О чем невозможно говорить: Станислав Панин об исследованиях эзотеризма
Что такое эзотеризм и чем он отличается от религии? Как его изучают? Справедливо ли считать эзотеризм маргинальной частью культуры? Что могут дать науке свидетельства людей, переживших паранормальный опыт? По случаю обновления серии «Studia Religiosa» мы обсудили эти вопросы с религиоведом Станиславом Паниным, автором книги «Философия эзотеризма».
Вы занимаетесь изучением эзотеризма и неконвенциональных форм религиозности. Скажите, как обстоят дела с этими областями исследований в российской академии и в мире?
Важной вехой в становлении современных исследований эзотеризма считаются 1960-е годы. В середине 60-х Антуаном Февром в Париже была создана первая профильная кафедра, а в 1964-м выходит знаковая работа Френсис Йейтс «Джордано Бруно и герметическая традиция». Конечно, и до этого были исследования, к примеру, истории алхимии, магии, колдовских процессов и т.д. Но они проводились учеными из разных областей. Задача была в том, чтобы интегрировать их идеи в единое целое. Еще один важный момент состоял в преодолении образа магии как атрибута «другого» — «дикарей», древних культур, необразованных слоев населения — свойственного многим научным текстам XIX — начала XX века.
В России и в дореволюционный период, и в советское время также существовали работы, посвященные этим темам. Но часто это были или сугубо эзотерические тексты с элементами рефлексии по поводу истории эзотеризма и его места в культуре, или критические тексты, написанные церковными или атеистическими авторами. В советский период публиковалась, разумеется, только атеистическая литература. Современная эзотерика характеризовалась как атрибут буржуазных обществ, признак их культурной деградации, а аналогичные древние практики и практики коренных народов помещались под рубрикой «ранние формы религии». Интересно, что при этом в СССР существовало достаточно развитое «эзотерическое подполье». Но его предпочитали не замечать.
Первые в современном смысле научные исследования, посвященные эзотеризму в целом, появляются в конце советского периода. С 90-х годов начинают проводиться профильные конференции, в 2009-м появляется профессиональная ассоциация, а в 2014-м открывается первая — и на данный момент единственная — русскоязычная учебная программа в Русской христианской гуманитарной академии на базе специальности «Религиоведение».
Проблемы в России похожи на те, которые существуют в мире в целом. Прежде всего, это низкая степень интеграции исследователей. Скажем, ученый, работающий во Владивостоке, может быть неизвестен своим коллегам из Орла, и наоборот — даже если они занимаются одной и той же темой. Как следствие, не происходит нормального диалога между исследователями, снижается качество работ. Отсутствие профильных программ — еще одна большая проблема. В лучшем случае, студенты-религиоведы прослушивают семестровый курс по истории эзотеризма и аналогичный курс по новым религиозным движениям. Этим их знакомство с темой и ограничивается — но этого недостаточно, чтобы обстоятельно познакомиться с современными исследованиями или погрузиться в первоисточники. Тем более, что нередко на кафедрах просто нет компетентных специалистов по соответствующим темам.
Как можно определить эзотеризм? Можем ли мы отличить его от других форм религиозного опыта? Какие есть подходы к определению этого понятия в современной науке?
Я определяю эзотеризм как форму мировоззрения, которая выстраивается вокруг опыта особого рода, «гнозиса», в котором, по убеждению человека, ему открываются тайны собственной души, природы и трансцендентой реальности. В эзотеризме, в отличие от религии, опыт первичен по отношению к традициям и догматике, однако «эзотерический опыт» не отличается от «религиозного опыта» — это одно и то же. Именно из этого опыта с течением времени рождаются институцианализированные религии.
«Преображение Господне», икона Андрея Рублева
Чтобы показать, что эзотерический опыт идентичен религиозному, в книге я, в частности, провожу сравнение между описаниями технической и содержательной стороны опыта двух авторов — православного мистика Григория Паламы и оккультиста Алистера Кроули. Как на уровне техники, так и на уровне описания опыта их тексты практически идентичны. Конечно, теологические интерпретации этого опыта будут отличаться. Понятно, что с точки зрения православного богослова опыт Григория Паламы божественного происхождения, а опыт Алистера Кроули — от лукавого. Но светские исследователи руководствуются принципом вынесения за скобки подобных оценочных суждений. Как исследователь, я должен описывать каждый эпизод в собственных терминах первоисточника, а не с позиций внешней по отношению к нему богословской полемики, которая может быть интересна исследователям истории православного богословия, но не исследователю эзотеризма.
