Издательство «Новое литературное обозрение» выпустило исторический бестселлер «Купчихи, дворянки, магнатки. Женщины-предпринимательницы в России XIX века». Автор — известный историк и главный научный сотрудник Института российской истории РАН, доктор исторических наук Галина Ульянова.

Это исследование фактически первым в отечественной науке раскрывает тему женщин в предпринимательстве и доказывает, что россиянки XVIII–XIX веков были экономически активны, финансово независимы и защищены законом куда больше, чем женщины в Европе. «Москвич Mag» поговорил с автором о том, каким бизнесом чаще всего занимались дворянки, чему в Москве учили купеческих дочек, кто имел право распоряжаться собственностью невесты после свадьбы и как получилось, что в считающейся в ряде случаев «отсталой» России у женщин было больше прав, чем в «просвещенной» Европе.

Почему в русской классической литературе практически не отражена предпринимательская деятельность женщин?

Отражена, но чаще в карикатурном виде. Например, Настасья Петровна Коробочка из «Мертвых душ» Гоголя, помещица небогатая (80 душ), но торгующая медом и пенькой, которую у нее оптом приобретали купцы для дальнейшей розничной продажи, а также «мукой ржаной и гречневой, крупами, скотиной битой», то есть мясом. Или одержимая округлением капиталов Арина Петровна Головлева из «Господ Головлевых» Салтыкова-Щедрина — хозяйственная рачительная глава большого помещичьего хозяйства.

Дело в том, что в русской литературе XIX века присутствовал очень сильный антимеркантилистский пафос, жажда наживы всегда осуждалась. И только в 1880-х годах появляются произведения Петра Боборыкина, где он серьезно и с уважением показывает деловых женщин. В одном из своих романов он представил образ богатой фабрикантки, 27-летней Анны Станицыной, владелицы фабрики, династический брак которой с сыном другого фабриканта не удался (муж гулял, играл и наделал долгов). Анна — статная русская красавица, со вкусом и дорого одетая, у нее на фабрике прекрасно идут дела. Она знакомится по своим делам с дворянином Палтусовым. Встретившись с Палтусовым, Анна вначале расстроилась от того, что он застал ее в конторе, за бухгалтерскими бумагами — не может ли ее образованного поклонника Палтусова оттолкнуть ее деловитость, купеческое происхождение? Но потом решает, что должна этим гордиться. «Она купчиха, владетельница миллионной фабрики, занимается делом, смыслит в нем. Тут нет ничего постыдного. Хорошо, кабы все так поступали, как она».

Боборыкин провел детство и юность в Нижнем Новгороде, где проходила самая крупная в Российской империи торговая ярмарка. Он прекрасно знал, какими активными были в торговле женщины (до 20% оптовиков), видел там и волжских пароходовладелиц.

В России XIX века на долю женщин приходилось в среднем от 5% до 20% объема промышленности и торговли в разных отраслях. Справедливости ради надо сказать, что в XVIII–XIX веках женщины и в других странах довольно активно занимались бизнесом, но в основном это были вдовы. В России же занимались предпринимательством вдовы, замужние и незамужние женщины. Особенностью России было то, что после заключения брака у супругов существовала раздельная собственность. Земельные владения и другое имущество жены после венчания не переходили к мужу. Поэтому каждый из супругов самостоятельно вел дела своего имения или мануфактуры. Более того, даже приданое принималось по описи, и если супруги разводились или решали жить отдельно, то по описи же и возвращалось. По моему мнению, это был своеобразный страховой фонд жены. Имущество не переходило в собственность мужа, хотя любящая жена могла позволить мужу пользоваться им.

А в Америке и большинстве стран Европы (кроме некоторых скандинавских стран) в XIX веке по законодательству после замужества имуществом женщины начинал распоряжаться муж. Прекрасный пример — богатая наследница из романа Томаса Манна «Будденброки» Антония, которая дважды выходила замуж и оба раза после разводов теряла свое приданое — деньги оставались у мужей.

Если говорить про русское дворянство, то на кого из супругов ложились основные тяготы по управлению имениями?

