«Герцог Московский» как залог городской идентичности

В издательстве «Новое литературное обозрение» издан второй том «Неполного собрания сочинений», начатого первым томом «Монады», Дмитрия Александровича Пригова – поэта, художника, одной из ключевых фигур неподцензурного искусства 1960–2000-х годов. О проблематике отсутствия московской идентичности в отечественной поэзии, попытке обретения ее в пространстве города, а также феномене новой языковой топологии.

Если первый том «Неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова «Монады», составленный филологом Марком Липовецким, охватывал написанное ДАП с середины 1970-х до опубликованного уже посмертно романа «Катя китайская», причем в достаточно хаотичном порядке (том открывал архивный текст «Вместо автобиографии» 2003 года, затем шел цикл «Монады», написанный еще в 1994 году, и другие ранние циклы, включая ставший каноничным раздел «Новая искренность» и другие), что вовсе не случайно, то второй раскрывает принципы построения «собрания», открывая «темные» места как самой хронологии созданного Приговым, так и другие аспекты, касающиеся жизнестроительства поэта – мифа, который, по словам героя «собрания», был для него одним из основополагающих принципов порождения в культурной среде.

Том «Москва», составленный историком русской культуры и гуманитарных наук Бригиттой Обермайр и профессором компаративистики и славистики, переводчиком стихотворений Пригова на немецкий язык Георгом Витте, состоит из двенадцати разделов. В него вошли тексты, наиболее тесно связанные с деконструкцией советских мифов: циклы, объединенные образом Милицанера, один из первых сборников «Москва и москвичи», десять Азбук, а также «Обращения к гражданам» – призывы-листовки в форме обращений, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в период с 1986 по 1987 годы. Завершает собрание мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве», подводящий черту варьированию между поэтическим текстом и прозой, используемому ДАП на протяжении всех вошедших циклов.

Подзаголовок–концепт первого «собрания» – «Как-бы-искренность» – утверждал одну из важных составляющих поэтики Дмитрия Александровича и носил характер скорее личного диалога внутри поэтической машины. Вторым – «Вирши на каждый день» – характеризуется своего рода дневник-путеводитель на каждый день, вроде настольной книги, которую возможно читать не только просыпаясь, подходя к столу, но и перенося ее с собой, куда бы ни направился читатель (при всей плотности том – 952 страницы с иллюстрациями, кажется не столь транспортабельным).

Открывает «Москву» раздел «Автобиография», не отличающийся подробностями: указаны фамилия, имя, отчество, год рождения, главное – место рождения и жительства, а также область деятельности, в которой автор указывает 7 направлений: скульптуру, объекты, графику, концептуальную поэзию, визуальные тексты, рукописную книгу, а также перформансы. О последних трех составляющих пойдет речь ниже, а пока стоит отметить еще один раздел, следующий за первым, – это один из ранних текстов, датированных 1977 годом, под названием «Одно стихотворение», представляющий размышления ДАП о назначении поэта, где выделяются три фазы, которые обязательно должен пройти стоящий автор: духовно-мировоззренческая, экзистенциально-воплотительная и социально-олицетворительная. Текст представляет собой семистраничную рефлексию, заканчивающуюся восьмистишием. В этой форме видно, как Пригов вводит читателя в пространство иронии и отстранения (Брехт) собственных наблюдений – формальной игры, начатой им задолго до текстов, приобретших известность и практически с самого начала проекта «Дмитрий Александрович Пригов», приобретя отчетливую форму, стремительно наполнявшейся. В результате текст заканчивается двумя катренами, в которых субъект, резюмируя себя через поэтический фрагмент, демонстрирует равную по информативности прозаической часть, умещенную в восемь строчек:

Я вам скажу последнее прости
Последних дней последнего поэта

Вам не останется другого, как снести

Меня словесного в грядущее за это

Я как кузнечик ножками упрусь:

Я не хочу! с моим народом весь я!

