Russica Romana

rivista internazionale

di studi russistici

volume xxv

2018 pisa • roma

fabrizio

serra editore

mmxviii

P.152

Jurij Mann, Gnezda russkoj kul’tury. Кružok i sem’ja, Moskva, Novoe literaturnoe obozrenie, 2016, 600 p.

«Secondo me, servire da legame, da centro a un’intera cerchia di uomini è una faccenda importantissima, soprattutto in una società disunita e inceppata», scriveva Aleksandr Herzen in Passato e pensieri, riferendosi al ruolo avuto dal poeta Nikolaj Ogarëv che negli anni trenta dell’Ottocento era solito ospitare, nella propria casa sulla Bol’šaja Nikitskaja di Mosca, le allegre riunioni di un celebre circolo di studenti rivoluzionari. Negli stessi anni e a poco più di un chilometro di distanza, nella residenza per studenti fondata dal professor Michail Pavlov sulla Bol’šaja Dmitrovka, avevano luogo gli incontri del cosiddetto circolo di Nikolaj Stankevič, mentre non lontano, nell’Afanas’evskij pereulok, una buona parte dell’aristocrazia colta moscovita si radunava a casa degli Aksakov. Il libro di Jurij Mann ripercorre le biografie di Nikolaj Stankevič e di Sergej e Konstantin Aksakov, mettendo a fuoco il ruolo di ‘centro’ e di ‘legame’ che essi ebbero in una Mosca-fucina del pensiero russo della prima metà dell’Ottocento. «Generalmente — si legge nell’introduzione — lo sviluppo della letteratura è pensato come l’attività dei suoi singoli rappresentanti, non di rado nell’alveo di determinati movimenti, scuole, tendenze, e così via. [...] Ma esistono anche altre forme di collettività più complesse. Per la Russia della prima metà del xix secolo, queste furono innanzi tutto il circolo e la famiglia» (p. 5). È dunque a partire dalla descrizione di due «nidi» della cultura russa, che si sviluppano le due parti del lavoro del grande studioso della letteratura e del pensiero russo dell’Ottocento Il libro si apre con una «notizia dall’Italia »: quella della scomparsa, a soli ventisette anni, di Stankevič, stroncato dalla tubercolosi durante un soggiorno a Novi Ligure. La notizia di tale «immensa perdita» — sono parole di Belinskij — afflisse tutti, non solo a livello personale, ma soprattutto in quanto sventura per l’intera comunità, al punto da indurre Ivan Turgenev a domandarsi: «Chi, nella nostra generazione, potrà mai supplire una simile perdita?» (p. 9). Questa e altre simili considerazioni portano a chiedersi che cosa fosse all’origine di simili valutazioni e in che cosa sia, concretamente, consistita l’opera di Stankevič. Nella prima parte del volume, intitolata Un circolo, vengono delineate la figura e la personalità di Stankevič e analizzato il suo magnetismo umano e intellettuale, grazie al quale egli riuscì a radunare intorno a sé persone tanto perse per carattere ed estrazione, ma accomunate da una medesima critica curiosità intellettuale, nonché dall’interesse per la filosofia di Schelling e di Hegel. A dispetto della loro consueta collocazione nel recensioni 153 canone culturale e nella storia del pensiero russo, nel libro emerge con chiarezza come personaggi, quali Belinskij, Konstantin Aksakov, Bakunin, Granovskij, ed altri, negli anni universitari conpisero la medesima esperienza che si sarebbe rivelata centrale per la loro formazione. Nella seconda parte, Una famiglia, Mann ripercorre