Бывало по-разному. В 2009 году в Англии вышла моя монография «Женщины-предпринимательницы в России XIX века». Чуть раньше в США историк Мишель Маррезе (1964–2016) опубликовала книгу «Царство женщин: дворянки и контроль над собственностью. 1700–1861». Маррезе независимо от меня вела подсчеты по дворянству и пришла к аналогичному выводу, что «к началу XIX века дворянки были участниками примерно 40% имущественных сделок, в качестве продавцов и инвесторов повсеместно в России — эта цифра, насколько нам известно, намного превосходит владение собственностью в других европейских странах». Это значит, что даже при наличии управляющих дворянки самостоятельно контролировали почти половину товарооборота сельскохозяйственной и лесной продукции. Кроме того, дворянки были активно включены в городскую экономику. Например, как я подсчитала, в Москве женщины составляли 20–30% всех владельцев, получавших доход от сдачи в аренду коммерческой недвижимости (то есть торговых помещений), и половина из них — дворянки. К моменту отмены крепостного права многие дворяне жили уже не на доходы с имений, а на доходы с коммерческой недвижимости в городе.

Для крестьян законодательство в отношении занятий бизнесом работало точно так же, как и для дворян. Государственные (экономические) крестьяне, которые составляли треть населения страны, были лично свободными и могли, заплатив налоги, спокойно перемещаться, занимаясь мелкой торговлей и ремеслом в городах. В Москве почти весь XIX век 60–70% населения числились крестьянами, хотя жили тут с рождения. Кстати, крестьяне и крестьянки были основным ресурсом пополнения купечества.

В каких случаях женщина могла требовать развода?

Церковный развод был разрешен в России до 1917 года по нескольким причинам: в случае «доказанного прелюбодеяния другого супруга или неспособности его к брачному сожитию», если другой супруг приговорен к наказанию (и, например, теряет права дворянства или купечества), то есть при его аресте и ссылке, а также если он «безвестно отсутствует».

Развод был большой редкостью, всего несколько тысяч случаев за все XIX столетие.

Но это не значит, что у женщин не было выхода, если брак оказывался несчастливым: с начала XIX века супруга могла подать заявление генерал-губернатору на «отдельное от мужа жительство», а потом вернуться к родителям или жить одна. Я нашла в архиве целый комплекс таких документов-прошений, которые должны были быть подтверждены свидетелями. Основные причины: муж буянит, ведет себя непочтительно, завел любовницу. Это говорит о том, что женщины не терпели пренебрежительного отношения к себе и могли изменить ситуацию по своей воле.

С кем при разводе или разъезде оставались дети?

В Англии вопрос о судьбе детей решал муж, в России — как договаривались супруги, иногда ребенок оставался с отцом (как в случае развода купца Павла Рябушинского), иногда с матерью (как в случае «отдельного от мужа жительства» купчихи Щекиной, урожденной Хлудовой).

«Домострой» с его идеальной, запертой в тереме молчаливой женой, которую можно пороть, как-то не вяжется вот с этим всем.

По «Домострою» вопрос среди специалистов дискуссионный. Конечно, в XVIII–XIX веках эти постулаты были на уровне моральных увещеваний, и правила «Домостроя» в ситуации интенсивного развития экономики и свободного рынка слабо проявлялись — женщины уже включились в общественное производство, стали наниматься на работу, что ослабляло зависимость от мужчин.

В России имущественные права женщин-собственниц расширялись в течение XVIII и первой половины XIX века. А в Англии за тот же период наблюдалось снижение прав, и ситуация менялась в обратную сторону. Там право управления и распоряжения супружеским имуществом принадлежало мужу (лишь в 1882 году законом была установлена самостоятельность замужней женщины в распоряжении своей собственностью. — «Москвич Mag»).

С чем связана экономическая и законодательная (относительно Европы) вольница русской женщины?

Неизвестно. У историков есть несколько версий, например, что в XVIII веке на российском троне находились главным образом царицы (67 лет за все столетие), и многие законы были приняты для защиты женщин.