Алистер Кроули
Подход к определению эзотеризма, который я использую, берет за основу стратегию, предложенную американским исследователем Артуром Верслуисом, но это не единственный способ. Например, большой популярностью пользуется подход, разрабатываемый голландским исследователем Воутером Ханеграаффом. Ханеграафф, вне всякого сомнения, знаковая фигура для становления современных исследований эзотеризма, но по поводу защищаемого им понятия «западный эзотерим» в последнее время разворачивается серьезная полемика. Дело в том, что Ханеграафф рассматривает эзотеризм как феномен исключительно западной культуры, сформировавшийся под влиянием особых исторических условий, которые сложились в Европе Нового времени. Однако многие исследователи не разделяют эту позицию и стремятся к более широким сравнительным исследованиям, которые могли бы интегрировать не-западный материал в разговор об эзотеризме.
Еще один влиятельный подход, называемый «новым компаративизмом», развивается американским исследователем Джеффри Крайплом. Крайпл акцентирует внимание на изучении необычного, «паранормального» опыта. При этом подобный опыт принимается как аутентичное, нередуцируемое переживание. Например, если человек утверждает, что его похитили «пришельцы», это следует интерпретировать как важное и необычное, разрывающее ткань повседневности событие, пережитое им. Его нельзя отбрасывать как нечто несерьезное. Оно существует на тех же правах, что и другой необычный опыт в истории культуры, с которым его можно и нужно сравнивать. Такое сравнение может открывать интересные параллели в истории религий. К примеру, рассказы о похищении пришельцами демонстрируют параллели с фольклорными и религиозными сюжетами.
В вашей книге вы показываете, что эзотеризм всегда присутствовал если не в ядре западной культуры, то как ее неотъемлемый элемент. Почему сейчас эзотеризм воспринимается как нечто маргинальное: как удел странных людей из магазина «Путь к себе»?
Сюжет о «маргинальности» эзотеризма — это, во многом, часть идеологии Просвещения, провозгласившей «прогресс культуры», который связан с преодолением ветхих «суеверий», через смену мифа и магии религией, а религии — наукой. Естественным элементом этой идеологии стало убеждение в том, что эзотеризм в современном прогрессивном обществе существовать не может, а если и существует, то потому, что люди, которые с ним связаны, «странные»: скорее всего, они психически больны или просто необразованы.
Между тем, в это же самое время химики вроде Бутлерова и Крукса были активными участниками спиритического движения, а масонство и оккультизм привлекали образованных и творческих людей, отнюдь не маргинальных по своему положению. Мои любимые примеры — это Уильям Батлер Йейтс и Анри Бергсон. Оба были лауреатами Нобелевской премии по литературе. Но, кроме того, Йейтс был активным членом созданного в Британии магического ордена «Золотая Заря». Орден возглавлял Сэмюэл Лиддел Мазерс, женатый на сестре Анри Бергсона, которая после смерти мужа возглавила орден. А сам Бергсон в своих работах демонстрирует явные симпатии к мистически ориентированной религиозности. Этот пример показывает, как тесно связаны история литературы, философии и эзотеризма. Часто речь идет об одних и тех же социальных группах, о людях, которые тесно взаимодействовали друг с другом. Игнорируя историю эзотеризма, мы устраняем важный элемент, без которого составить общую картину невозможно.
История философии, в частности, мне особенно интересна в следующем отношении. Я думаю, что невозможно понять Канта, не зная ничего о творчестве Сведенборга; трудно рассуждать о Гегеле, не имея представления о Парацельсе и Бёме. Вообще тема эзотерического привлекала многих философов. Шопенгауэр видел в магических феноменах подтверждение своему учению о воле как основе реальности, а среди работ Витгенштейна находим заметки о природе магии, вдохновленные чтением «Золотой ветви» Фрезера.
Не менее важно, что это работает и в обратную сторону. Многие эзотерические тексты могут одновременно рассматриваться как философские работы. Так, например, книга «Tertium Organum» П. Д. Успенского построена вокруг идей, высказанных в «Критике чистого разума» И. Кантом. Почему мы не изучаем тексты Успенского в курсе истории философии? В основном благодаря все той же просвещенческой полемике против суеверий, в рамках которой «эзотерика» по определению означает «глупость».