i momenti più importanti nella storia di due generazioni della famiglia Aksakov, centrando l’attenzione sulle biografie di Sergej (1791–1859) e del figlio Konstantin (1817–1860), figure di primo piano in una famiglia che, in virtù del suo ruolo sociale, costituì di per sé un fenomeno culturale e artistico. Anche qui, l’A. traccia la storia culturale e letteraria di un’epoca: la crociata linguistica dell’ammiraglio Aleksandr Šiškov, l’opera di Gogol’, le polemiche letterarie, il movimento slavofilo, le riviste, ecc., illuminando un denso tessuto di rapporti e influenze reciproche, al cui centro non di rado si trovò la famiglia Aksakov. Il libro presenta aspetti di notevole originalità. In primo luogo, il fatto di non essere stato pensato né come una storia della letteratura russa della prima metà dell’Ottocento, né come una storia del pensiero russo dell’epoca, né tantomeno come una serie di biografie degli esponenti più in vista di uno o più ambienti culturali, come di fatto furono Stankevič e gli Aksakov. Le vite di questi personaggi costituiscono piuttosto l’ago della bussola narrativa di Mann, il punto di partenza di un percorso che si snoda attraverso documenti inediti, memorie, diari e carteggi, svelando al lettore non solo la travagliata genesi di molte opere letterarie, ma anche le peculiarità caratteriali, l’intimo rovello dei singoli, il byt dell’élite intellettuale della Mosca ottocentesca, le numerose e perse visioni del mondo. Grazie alla profonda conoscenza del periodo descritto, Mann padroneggia con disinvoltura l’enorme quantità e complessità delle fonti. A partire dalle storie personali e interpersonali, egli riesce a rendere visibili le linee di congiunzione che corrono all’interno di una società che la storiografia tradizionale vedeva solo dominata da pisioni ideologiche ed estremismi. In tal modo, ad esempio, grazie al costante impiego di citazioni tratte dal carteggio tra Stankevič e l’amico e futuro scrittore Januarij Neverov, si può comprendere l’enorme carisma e l’influsso positivo esercitato da quest’ultimo su Stankevič e, indirettamente, sul suo circolo. Similmente, alla luce dei materiali biografici è possibile comprendere l’importanza ‘strutturale’ che la letteratura ebbe per la famiglia Aksakov. Ad esempio, per Sergej Aksakov — come egli stesso scrive nelle memorie — durante l’infanzia «il piacere letterario era nutrito dai pinoli russi tostati» (p. 277), mentre la lettura, al pari dei pasti, costituiva un momento di comunione e di conpisione per tutta la famiglia, indipendentemente dall’età e dal sesso. Nel libro gli eventi letterari e culturali, i fatti di costume sono narrati lungo l’asse biografico dei personaggi-chiave, in capitoli dai titoli enigmatici ed evocativi. Dulcis in fundo, «in luogo di epilogo» l’A. si concede una conclusione di tipo autobiografico — quasi a dimostrazione del costante ripetersi della Storia —, andando con la memoria al proprio ‘circolo’ di amici e compagni d’idee, caratterizzato da un’atmosfera di «alto idealismo, generosità e magnifica, autentica amicizia» (p. 580) e al cui interno mossero i primi passi importanti personalità della vita scientifica e intellettuale sovietica e russa. Il volume è completato dall’indice dei nomi e da una bibliografia essenziale.

