Зачем мы продали Аляску и когда в России начались репрессии? Глупые вопросы историку
Учредитель фонда «Устная история», заведующий отделом Научной библиотеки МГУ и редактор серии книг «Что такое Россия?» Дмитрий Споров отвечает на глупые вопросы про историю нашей страны из разных периодов: от правления Петра I до революции 1917 года.
— У нас всегда были сложные отношения с Соединенными Штатами?
— Нет, бывало и партнерство. Технологическая помощь и участие США в российской жизни было очень велико, самое очевидное — партнерство в 1920–1930-е. Тогда строилось гигантское количество промышленных предприятий, и помощь американских корпораций была очень значительной. А самое интересное и важное участие России в американской жизни — это русские эмигранты, многие из которых стали героями американской культуры. К примеру, наш соотечественник Игорь Сикорский основал знаменитую авиастроительную фирму Sikorsky Aero Engineering Corporation в 1923 году, и в то же время Георгий Ботезат создал первый вертолет, принятый на вооружение американскими ВВС. Также основатели трех крупнейших голливудских студий родились в России: Metro-Goldwyn-Mayer — Сэмюэл Голдвин и Луис Барт Майер, Warner Brothers — братья Гарри, Альберт и Сэм Уорнеры, 20th Century Studios — Николас Шенк. Все это — их американизированные имена, вошедшие в историю культуры США.
При этом для России Америка всегда была образом «Другого», и это работало в обратную сторону. Потому что Европа воспринималась как нечто более близкое в культурном и географическом отношении, а мы с США находимся на противоположных сторонах земного шара.
— Зачем мы продали Аляску?
— Аляска настолько далека и труднодоступна, что держать ее так, как держали остальные территории, не представлялось возможным. Одно дело — пройти снежные равнины и договориться с местным населением, поставить метку, что это твоя территория, и другое — организация государственного управления. Поскольку Российская империя к тому времени действительно уже сложилась и эта территория не предполагалась как стратегически важная, ее решили отпустить.
— А как именно Петр I прорубил окно в Европу?
— Петр I объявил себя императором, а цель каждой империи — мировое господство или, по крайней мере, лидерские позиции в мире. Поэтому он скорее не прорубил окно в Европу, а заявил об имперских амбициях. Он обозначил, что для него нет границ.
Что касается европеизации, которую традиционно понимают под этим «окном»: важно понимать, что стихийная европеизация происходила и до Петра. Россия XVII века была отсталой страной, и это вполне осознавалось высшими слоями общества. Сохранившиеся описи боярского и дворянского имущества позволяют нам говорить о многочисленных и разнообразных предметах быта, которые старались привезти из-за рубежа влиятельные и богатые сановники. Привозили книги, предметы живописи — например, в Россию попадали «малые голландцы»; несмотря на отсутствие традиции светской живописи, появлялись парсуны — светские портреты царя, бояр и вельмож. Знаем ли мы мебель отечественного производства XVII века? А мебель европейская была известна и, несмотря на сложности транспортировки, ее все-таки привозили.
Поэтому если мы сравниваем Россию и европейские страны в указанную эпоху, то наше отставание — это не вопрос подхода или идеологии. Здесь мы снова обращаемся к окну в Европу. Основание европейского развития — достаток. Та же Голландия, которая была образцом для Петра и русских европейцев того времени, была обеспеченной страной. Уровень жизни был очень разным, но это Петра совершенно не волновало, он не хотел это менять. Дворцы и военные корабли Петра интересовали, а люди — нет.
Петр последовательно и жестоко продолжал закрепощать население, а от закрепощения достаток, как известно, не растет. Все имперские достижения зиждились на восполнимом человеческом ресурсе, который нещадно эксплуатировали. Тут уместно вспомнить совсем даже не европейскую, а китайскую пословицу: крестьянин — что кунжутное семя, чем больше жмешь, тем больше выжимаешь. Поэтому связь с Европой действительно была через окно.
— Существует легенда о том, что во время поездок по Европе Петра Первого подменили, и в Россию вернулся не настоящий царь. Такое действительно могло произойти?
— Конечно нет. А легенда появилась потому, что Петр I всем своим видом и всеми действиями подчеркивал, что он не такой, каким привыкли видеть русского царя. Даже его внешность давала повод рассказывать о нем легенды — например, что он антихрист или что он не тот, за кого его принимают.
Этот дискурс для российской истории ключевой — настоящий ли царь. Невозможно было задать вопрос: а нужен ли царь? Секуляризации не совершилось, монарха не вывели из сакрального поля, а потому буквально любое упоминание государя могло быть истолковано как преступление. Сомнения в истинности государя хотя и были преступны, но апеллировали к образу праведного царя, поскольку царь от Бога мог быть только праведным. При демонстративном богохульстве и пренебрежении к традициям Петр, однако, понимал себя исключительно самодержавным и богоизбранным монархом, деспотичным и жестоким.
— Какие впечатления оставляла Россия у иностранцев, которые сюда приезжали?
— Путевые заметки и мемуары иностранцев о России — это отдельный жанр. И у него есть свои особенности: путешественник замечает те вещи, которые разительным образом не похожи на его мир, и поэтому многие иностранцы говорят об одном и том же.
Как правило, и в XVII, и в XIX, и в XX веке иностранцев поражали отношения власти и общества, а именно всевластие государя и декларируемое холопство всех перед лицом царя или императора. И удивление, конечно: протяженностью, заброшенностью, климатом, часто бытовой свободой или распущенностью. В разное время — разные впечатления. Левые писатели, приезжая в Советский Союз в первые два десятилетия его существования, поражались величию замысла социального эксперимента, например.
