Пересчитывая ноги у мухи («Опасные советские вещи» в обзоре Rara Avis)

Большой мир от малого мы отличаем без труда. В первом изобретен дизель‑мотор, написаны «Мертвые души», построена Волховская гидростанция, на 3D-принтере печатаются дома и автомобили, а в пробирке растет синтетическое мясо. Во втором — изобретен кричащий пузырь «Уйди‑уйди», написаны песенки «Кирпичики» и «Патимейкер», создан мемасик с сердитой женщиной и котом и нужно собрать всех покемонов. Гораздо труднее отличить... как бы их назвать... твердый мир от текучего. Ильф и Петров о них не писали, но они есть. В текучем мире у восьминогой мухи внезапно отваливается пара конечностей, исчезает из космоса стихия эфира, возникают динозавры и микроорганизмы, обретают способность к мышлению женщины и чернокожие, умирает Бог, Плутон перестает быть планетой. В текучем мире мы живем. Ради твердого мира мы готовы сжигать книги и людей, совершать научные открытия, создавать новые философские течения и мастерить шапочки из фольги. Твердый мир существует только в наших головах, но без него нельзя. В маневрировании между ним и миром текучим и проходит жизнь мыслящего человека.

В этот обзор мы включили три весьма полезных книги-пособия по пониманию текучего мира. В «Ящике Пандоры» Пол Оффит, доктор медицинских наук и публицист, рассказывает поучительные истории о просчетах современной науки. Марк Курлански, писатель, журналист и мастер гастрономического научпопа, знакомит с биографией «самого спорного продукта» — молока. А фольклористы и антропологи Александра Архипова и Анна Кирзюк впервые в отечественной науке берутся за инвентаризацию мифических ужасов, на каждом шагу сопровождавших советского человека.

Свастика на голове Пушкина

Развитой мифологии необходимы волшебные создания разных размеров. Кто-то должен громыхать высоко в небесах, топить в море корабли и баловаться с царскими дочерями, а кто-то — шуршать в амбаре, портить молоко у коров и прятать хозяйкину гребенку и веретено. И тех, кто прячет веретено, не стоит недооценивать.

Осмыслением пространства высшей советской мифологии, где обитают могущественные существа Владимир Ильич Ленин, Родина-мать, Новая историческая общность советский народ, пионеры-герои и Наше Все, исследователи занимаются давно, но низшая мифология подробно не изучались никогда. Со второй половины 1920-х до середины 1980-х это было попросту запрещено. Научных коллекций советских городских легенд в период существования СССР — и до этой книги — никто не составлял. Они обитали в дневниках, мемуарах, и разумеется, сводках КГБ. Речь пойдет не о красной руке, черной простыне и зеленых пальцах. Миры детской и взрослой легенды, конечно же, пересекаются, но Александра Архипова и Анна Кирзюк изучают истории не о сверхъестественном, а о реальных предметах, каждый день окружавших обычного жителя страны победившего социализма.

«Опасные советские вещи» — книга легкая для восприятия, но отнюдь не развлекательная. Обзору городских легенд предшествует серьезная научная статья об их истории и воздействии на человека и общество. А легенды очень хорошо помогают от синдрома Самого вкусного советского мороженого.

