technique voulue // L’Homme. 2011. 4/200.

Warnier 1999 — Warnier J.-P. Construire la culture matérielle: L’homme qui pensait avec ses doigts. Paris: PUF, 1999.

Wulf 2002 — Wulf Ch. Traité d’anthropologie historique. Philosophies, histoires, cultures. Paris, 2002.

Yurkina 2014 — Yurkina O. Dans la peau d’un cosmonaute // Le Temps. 2009. 08/14. www.letemps.ch/Page/Uuid/6c5b33c2-1f0b-11e4-8b39-5bee34cf2558/Dans_la_peau_dun_cosmonaute (по состоянию на 26.01.2018).