Безусловно, иностранцам нравились возможности — это было обусловлено несоответствием или отсталостью русской жизни по сравнению с европейской. Но это нормальный фактор, который всегда является основой миграции и бизнеса. Невозможно представить промышленную революцию второй половины XIX века, которая проходила в России, без иностранных станков, иностранных специалистов и иностранных денег.
— Когда в России впервые начались репрессии по отношению к тем, кто не согласен с властью?
— Они были всегда, критика власти воспринималась как крамола. Истоки такого отношения к диалогу о власти — в русском обществе, которое не прошло процесс секуляризации, с одной стороны, и в территории, которая представлялась (и представляется) столь гигантской, что требовала к себе молчания и послушания. Самодержавная власть не желала меняться, представляя себя данной Богом. Народное представительство и конституционная монархия воспринимались властью как опасность.
Трансформация и изменение власти с начала XIX века были первым вопросом общественной жизни. Сто лет русское общество билось в ворота самодержавной крепости, стремилось к тому, чтобы сохранить и обновить монархию, сделать ее представительной и конституционной. И все бесполезно. Ни комитеты и комиссии, ни пули и бомбы не изменили самодержавие в основном и главном, не изменили саму дихотомию русской жизни, не сделали человека важнее территории.
— Часто встречается мнение о том, что Николай II был безвольным правителем, который не мог принимать решения самостоятельно. Действительно ли люди вокруг настолько сильно влияли на него?
— Не так важно, был ли Николай II безвольным человеком или, наоборот, сильным. Важно то, что он был человеком поразительного, огромного политического инфантилизма. Давление общества на власть было огромным, требования гражданских свобод, реформ, а главное, возможности политической жизни было тотальным, революция 1905 года буквально парализовала жизнь страны на несколько месяцев, но реакция императора поражает своей отстраненностью. Политизация была колоссальной: и профессора университетов, и адвокатский корпус, и врачи, и учителя, и купцы, и дворянство, которое шло в земства, — все делали максимум возможного для того, чтобы жизнь в стране менялась к лучшему. И, несмотря на политические реформы, впервые проведенные в таком объеме, глобально империя не обновилась и рухнула.
— А почему в 1917 году Временное правительство оказалось бессильно перед большевиками?
— Здесь важнее другой вопрос: почему большевики оказались столь сильны, что смогли удержать власть? Временное правительство осознавалось именно как временное. Оно декларировало необходимость по-настоящему свободного и всеобщего народного представительства, которое бы и определило будущее страны. История Учредительного собрания глубоко трагична, его ждали и жаждали десятилетия, а собралось оно уже в январе 1918 года под дулами большевиков.
В ситуации 1917 года самыми сплоченными и решительными были революционные партии. У них был опыт многих десятилетий серьезной и многоплановой борьбы с властью. Участники революционных движений не питали никаких иллюзий по поводу своей судьбы, они жертвовали собой во имя будущей революции, во имя новой истории России. Ленин просчитывал ситуации с математической точностью, он был гением революции. Но такой гений мог сложиться только в постоянной борьбе.
— Что после революции стало с бывшими дворянами и их имуществом?
— Одно из последствий революционных изменений — репрессии против наиболее ненавистных представителей свергнутого режима. Особенность российской ситуации в том, что условное «после революции» так никогда и не закончилось. Вся последующая риторика советской власти была построена на поиске внутренних врагов и выискивании событий в биографии людей до 1917 года, которые можно бы было рассматривать как повод к репрессиям. И в данном случае бывшие дворяне — лишь наиболее понятный пример, из князей в грязи.
Бывшими были объявлены буквально все сколько-нибудь успешные и заметные социальные группы до революции. И даже те, кто перешел на сторону советской власти, но имел строчку в дореволюционной биографии, постоянно помнили об этом и могли быть за эту строчку привлечены. Вне закона объявлялась целая эпоха.
Бывшие дворяне, как правило, принимали свое лишенство мужественно и стойко. В книге многолетнего историка русской аристократии Дугласа Смита «Бывшие люди» показана судьба двух самых известных аристократических семей России — Голицыных и Шереметьевых. История подобных преследований со стороны советской власти есть практически в каждой семье в России. Вы можете об этом не знать, но если вы начнете изучать историю своей семьи после революции — а это уже три-четыре поколения, — то, скорее всего, рано или поздно такую историю найдете. Это к вопросу о масштабах репрессий.
Про имущество тоже, конечно, важная история. Череда декретов 1918 года фактически упразднила частную собственность. Государство объявило себя хозяином и распорядителем имущества своих граждан. Не каких-то групп граждан, не каких-то конкретных заводов и пароходов, а тотально всего. Даже при владении всеми сокровищами и капиталами, оставшимися от прежней власти, поразительно, что крупные победы советской власти были построены за счет системы изъятия золота и ценностей у населения. Золотые зубы, колечки и царские монеты, которые сдавали в магазины системы Торгсина, стали основой сталинской индустриализации.
— А на Кавказе всегда было неспокойно?
— Это особый регион Российской империи. Мы описываем кавказскую общность одним словом — Кавказ. А все народности, которые там живут, на самом деле очень разные. Есть и многовековые традиции государственного управления, и народности, у которых государственной власти никогда не было. И что это значит? Что они должны становиться в строй с европейскими нормами?
Сейчас мы точно скажем: нет. Но тогда кавказский вопрос решался двумя путями: войной и покупкой, как бы адаптацией. Кавказские войны были совсем не эффективными. На них тратили очень много средств и погибало огромное число людей. Разорение, нищета и война в горных территориях тоже не давали ни любви, ни уважения к империи. Поэтому кавказские народы так и не получилось интегрировать в Российскую империю.