Sara Mazzoni

«Русика Романа» интернациональный журнал

Российские исследования

Том xxv

2018 г. Пиза. Рим.

Фабрицио

Издательство «Серра»

mmxviii

P.152

Юрий Манн, Гнезда русской культуры. Кружок и семья, Москва, Новое литературное обозрение, 2016.

«По-моему, служить связью, центром целого круга людей – огромное дело, особенно в обществе разобщенном и скованном», писал Александр Герцен в своей мемуарной хронике «Былое и думы», ссылаясь на роль поэта Николая Огарева, который в тридцатые годы восемнадцатого века, устраивал, в своем доме на Большой Никитской в Москве, шумные встречи знаменитого, в то время, революционного студенческого кружка. В те же годы, совсем неподалеку, всего в километре, в студенческой резиденции на Большой Дмитровке, основанной профессором Михаилом Павловым, проходили встречи кружка Николая Станкевича. Там же, недалеко, в Афанасьевском переулке, собирался свет московской аристократии в доме Аксакова. Рассказывая в своей книге о биографии Станкевича и Константина Аксакова, Юрий Манн акцентирует внимание на их центральной роли которую они имели в Московской кузнице русской мысли первой половины 18 века. «Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т.д. […] Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья» (стр.5) Поэтому первая часть работы «Гнезда русской культуры (кружок и семья)» великого русского ученого в области литературы, начинается с «Вести из Италии»: еще совсем молодой, 27-летний, Николай Станкевич умер от туберкулеза в небольшом итальянском городке Нови. Новость о смерти Станкевича стала «огромной утратой» - как сказал Белинский - для всего русского общества. Иван Сергеевич Тургенев пишет: «Кто из нашего поколения может заменить нашу потерю?» (стр.9) Эти и другие высказывания, столь важных для России людей, заставляют задаться вопросом: в чем именно состояла значимость работ Станкевича? В первой части работы, под названием «Кружок», описана личность Станкевича, проанализирован его человеческий и интеллектуальный магнетизм, благодаря которому он сумел сплотить вокруг себя таких разных по характеру, но объединенных интеллектуальным любопытством, интересом к философии Шеллинга и Гегеля людей. Книга наглядно показывает, что даже такие известные личности, как Белинский, Константин Аксаков, Бакунин, Грановский и другие, в университетские годы испытали на себе этот магнетизм, который стал неотъемлемой частью формирования их взглядов. Во второй части работы под названием «Семья», Манн показывает наиболее важные моменты жизни Сергея (1791-1859) и его сына Константина (1817-1860) Аксаковых, выдающихся людей, чья социальная роль представляла собой настоящий культурный феномен. Автор в своей работе описывает целую культурную и литературную эпоху: лингвистический крестовый поход адмирала Александра Шишкова, творчество Гоголя, литературную полемику, славянофильское движение, журналы и т. д., освещая, ту самую, незримую часть сложных взаимоотношений и влияний культурной среды, в центре которой всегда существовала семья Аксаковых. В книге приведено множество неизвестных фактов. Интересно, что изначально книга не задумывалась ни как история русской литературы первой половины 18 века, ни как история русской мысли того времени, ни как серия биографий самых выдающихся деятелей культурной среды, каковыми являлись Станкевич и Аксаков. Жизнь этих людей - стрелка нарративного компаса Манна, отправная точка пути, лежащего через неопубликованные документы, воспоминания, дневники и переписку, через все то, что открывает читателю не только истории написания многих литературных произведений, но и своеобразный, особенный портрет интеллектуальной элиты Москвы XIX века, полный очаровательных особенностей, а также утраченные представления о мире того времени. Благодаря глубоким знаниям описанного периода, Манн с легкостью использует множество исторических источников. Рассказывая о личных и межличностных отношениях, ему удается выявить тонкие связующие нити, проходящие в обществе, которые традиционная историография показывала только как идеологические и экстремистские разногласия. К примеру, приведенные автором цитаты из переписки Станкевича с Януарием Неверовым (его другом и будущим писателем) дают нам возможность понять, что харизматичный Неверов оказал глубокое позитивное влияние на самого Станкевича, а также, косвенно, на весь его кружок. Также, в свете биографических материалов можно понять насколько важную роль занимала литература в жизни семьи Аксаковых. Например, Сергей Аксаков писал в своих мемуарах, что в детстве «литературное удовольствие подкреплялось кедровыми и калеными русскими орехами» (стр. 277), то есть чтение представляет собой трапезу - момент общения и объединения всей семьи, независимо от возраста и пола. В главах с загадочными и выразительными названиями кроются литературные, культурные события и общепринятые факты изложенные с неразрывно связанными биографиями ключевых героев. Наконец, что не менее важно, «вместо эпилога» автор даёт автобиографическое заключение - как бы показывая непрерывное повторение истории - возвращаясь в далекое прошлое с друзьями, единомышленниками и характерной атмосферой «высокого идеализма, бескорыстия и замечательной, истинно дружеской открытости» (стр. 580) в которой будущие великие деятели российской и советской научной, интеллектуальной жизни сделали свои первые шаги.

Объем дополнен указателем имен и необходимой библиографией.

Сара Манцони