Гид по выживанию в мире опасных советских вещей привел бы в восторг любого голливудского сценариста. Добро пожаловать в сумеречную зону. Когда засыпают поющие доярки, просыпается ужас. Не теряй бдительности. Знаки врага повсюду. В языках пламени на спичечном коробке прячется бородка Троцкого. В зажиме для пионерского галстука — буквы «Т», «З» и «Ш» — «Троцкисто-зиновьевская шайка». Обложки юбилейных «пушкинских» школьных тетрадок 1937 года — не то, чем кажутся: «На первом образце, где воспроизведена репродукция с картины художника Васнецова, на сабле Олега кверху вниз расположены первые четыре буквы слова „долой“, пятая буква „И“ расположена на конце плаща направо от сабли. На ногах Олега помещены буквы ВКП — на правой ноге „В“ и „П“, на левой „К“. В общем, получается контрреволюционный лозунг — „Долой ВКП“. На второй обложке, где воспроизведена репродукция картины Крамского — в левом углу рисунка лежат трупы в красноармейских шлемах. Затем если повернуть этот рисунок вверх текстом, а вниз заголовком, то в правом углу можно обнаружить подпись, похожую на факсимиле Каменева. Кроме этих тетрадок посылаю еще два образца обложек, где на одной из обложек у Пушкина на безымянном пальце помещена свастика, а на другом образце, где воспроизведена репродукция с картины Айвазовского, также имеется свастика на голове Пушкина, в том месте, где расположено ухо». Да, хочется вспомнить анекдот про «А вы на шкаф влезьте!» и кое-что из введения в психиатрию. Но адресованное Сталину и Ежову письмо бдительного гражданина Постышева, первого секретаря Куйбышевского обкома, повлекло за собой «тетрадочную панику», массовые аресты сотрудников фабрики, выпустившей вредительскую печатную продукцию, а авторы штриховых рисунков по репродукциям, Петр Малевич и Михаил Смородкин, на год отправились в лагеря.

Будь осторожнее на улицах. Здесь совсем не все для блага человека. Черные правительственные машины не останавливаются, а зазевавшихся пешеходов давят. В поручнях автобусов и вагонов метро — иглы и бритвенные лезвия. В конфете, которую предложит добрый иностранец, — тоже они. Или просто отрава. Даже не думай подходить к автоматам с газированной водой — негры моют в них половые органы. Впрочем, свои, советские сифилитики из них тоже пьют. В дорогом ресторане человечину готовят за большие деньги, а пирожок с человеческим пальцем продадут по бросовой цене на рынке. Опасно большое и малое, свое и чужое, государственное и частное. В шариковой ручке вместо чернил может оказаться детская кровь — происки евреев-вредителей, а на китайском ковре ночью проступит — и на пугает до смерти — светящийся Мао, встающий из гроба. В очертаниях жилого дома обнаруживается свастика — месть немецких военнопленных. В бассейне «Москва» орудует банда топителей — проклятое место, не надо было взрывать храм. Дохлые собаки и опарыши в уличных бочках с квасом, крысы в фабричной колбасе, красная пленка, на которой ты будешь голым, в любом фотоаппарате... до эпохи трепетной ностальгии по временам, когда все было вкусное и натуральное и все жили дружно, еще далеко.

Голливудский режиссер радостно слепил бы все это в большой единый и неделимый scary USSR, а источником ужаса сделал бы либо древнее хтоническое зло, либо страдающее подсознание угнетенных режимом граждан. На самом же деле советские городские легенды рождались и «внизу» и «наверху», и весьма интересным образом перемещались по пространству общественного дискурса. Были среди них и в буквальном смысле убийственные, и терапевтические. И наконец, вселенная городских легенд менялась, отбрасывая одни сюжеты, видоизменяя другие, прирастая третьими. В «Опасных советских вещах» можно отлично проследить, как страшные мифы эпохи Большого террора мягчали вместе с эпохой, постепенно теряли свои губительные свойства, превращались в детские страшилки. Глядя на этот путь от призрака Троцкого, скрывающегося в каждой складке реальности, до трогательно идиотской байки о том, что группа «Чингисхан» на самом деле поет: «Москау, Москау, закидаем бомбами! Будет вам олимпиада, ох-ох-хо-хо», можно испытать нечто вроде ощущения хеппи-энда, смерти дракона. Правда, потом вспоминаешь про Синего кита, распятого мальчика и недавние исследования, доказавшие, что фейковая информация в принципе распространяется лучше и быстрее нефейковой — и понимаешь, что с драконом дела обстоят, как обычно, по Шварцу.

Женя Янкина