В том числе указ Елизаветы Петровны от 14 июня 1753 года, который гласил, что продажа имущества от мужа жене и от жены мужу не противоречит закону. Такой закон очень четко фиксировал, что в семье кому принадлежит, и косвенно дисциплинировал супругов. В архиве мне попались иллюстрирующие реализацию этого закона дела — в 1818 году купчиха Матрена Кашеверова купила у своего мужа, купца Петра Кашеверова, дом на Татарской улице в Замоскворечье, а мещанка Анна Михайлова годом раньше купила дом с земельным участком в Сивцевом Вражке у своего мужа, мещанина Ивана Степанова.

А как же эти истории, что граф N-ский проиграл в карты все свои имения и красавицу-жену в придачу?

Это какие-то байки, реальных свидетельств нет. В России жена бы его в тюрьму давно упекла. Хотя бывало, что по большой любви женщина сама фактически дарила свое имущество мужу — тогда остается пенять на себя. Такая история о богачке Вере Фирсановой, отдавшей Сандуновские бани и Петровский пассаж обожаемому супругу, рассказана в моей книге, но Вера потом дошла до царя Николая II и министра внутренних дел и сумела вернуть себе имущество.

Более того, в России жена не отвечала за долги мужа, иногда купцы этим пользовались и переписывали свой дом на жену, чтобы сохранить его в случае банкротства. При этом в законодательстве указывалось, что муж должен содержать свою жену. Но с 1870-х и лазейку по переводу имущества на жену прикрыли, издав закон, что имущество, которое муж-банкрот в течение десяти лет перед банкротством передавал жене в дар, то есть безденежно, может идти на уплату долгов кредиторам.

В той же Англии был майорат, по которому основные богатства доставались старшему сыну, а дочери часто получали крохи. А как обстояли дела с наследством по гендерному принципу в России?

В России было два типа наследования, по закону и по завещанию. Завещание было всегда в приоритете. Очень многие купцы-мужчины завещали собственность (но только благоприобретенную, а не доставшуюся от родителей) не детям, а именно женам. Я нашла документы 1830-х годов, купец и купчиха написали завещание не на детей, а друг на друга, кто раньше умрет. И там взаимные слова трогательные «жене и лучшему другу», «мужу и другу». Кстати, интересно сложилась судьба купчихи Анны Котельниковой. Она пережила мужа на 40 лет (а всего прожила 82 года), унаследовала от него химическую фабрику на Щипке, торговала москательным товаром, а в 1840-х завела еще и ресторан также на улице Щипок.

Если завещания не было или оно было составлено с нарушениями, то тогда раздел имущества шел по закону, в этом случае наследники мужского пола получали больше. Женщины вступали в полное наследование только при отсутствии наследников-сыновей. Однако законом определялась фиксированная «указная часть» дочерей — 1/14 из недвижимости и 1/8 из движимости. За вычетом этих долей имущество делилось на равные части между сыновьями.

Вы пишете, что «вопреки господствующим у современных людей представлениям, в XIX веке русские женщины воспитывались в атмосфере, предполагавшей, что персона женского рода должна уметь наравне с мужчиной разбираться в вопросах финансов, заключения сделок по торговле и недвижимости». Как и где их этому учили?

Дворянских девочек, как правило, обучали в семье, но с последней трети XIX века уже и в гимназиях. Их учили не только писать и читать, танцевать и играть на музыкальных инструментах, но и тому, как управлять имением и вести хозяйство. Они заполняли ежедневно приходно-расходные тетради, такие примитивные бухгалтерские книги. У некоторых москвичей в семьях от прабабушек сохранились такие книги XIX века, где записано, сколько куплено хлеба, масла, лимонов, иногда даже поданные нищим копейки записывались.

Купчихи, как и дворянки, могли учиться школьным предметам на дому, к ним приходили давать уроки даже профессора Московского университета. Например, в семье крупнейшей обувной фабрикантки Наталии Михайловны Андреевой, урожденной Королевой (в Москве живут ее потомки), как свидетельствовала ее внучка, художница Маргарита Сабашникова-Волошина: «… Дети — мои тетки и дяди — получили блестящее образование. Все четыре сына учились в университете, шесть дочерей брали уроки у тех же университетских профессоров и в совершенстве владели тремя-четырьмя иностранными языками».

