03.03.24
Как по учебнику: что почитать об исторической науке в сталинском СССР
Первое открытие, совершаемое ещё на стадии введения: понятие "полезное прошлое" изобрели не советские идеологи, а американский литератор и историк культуры В. В. Брукс! Под финал Великой войны он предлагал создать такое прошлое, которое окажет живительное воздействие на общество и поставит США на путь благоденствия и процветания. Речь, конечно, о том, как можно использовать историю, чтобы сделать легитимными новые государства, власть и её достижения.
Разгром истории
Рассказ свой Виталий Тихонов начинает не с момента установления Сталиным абсолютной власти и всего, что последовало дальше, а с более раннего периода — первого послереволюционного десятилетия с экскурсами в дореволюционный период, поскольку часть оставшейся в советской стране академической и университетской профессуры родом была именно из этого времени. В канун Первой мировой российская историческая наука была одной из самых передовых, переживала свой "золотой век". Отечественным специалистам было что предъявить зарубежным коллегам не только в области аграрной истории, которая считалась коньком русских, но также в антиковедении, медиевистике, новистике.
Тихонов реконструирует те обстоятельства, в которых оказались учёные сперва после Февральской, а затем Октябрьской революции. С момента прихода к власти большевики занялись культурой и образованием, прекрасно понимая их значимость и открывающиеся возможности в вопросах укрепления нового режима и строительства нового общества. Флагманом советской науки истории стал ученик Ключевского и Виноградова — старый большевик Михаил Николаевич Покровский. После 1917 года он занимал важные руководящие посты: замнаркома просвещения РСФСР, председателя президиума Социалистической (Коммунистической) академии, ректора Института красной профессуры и т. п. Стараниями Покровского и его учеников широкие народные массы теперь были выведены на первый план, а правители и другие важные исторические личности, напротив, низведены чуть ли не до уровня пешек.
Помимо радикального пересмотра не только истории России, но и любой другой, смены акцентов и тем, новоявленные эксперты принимали активное участие в борьбе с представителями старой школы. Печально знаменитое "академическое дело", сфабрикованное ОГПУ в 1929–м, жертвами которого стали несколько десятков историков, включая учёных европейской известности С. Ф. Платонова, Е. В. Тарле, С. В. Бахрушина, А. М. Мерварта, Н. П. Лихачева, Б. Д. Грекова, С. Б. Веселовского, с энтузиазмом поддержали "красные профессора".
Часть обвиняемых отправили в ссылку либо в исправительные лагеря, часть (таких оказалось меньшинство) непостижимым образом смогла избежать наказания. По науке нанесли ощутимый удар, поставив на паузу целый ряд исследований и наложив запрет на работу в нескольких областях. Однако торжество "победителей" оказалось недолгим — общий климат к концу 1920–х заметно изменился, в 1932 году не стало Покровского и место главного историка страны занял Иосиф Сталин, к тому моменту уже разобравшийся с оппонентами по партии.
Коммеморация по–сталински
Вождь народов интересовался историей ещё во времена учёбы в семинарии. Поэтому нет ничего необычного в том, что эта наука оставалась в фокусе его внимания на протяжении всего правления. Но особенно это проявлялось в предвоенное десятилетие, когда начали отрабатывать механизмы манипуляции прошлым, переписывая школьные учебники (этим занимались несколько групп историков), клеймя и истребляя неугодных (продолжилось и после войны), создавая систему поощрений (Сталинская премия). Тихонов подробно описывает, как то или иное событие и действие влияло на общее развитие исторической науки, на тех, кто ею занимался, и насколько долгосрочны были последствия.В главе "Сталинская юбилеемания" автор показывает, как названное явление возникло и какого размаха достигло в предвоенное время: в 1937–м на фоне Большого террора прошли масштабные мероприятия по случаю 100–летия со дня смерти Александра Пушкина. Поэта поместили на вершину литературной и — шире — культурной иерархии, официально обозначив как главного русского поэта, от которого теперь отсчитывали порядок от высшего к низшему. Кульминацией юбилея стал митинг на Пушкинской площади 10 февраля 1937 года. Спустя 2 года страну ждал ещё более грандиозный перформанс — юбилей Сталина, в ходе которого его образ "иконографически оформился как образ равного Ленину вождя".