Но кто же там расскажет им про Русь

Эпохи устроенья бессловесья

(стр. 44)

Три составляющие автобиографии Дмитрия Александровича, о которых говорилось выше: место рождения, место жительства, а также практически все отрасли культуры, в которых работал Пригов, объединены общим топонимом – точкой отсчета, и этой точкой является Москва. Это касается одного из разделов книги в частности, а именно раздела «Москва и москвичи», включающего как одноименный сборник, представляющий раннюю поэтику автора, так и знаменитые циклы, связанные образом Милицанера («Апофеоз милицанера» и «Милицанер и другие»). Кроме них раздел включает поэтический цикл «Могила Ленина», «Первый московский сборник», «Прогулки», «Родимое Беляево», а также упоминавшиеся «Обращения к гражданам». В последнем названном разделе явно усматривается важный мотив места, присущий как названиям сборников, так и самим текстам внутри. Это подводит к тому, что важным представляется подробнее рассмотреть еще один род деятельности, упоминаемый исследователями (от ближайших друзей ДАП в лице Льва Рубинштейна и Михаила Айзенберга, до поэта и критика Александра Скидана, литературоведа Евгения Добренко и издателя всех основных сочинений ДАПа на русском языке Ирины Прохоровой) в связи с «обращениями», а также другим рядом арт-объектов и инсталляций.

Речь идет о «бумажной архитектуре» – термине, введенном архитектором, художником Юрием Аввакумовым, обозначающем те архитектурные проекты, которые изначально не предназначены для практического использования в строительстве. Дмитрий Александрович заметно расширяет данный термин: с начала двухтысячных годов Пригов начинает подписывать свои деловые письма «Дмитрий Александрович Пригов, Беляевский академик». А 2 ноября 2003 года состоялась первая экскурсия по району Беляево, которую проводил сам ДАП для всех желающих, серии экскурсий продолжались вплоть до половины нулевых.

Здесь хотелось бы вернуться к циклу «Обращения к гражданам» - листовкам, которые по словам самого автора были «именно реализованы, а не напечатаны-опубликованы». «Обращения» занимают значительную часть тома: расположившись на 212 страницах в форме четырех циклов раздела, собственно «Обращения к гражданам (1985-1987)», «Из первого каталога обращений Дмитрия Алексаныча (1986)», «Из шестого каталога обращений Дмитрия Алексаныча (1986)», «Из седьмого каталога обращений Дмитрия Алексаныча (1986)», каждое послание имеет строгую форму и состоит из шапки «Граждане!», а также финальной подписи «Дмитрий Алексаныч», внутри которых заключен лирический, не без элементов приговской иронии текст, представляющий собой высказывание на определенную тему. Приведем в качестве примера:

Граждане!

Оглянитесь окрест себя! – сколько всего трогательного

и доверчивого распространено вокруг нас!

   Дмитрий Алексаныч

(стр. 257)

Сам Пригов в предуведомлении к «обращениям» указывал, что он нарезал их тонкими полосками, а затем классифицировал по месту назначения: одни относил к «Экологии природы», расклеивая по деревьям московских улиц, другие – к «Экологии души» и раздавал прохожим, людям во время разнообразных встреч, чтений etc. В том числе, «Дмитрий Алексаныч», приходя в гости к своим друзьям, оставлял «обращения» на кухонном столе при уходе, тем самым предлагая осколок дискурса на размышления. За размещение листовок на улицах автора даже арестовали и отправили в психиатрическую больницу, но стараниями друзей Пригова выпустили. В связи с этой стороной приговской практики, относящейся скорее к перформативным, даже акционистским практикам, следует отметить, что начатая Приговым традиция «Новой искренности» приобретает здесь апологетический характер: воспроизводящий речь субъект не только совершает высказывание, но переносится из личного пространства в публичное, где яркая черта Московского романтического концептуализма приобретает новые смыслы, позволяющие выстраивать уже не только поэтические, но также и топологические высказывания в духе западноевропейских повседневных практик в сторону прагматики высказывания. Поэт и критик Григорий Дашевский, рассуждая о феномене ДАП, отмечает, что «в самом Д. А., как в путешественнике или отшельнике, собеседник чувствовал закаленность, жесткость человека, бывающего и в человеческом, и в нечеловеческом мире — но его мир населяли не тигры и пингвины, не ангелы и бесы, а имиджи и дискурсы». Именно дискурсами начинает работать Пригов с этого периода, тем самым в его поэтике отмечается существенный поворот в сторону оголения приема и его последующей универсализации. Стоит вспомнить еще одно наблюдение: в своей статье о ДАП Александр Скидан, проводя параллель с Энди Уорхолом, указывает на усвоение Приговым двойной «вторичности», через которую и смог состояться проект «Дмитрий Александрович Пригов, Беляевский академик». Утилизация советского идеологического дискурса до его одомашненной версии и взаимная репрезентация культурных брендов, в частности – «Москвы», приводят поэтическую машину Пригова к созданию совершенно иного типа высказывания – новой языковой топологии. «Обращения», «стихограммы», перформансы, пройдя через машину «Дмитрий Александрович Пригов», приобретают отчетливый универсум, который позволяет использовать дискурсы в большем спектре значений, чем это было возможно прежде. Оказываясь на кухнях, в залах, на улицах, в музейных галереях («Обращения» запечатлены на стенах Музея современного искусства), высказывания «Дмитрия Алексаныча» демонстрируют определенные вербальные траектории, разворачивающиеся по своим законам внутри осваиваемого и обжитого пространства Москвы.

