Издательство «Новое литературное обозрение» представляет второе издание книги Роберта Дарнтона «Цензоры за работой. Как государство формирует литературу» (перевод Марии Солнцевой).

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Цензоры за работой» — это увлекательное исследование того, как в разных обстоятельствах и в разные времена работает цензура. В центре внимания автора три далеких друг от друга сюжета — роялистская монархическая Франция XVIII века, колониальная Индия XIX века и Восточная Германия в 1970‒1980-х годах. Автор на многочисленных примерах прослеживает, как именно работала цензура, что сами цензоры думали о своей работе и каким образом они взаимодействовали с книжным рынком, в том числе и «черным». В книге можно найти колоритные портреты многих представителей «теневого» книжного мира ‒ от полуграмотных торговок парижских книжных рынков до владеющих десятками языков бенгальских библиотекарей. Роберт Дарнтон показывает, какой вклад цензура вносила не только в культурную, но и в экономическую и политическую жизнь общества. Цензура предполагала слаженную работу многих людей, сплетения судеб и интересов которых могут напоминать увлекательный детективный роман.

Предлагаем прочитать фрагмент из главы «Судебная герменевтика», посвященной событиям рубежа XIX–XX веков в Индии.

Рассмотрим следующее стихотворение, которое было напечатано в литературном журнале Pallichitra в 1910 году и представляло собой, с точки зрения суда, типичный пример подстрекательства к мятежу. Так как автор был неизвестен (его позже нашли и отправили в тюрьму на два года), перед судьей Р. К. Гамильтоном в Кхулне в Бенгалии предстал издатель Бидху Бхусан Бос. После объявления обвинительного приговора за подстрекательство к мятежу, согласно разделу 124А индийского Уголовного кодекса, судья заявил, что издателя следует заключить в тюрьму пожизненно, так как его преступление непростительно. В конце концов виновный был осужден на два года строгого заключения, а его типограф отсидел в тюрьме два месяца как соучастник.

Что же такого ужасного в строчках, приведенных ниже в переводе с бенгальского, выполненном официальным переводчиком суда?

Esho ma polli-rani

Приди, Королева-Мать деревни, день подходит к концу.

Пусть твои дети восстанут с сердцами, полными решимости, услышав твой громкий голос. Я пожертвовал жизнью, чтобы снять победный венок с чела врага и украсить им тебя, Королеву из королев, посреди жизненной битвы.

Ведомый обманчивыми образами и измученный страстью, я не заметил и не почувствовал сердцем, когда исчез твой золотой престол.

* * *

Под топочущими ногами асуров в садах Нандана не цветет париджат, Индрани в одеждах нищенки страдает от боли в самой глубине своего сердца.

Суры, победившие смерть, видят всё это и трусливо закрывают глаза на ненависть и стыд. О, мать, я не знаю, когда боги спустятся во плоти со Свадеша и, пылая гневом, подобным всеуничтожающему огню, сокрушат мощь врага и когда они, полагаясь только на собственную силу и взявшись за свое оружие, восстановят небесный престол, совершив кровавое подношение предкам.

Большинство современных читателей сочтут это стихотворение крайне запутанным. Но окружному судье в 1910 году всё было абсолютно ясно: это призыв к восстанию. В нем не было ничего эзотерического, чего не мог бы понять обычный читатель, заявил судья, ведь значение стихотворения очевидно для всякого, кто хоть немного знаком с индуистской мифологией: королева — это Мать Индия, также называемая Индрани, цветущий сад — рай, который уничтожили англичане, асуры — демоны, то есть британцы, а суры — боги, то есть индийцы, сейчас вынужденные побираться, но вскоре намеревающиеся восстать и сокрушить своих угнетателей. В контексте происходящих событий мысль стихотворения становилась пугающе ясной, как объяснял судья:

Стихотворение было опубликовано… в середине прошлого июля. Перед этим произошел ряд нападений на британцев и британок, особенно на служащих в администрации. Стихотворение не имело бы смысла, если бы под истреблением демонов (асуров) не подразумевалась британская раса. Целью автора, безусловно, было убедить своих соотечественников индуистов объединиться, чтобы уничтожить англичан в Индии. Учитывая пагубное воздействие, который литература подобного рода оказывает на молодых бенгальцев, <…> не только необходимы самые жесткие меры, но также требуется на какое-то время удалить из общества человека, умышленно причиняющего ему вред, чтобы не дать ему нанести большего ущерба… Мне не кажется, что есть хоть какая-то причина отнестись к нему со снисхождением. Соответственно, я приговариваю обвиняемого к двум годам строгого заключения.

Однако эта интерпретация не появилась из ниоткуда. Судья пришел к ней только после открытой герменевтической дискуссии между адвокатом и обвинителем. Согласно версии защиты, слова означают то, что указано в словарях, и то, что под ними понимают обычные люди. Адвокат цитировал словари и вызывал в свидетели случайных людей, чтобы подтвердить свою мысль. Один ключевой термин, на бенгальском бойришир, не мог использоваться по отношению к британскому правительству, как утверждал адвокат, потому что его стандартным значением было «с головы врага». Другой, асур, означал «силы тьмы», но это также не могло относиться к англичанам, ведь это слово употребляется и в речах вице-короля. Что касается третьего спорного термина, рудхир, он использовался во фразеологизмах, таких как «Я отдам свою кровь», что означает готовность принести жертву. Любой, знакомый с обычаями индуистов, знал, что они нередко приносят в жертву животных и нет ничего ужасного в упоминании крови, отданной за благое дело. На уровне метафор стихотворение использовало те же фигуры речи, что и известный монолог Гамлета. Это было размышление о свободе, основанное на противопоставлении жизни в городе и в деревне, как и «Покинутая деревня» Голдсмита. Более того, стихотворение Голдсмита содержит куда более радикальные высказывания против тирании, и тем не менее его без вреда для себя читают индийские дети в британских школах. На случай, если англичане забыли своих собственных поэтов, воспевавших свободу, адвокат напомнил суду некоторые резкие отрывки из Каупера. По сравнению с этим поэтом, настаивал защитник, его клиент был воплощенным смирением. Разумеется, автор бенгальского стихотворения заимствовал мотивы индуистской мифологии, но, если суд решит запретить подобные отсылки, от местной литературы ничего не останется. Приписывать этому произведению призыв к восстанию — значит не просто не понимать его смысла, но разжигать пламя паники вместо того, чтобы потушить его.

В ответ обвинитель снова прошелся по тексту, утверждая, что интерпретация защиты сочетает неправильные определения с неясными метафорами. Асуры, например, не могут означать «тьму», «потому что у них есть ноги и они изображены топчущими райские цветы». Споры о смысле текста все продолжались, пока судья не объявил перерыв и не предложил свою версию прочтения, строчку за строчкой, пока не дошел до последних слов: призыв к мятежу. На суде обсуждалось всё, чего можно ожидать от современного занятия по изучению поэзии — филология, семантические поля, значения метафор, идеологический контекст, реакция читателя и сообщества, от которых исходят интерпретации.

Похожие дискуссии повторялись от процесса к процессу, ведь власти начали видеть призыв к восстанию в публикациях любого рода — жизнеописаниях, политических памфлетах, религиозных трактатах, пьесах и песенниках. То, что до 1905 года казалось невинным началом развития современной литературы, в 1910-м осуждалось как революционная агитация. Литература стала вызывать опасения, потому что больше не была достоянием интеллектуалов — она распространялась среди народа, разнося с собой недовольство, а недовольство вело к восстанию.

Учитывая, как бедны и необразованны были индийские крестьяне, такой вывод кажется сильным преувеличением. Но государственные службы относились к нему со всей серьезностью.

Ссылка на материал: https://polit.ru/article/2022/04/08/ps_darnton/