У меня есть поверхностное ощущение, что популярность эзотерических практик и кружков — нечто неотрывно связанное со становлением городского среднего класса и капитализма современного типа. Начавшись в конце XIX века и получив стремительное распространение в послевоенные тучные годы середины XX, он предполагает современному городскому обывателю «кастомизированное» религиозное переживание, «по индивидуальной мерке». Есть ли у такого взгляда основания?
Эзотеризм исторически многократно менял форму организации. Современный эзотеризм, как мы его видим все в том же «Пути к себе», действительно является продуктом Нового времени.
Средневековый эзотеризм в этом смысле был очень отличен от современного, так как развивался по преимуществу внутри определенных религиозных традиций. Джордано Бруно, один из самых известных магов Ренессанса, был католическим монахом. Это, конечно, рассматривалось церковью как ересь, но не отменяет того факта, что эзотеризм средневекового типа — это прежде всего эзотеризм внутри религиозных институций, часто практиковавшийся монахами и священниками. Это вполне естественно: в обществе, где религия является центральным социальным институтом, она определяет все остальное.
В обществе Нового времени, в процессе секуляризации, эзотеризм выделяется в особую сферу и принимает новую форму. Сегодня многие эзотерики предпочитают не принадлежать ни к какой религии, подходя к религиозным учениям прагматически, как к набору инструментов для достижения определенных целей и переживания определенного опыта. Но, повторюсь, это свидетельствует прежде всего о том, что изменилось само общество, его ценности и приоритеты. В частности, утверждение принципа свободы совести, глобализация и связанная с ними плюрализация религиозной жизни сыграли в этом ключевую роль.
В связи с тем, что вы говорили о примате «гнозиса» — не происходит ли сейчас своеобразная «секуляризация» этого опыта, изъятие его из эзотерического дискурса? Сейчас распространены разного рода практики медитаций, осознанности, ретритов, которые обещают личностный рост, и в то же время говорят об особых переживаниях на сциентизированном языке, апеллируя к нейронаукам. С другой стороны, есть психоделическая культура, связанная с применением психоактивных веществ, и она только по касательной пересекается с «традиционными» языками эзотеризма. Описываются ли эти феномены языком вашей дисциплины?
Феномен, о котором вы говорите, это палка о двух концах. Любая «сциентизация» эзотерического дискурса — это одновременно «эзотеризация» научного дискурса. В действительности граница между ними совсем не жесткая: есть большая «серая зона», в которой ученые рассуждают про телепатию, предсказания, НЛО и т.д.
Например, Дж. Фейнберг — физик, предложивший понятие «тахион» — в 1970-х годах активно был вовлечен в парапсихологические исследования. Он сотрудничал с Эдгаром Митчелом — астронавтом, который во время полета на Луну пережил мистический опыт и, вернувшись, создал «Институт ноэтики». Другой пример — Аллен Хайнек, астроном, который участвовал в американских правительственных проектах по изучению НЛО. Но, помимо НЛО и астрономии, он с ранних лет был увлечен эзотерической литературой, в частности, трудами Р. Штайнера, которые во многом определили его взгляд на мир. Иными словами, это дорога с двусторонним движением.
«Сеанс гипноза», картина Ричарда Берга (1887)
Эзотерические группы всегда оперируют философским и научным языком своего времени. Так, теория магии в работах средневековых авторов и в раннее Новое время была аристотелевской, в XIX — начале ХХ века ей на смену пришел Кант, а во второй половине ХХ века эзотерики стали оперировать понятиями психологии (Юнг, Маслоу, Гроф) и квантовой физики. Это не случайно: и квантовая физика, и аналитическая психология своим рождением во многом обязаны необычному опыту своих создателей.
Юнг описал это в книге «Воспоминания, сновидения, размышления», а Паули, один из основоположников квантовой механики, в поисках вдохновения ходил к Юнгу на анализ, изучал китайскую философию и алхимию. В одном из своих эссе Паули утверждал, что физика, равно как психология и алхимия, — это символический язык, пригодный для анализа психики. Учитывая эту предысторию, не удивительно, что, в результате, эзотерики увидели в этом проекте нечто близкое собственным идеям.