О прагматической стороне поэтики Пригова написано не так много. Среди опубликованных материалов на эту тему стоит отметить работу польского архитектора, преподавателя Института медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» Кубы Снопека «Беляево навсегда. Сохранение непримечательного», изданную тем же Институтом отдельной книгой. В ней исследователь ставит вопрос переопределения городского пространства, а именно района на юго-западе Москвы – Беляево, в котором «Дмитрий Алексаныч» жил, создавая свои работы и считая место своего жительства своего рода «Третьим Римом». Именно на окраине этого района, на пересечении Профсоюзной улицы и улицы Островитянова, 15 сентября 1974 года состоялась знаменитая «Бульдозерная выставка», устроенная художниками-авангардистами, которая была жестоко подавлена властями с использованием поливальных машин и бульдозеров. ДАП заметно расширяет генеалогию этого района, создавая своего рода «вторую столицу» - графство Беляевское. Снопек подробно описывает инструменты и предложения по реактуализации этих мест после смерти «Беляевского академика», увековечивании мест его работами и эстетическими новшествами. Так, в ноябре 2011 года, стараниями польского архитектора и других стрит-арт художников на стене дома по улице Профсоюзная, 102 появилась приговская стихограмма под названием «АЯ», отсылающая к одноименному журналу неофициальной культуры, издававшемуся во Франции. Эта стихограмма далеко не единственный пример городских построений ДАПа.

Москва у Пригова – своеобразный центр мира, приобретающий собственную парадоксальную идентичность, позволяющую заговорить о феномене «московская поэзия», при всех оговорках и отсутствии артикулированности последней в научно-культурологическом поле (в отличие от «ленинградской»). В этом ключе, завершающий том роман «Живите в Москве», через обращение к детству, послевоенному городу, московским дворам, подростковой жестокости, нищете и свету особенного свойства, наконец, через обращение к сознательно упрощенному языку, «Дмитрий Алексаныч» разворачивает свое повествование, при котором ему удается одновременно совмещать художественный и исторический дискурсы в едином процессе письма. В связи с этим место становится чем-то большим, чем просто место: пространство мегаполиса как будто бы начинает сжиматься, представляя свою московскую ментальность поэтики, наравне с Лианозовской школой, в частности «барачной поэзией» (Игорь Холин), СМОГистами, а также другими направлениями неофициальной московской культуры.

В предуведомлении к первому тому главный редактор издательства «Нового литературного обозрения», филолог Ирина Прохорова в своих рассуждениях приоткрывает «завесу», указывания названия каждого из пяти томов «неполного собрания сочинений». Это становится одним из центральных залогов указанной выше идентичности: кроме первого и второго томов «Монады» и «Москва», остальные три будут носить название «Места», «Монстры» и «Мысли» соответственно. Здесь мы наблюдаем появление фигуры «пяти М», в которой каждый из сборников не может иметь конца и переходит в следующий, ветвясь и разрастаясь, задавая тон идентичности московской поэзии, в которой «Беляевский Вергилий и Данте», посредством перевода классических реалий, становится Герцогом Московским – «гением места» (как писал в своем романе другой российский журналист и писатель), расширяя ментальность одной из частей города до масштабов целого.