Семья была богатая, но мать всегда говорила, что дети, в том числе девочки, обязаны учиться, потому что «по всей вероятности, придется всем зарабатывать на свою жизнь, и поэтому необходимо прибрести знания». Она нацеливала детей на умение самостоятельно зарабатывать деньги, ни на кого не полагаясь. Позже хорошее образование помогло — старшая дочь, рафинированная интеллектуалка Александра, стала правой рукой матери в бизнесе и главным бухгалтером семейной фирмы. В свободное от руководства фирмой время Александра реализовала себя как писатель и литературный критик.

Также в Москве было широко развито образование в учебных заведениях — мальчики и девочки ходили в начальные народные училища поблизости от дома. В мемуарах купца Николая Найденова упомянуто, что его сестра Анна (1829 года рождения) в 1840-х училась в Петропавловском женском училище и там изучала математику, русский и немецкий языки, историю, географию, а также начала бухгалтерии (счетоводство).

Как правило, после того как барышня выходила замуж, формальное образование заканчивалось, и начиналась практика. Приведу пример Варвары Морозовой (происходившей из богатой семьи текстильщиков Хлудовых), которой на свадьбу муж Абрам Морозов подарил пять паев своей Тверской мануфактуры. Это значило, что по закону она должна была принимать участие в заседаниях правления. С 1871 года, в возрасте 23 лет, Варвара начала участвовать в собраниях акционеров, голосуя по таким вопросам, как строительство фабричных зданий или покупка нового оборудования. После смерти супруга именно Варвара Морозова становится на 26 лет (1883–1908) фактически единоличной владелицей и управляющей — директором-распорядителем — огромного бизнеса (599 из 750 паев Тверской мануфактуры, из которых 153 пая были в ее единоличной собственности, а остальными 446 паями она распоряжалась как опекун своих сыновей до их совершеннолетия). Она на два-три дня в неделю ездит в Тверь из Москвы. Таким образом, 80% паев фирмы, так называемый контрольный пакет, обеспечивали ее приоритет во всех вопросах управления огромной фабрикой. И эта женщина не только понимает, как вести дела, но и делает это успешнее многих мужчин.

Вы в своей книге исследуете судьбы русских и тех европейских женщин, которые на время или навсегда приехали в Россию. А что было с мусульманками и иудейками, которые жили на территории Российской империи? Они так же были свободны во владении собственностью и ведении бизнеса?

Мусульманки были весьма активны на ниве предпринимательства, законы-то общие были. Еврейки — тем более, так как купцы первой и второй гильдий могли жить за пределами черты оседлости (в Российской империи с 1791 по 1917 год граница территории, за пределами которой запрещалось постоянное жительство евреям. — «Москвич Mag»). В целом процент деловых женщин нерусского происхождения был, по моим подсчетам, пропорционален этническому составу населения.

Если у москвички в XIX веке не было богатых родителей или мужа, который бы ее содержал, как она могла прокормить себя? Какие профессии кроме горничной, портнихи или модистки были ей доступны?

В 1871 году императорским указом был утвержден закон о профессиональной деятельности женщин, и там были перечислены (зафиксированы де-юре) все специальности, по которым женщины уже работали не один десяток лет: зубные врачи, акушерки, фельдшерицы, аптекари, учительницы и воспитательницы, счетоводы, телеграфистки, телефонистки, служащие в банках, конторах и судах, работницы типографий, фотографы, художницы (вспомним Елизавету Бем).

Кстати, интересно, что к началу ХХ века в Российской империи было 2,5 тысячи женщин-писательниц и журналисток. У россиянок на рынке профессионального труда были немалые возможности, иногда даже шире, чем у жительниц Европы. Это продолжалось и после 1917 года, в СССР женщины всегда были очень активны. Но в последние 30 лет, и мне это не нравится, произошел некоторый откат в понимании женщинами своей социальной ценности. Впрочем, надо надеяться, это временное явление. Все-таки обнадеживает, что, по данным 2021 года, в России доля женщин составляет 40% в области малого и среднего бизнеса, а это более 1,3 млн человек.