Ещё одно важное свершение, чьё влияние ощущается по сию пору, реабилитация двух самых кровавых правителей в истории России — Ивана Грозного и Петра Первого. Представителю дома Романовых повезло больше: при всех недостатках его признавали руководителем прогрессивным и создателем империи. К Грозному до революции отношение не было единодушным, были и те, кто полагал, что учинённый им кровавый террор стал одним из главных инструментов в вопросе централизации, но методы её достижения порицались. В 1924 году выходит монография Роберта Виппера (Сталин был фанатом учёного), положившая начало ревизии роли тирана, которому даже не нашлось места на знаменитом памятнике "Тысячелетие России", установленном в Новгороде в 1862 году. И Грозный, и Пётр Первый к середине 1930–х из безжалостных деспотов превратились в эффективных менеджеров, как сказали бы сейчас, наделённых мощной харизмой и причинивших добра гораздо больше, чем зла. Всё это, разумеется, удачно коррелировалось с советским настоящим. Тихонов по этому поводу делает следующее замечание: "Реабилитация Ивана Грозного шла не только по линии исторической науки, но и в художественной литературе и кинематографе". Сперва писатель Алексей Толстой взялся за создание пьесы, заказанной Комитетом по делам искусства, которую в итоге раскритиковали Греков и Веселовский. А затем Сергей Эйзенштейн снял первую серию двухчастной картины, благосклонно принятой Сталиным. Вторая же — буквально стоила режиссёру жизни.
"Маленький человек" и большая история
Одна из самых любопытных глав книги посвящена "маленьким людям", творившим большую историю. Во вступлении Тихонов пишет, что "маленький человек" в сталинский политической культуре оказывается чрезвычайно важной и — что ещё значимее — эффективной и эффектной фигурой, энергично и со знанием дела разоблачающей больших начальников. "Сталин ценил “маленьких людей”, они держали местных руководителей в напряжении и обеспечивали своеобразную связь власти с населением", — отмечает автор. Рядовые граждане писали кляузы в газеты и соответствующие органы, произносили пламенные речи на собраниях и доносили, доносили, доносили. По счастью, далеко не все остались безымянными. Отсчёт в этом сюжете начинается с неравнодушной гражданки Полины Николаенко, в 1937 году отыскавшей вредителей в киевском отделении Института красной профессуры. Другим ярким и в то же время типичным примером послевоенных кампаний стал Хорен Григорьевич Аджемян, внезапно возникший и сгинувший в никуда. Не будучи профессиональным историком, он проявлял склонность к этой гуманитарной науке, эпатируя учёных своими умозаключениями и по сути провоцируя их. Другие герои этой главы — Иван Мордвишин, Полина Осипова, М. Н. Перегудов — отметились разгромом книги по историографии, обвинением коллеги в плагиате и следующим публичным разбирательством, борьбой с влиятельными историками своего времени. Этими именами ряд отличившихся, конечно, не заканчивается. Однако сложившаяся практика оказалась весьма жизнеспособной.
Во времена сталинского правления история, даже античная, неоднократно подвергалась коррективам, нередко учёные занимались поиском обоснований того, чего на самом деле не было (см. "революцию рабов"), мифы и сомнительные концепции плодились в изобилии. Рукотворные исторические нарративы заложили "бомбу замедленного действия", которую Тихонов определяет как "бомбу памяти". "Замалчивание и непроговоренность стали одним из факторов кризиса советской идентичности в 1980–е годы и в конечном счёте способствовали распаду СССР". Завершается же небольшая монография ясно артикулированной мыслью: "История ничему не учит, она может лишь проучить". И возразить здесь нечего.
Источник: Деловой Петербург