Нескромное обаяние нищеты
Газета.ru, 21 июня 2012
Издательство НЛО выпустило в серии
О Купряшиной известно совсем немного: родилась в Москве в 1968 году, окончила Литературный институт, публиковалась нечасто. Ее рассказы можно найти в альманахах
Купряшина — писательница, мягко говоря, непростая, читать ее сложно, а порой просто невозможно. Купряшина — поэт дна, маргинального гетто, бомжей, проституток, сирот, пьянства, секса, вульгарности и испорченности, поэт конца. Но, что важно, рассказы ее — не чернуха, как можно предположить, а поэмы, сотворенные
Автора интересуют запретные темы и запретные слова в равной степени, как и все запретное, табуированное обществом. Здесь мы встречаем детский секс, детский алкоголизм, инцест, насилие, моральное разложение — все это провоцирует, но не тупо бьет по голове, вызывая отвращение и отрицание, а увлекает на дно. Запретные слова, мат, используются с подростковым безнаказанным кайфом; персонажи Купряшиной не ругаются матом, они на нем говорят. В центре прозы вещества в диапазоне от чифиря до одеколона, но чаще, конечно, водка.
Несмотря на то что все пролетающие образы людей пьют безбожно, алкоголь не враг, не змий, не дьявол, а необходимый жизненный элемент, такой же необходимый, как еда, секс, тоска и сон.
Алкоголь не только в рассказах, он в самих текстах, он и есть текст. Пробелы, перепады, выпадения, непредсказуемость: диалоги перемешаны со стихами, монологи — с эпиграфами, герои — с автором. Все это похоже на всевозможные виды опьянения: текст то похож на белую горячку, то на грустное похмелье, то на пьяную несдержанную разговорчивость, то на тупое обиженное молчание. Несмотря на то что в рассказах Купряшиной пьют все, особенного внимания заслуживают купряшинские пьющие женщины.
Любая пьющая женщина в
Здесь описывается женский алкоголизм во всей своей ужасной, разрушительной красе: женщина падшая, оскверненная, униженная, грязная, женщина, которой брезгуют. Но она не жертва — наоборот, хозяйка ситуации:
«…и мир ее — парадоксальный и порочный, мир фаллического и дионисийского культов — был им совершенно непонятен».
Что удивительно, в этом море сексуальных желаний и извращений женщины у Купряшиной асексуальные, немного экзальтированные, более чем странные. Они, в принципе, очень похожи на детей, которых в рассказах тоже много. Дети заранее испорченные, выживающие и принимающие все, что с ними происходит, за норму.
Тут и рассказ Сергеевой Саши из 10
Эта асексуальность купряшинских алкоголичек трансформируется в мысль о людях среднего рода, пьяная женщина — не мужчина и не женщина.
«…Я физически чувствую, как жизнь выпихивает меня из себя — мне нет места в бабьем царстве и мужском кондоминиуме. Я не хочу ни туда, ни туда.
Купряшина блестяще смешивает высокий и низкий стиль, но это не постмодернистское упоение саркастичного, хорошо начитанного автора в мире дна:
«энергия покупки пива сублимируется в описание».
В аннотации к
В новом сборнике есть рассказы, представляющие собой языковые эксперименты вроде
Однако, возможно, самое ценное в прозе Купряшиной и конкретно в
Униженный читатель ждет его в течение 51 рассказа и представляет его то ли остроумным дьяволом, то ли морально разложившимся извращенцем.
Но в моменты соприкосновения с личным, персональным проза Купряшиной сильно меняется в лице. Все тексты и так пронизаны грустью, похмельным разочарованием, но в моменты этого соприкосновения материал становится чуть более светлым, не дающим надежду, а, скорее, принимающим и умиротворяющим. Внимание к солнцу, как к вечному спутнику одиночки:
В рассказах
«Да, я в начале; я перед началом; я — со знаком минус; вы говорите, что нужное отделяют от ненужного всю жизнь, что это и есть жизнь. Но я выдаю настолько разные по силе тексты, что почти не могу найти закономерность съезжания и воспарения; хваленый вкус мне изменяет, и я не могу уловить это — не закономерность, а фальшь; фальшь искреннего человека много тоньше, потому что он не осознает, что соврал; она — на грани искренности и фальши; она — мыслимый кусочек этой границы, сказал бы Пастернак… Нет, я сейчас глотну, потом дальше. Больше не могу. Вот я снова фальшивлю, потому что мне нечего глотать, а гложу безвкусную жвачку, потому что m-lle Целка легла спать и курить нельзя».
Именно это персональная интонация если не искупает, то дает право всем этим уродливым персонажам, иногда смешным, иногда пугающим, тотально испорченным, существовать и быть услышанными. Появляется автор с
Полина Рыжова